Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
Долговязый стоял под деревом и не отрываясь смотрел вверх. Наконец коротышка исчез из виду, но по шуршанию сосновой хвои было ясно, что он продолжает подъем. Заводная Птица наверняка услышит его и тут же улетит. Как ни ловко коротышка лазил по деревьям, птицу так просто не поймаешь. Хотя, если повезет, подумал мальчик, может, хоть краешком глаза удастся увидеть, как она вспорхнет с сосны. Затаив дыхание, он ждал, что сейчас услышит шум крыльев. Ждал, но так и не дождался. И птица больше не кричала.
Долго стояла полная тишина, не было заметно никакого движения. Все вокруг купалось в неестественно серебристом лунном свете, и сад напоминал неожиданно обнажившееся скользкое дно моря. Как завороженный, мальчик не шевелился и не сводил глаз с сосны и стоявшего под ней долговязого. От дыхания запотело оконное стекло. На дворе, наверное, холодно. Долговязый, уперев руки в бока, пристально вглядывался вверх. Стоял не двигаясь, словно окоченел. Должно быть, волновался за коротышку, ждал, чтобы тот поскорее закончил свои дела и слез с сосны. Понятно, почему он волновался: спускаться с высокого дерева труднее, чем лезть наверх. И вдруг долговязый будто решил махнуть на все рукой — повернулся и скрылся в темноте.
Мальчику показалось, что все его бросили. Коротышка залез на сосну и пропал. Долговязый ушел куда-то. Заводная Птица молчит. Отца, что ли, разбудить? Но он ни за что не поверит. Скажет: «Опять тебе что-то приснилось». Мальчику действительно часто снились сны, и он иногда путал сон с явью. Но сейчас, кто бы что ни говорил, все было на самом деле — и Заводная Птица, и парочка в черном. Просто они куда-то исчезли ни с того ни с сего. «Папа все поймет, надо только объяснить как следует».
И тут вдруг мальчик подумал: «А ведь тот, невысокого роста, очень похож на папу! Может, ростом пониже, зато фигура, движения — ну как две капли воды. Да нет! Папа так ловко не влез бы на дерево. Он не такой проворный, не такой сильный». Мальчик совсем запутался и ничего не понимал.
Через несколько минут у сосны снова появился долговязый. На этот раз он был не с пустыми руками — принес лопату и большой холщовый мешок. Тихонько положил мешок на землю и принялся копать у самых корней дерева. Лопата вонзилась в землю с сухим хрустом. «Ну уж теперь все точно проснутся». Такой четкий и громкий был звук.
Никто, однако, не проснулся. Долговязый ни на что не обращал внимания и молча, без остановки, продолжал копать. Несмотря на хилый вид, по тому, как он обращался с лопатой, было видно, что силой его бог не обидел. Работал размеренно, без лишних движений. Вырыл яму на нужную глубину, прислонил лопату к сосне и, стоя на краю ямы, смотрел в нее. Наверх ни разу не взглянул — забыл, что ли, про коротышку, который забрался на дерево? Сейчас в голове у него только яма, и больше ничего. Мальчику это не понравилось. «На его месте я бы о товарище побеспокоился».
Судя по кучке земли, выкопанной долговязым, яма была не глубокая — мальчику по колено или чуть глубже. Но долговязого глубина вполне устраивала. Он достал из мешка какой-то предмет, завернутый в черную материю, — что-то мягкое. Это было видно по тому, как долговязый его держит. «А может, он собирается похоронить в яме чей-нибудь труп?» При этой мысли сердце у мальчика запрыгало в груди. Величиной завернутый предмет был не больше кошки. «А вдруг это не кошка, а человек? Маленький ребенок? Но зачем ему понадобилось закапывать это в моем саду?» Мальчик проглотил слюну, которая — он не заметил, как — скопилась во рту, и издал при этом такой громкий звук, что даже сам испугался: как бы дылда в саду не услышал.
Тут же, точно этот звук подстегнул ее, заголосила Заводная Птица: кр-р-р-ри-и-и… кр-р-р-ри-и-и… Похоже, пружина стала туже заводиться.
Услышав крик, мальчик почувствовал, что сейчас должно произойти что-то очень важное. Он прикусил губу и незаметно для самого себя стал скрести ногтями руки. Лучше бы ему ничего этого не видеть. Но теперь уже поздно. Мальчик не мог отвести глаз от того, что происходит в саду. Слегка приоткрыв рот и прижавшись носом к холодному стеклу, он наблюдал странную картину и уже не надеялся, что кто-то из родных проснется. «Даже если поднимется сильный шум, все равно никто не проснется, — думал мальчик. — Кроме меня, этих звуков никто не слышит. Так было решено с самого начала».
Нагнувшись, долговязый осторожно положил черный сверток в яму. Выпрямился и долго глядел на него с высоты своего роста. Из-за тени от козырька лица мужчины было не разобрать, но, казалось, взгляд его был мрачным и даже каким-то торжественным. «Точно — это чей-то труп», — решил мальчик. Наконец долговязый решительно взялся за лопату и стал забрасывать яму землей. Покончив с этим, он слегка утрамбовал землю, прислонил лопату к стволу дерева и не спеша удалился, унося холщовый мешок. Ни разу не обернулся, не посмотрел на верхушку сосны. Заводная Птица больше не кричала.
Мальчик повернулся и посмотрел на часы. Напрягая зрение, с трудом разглядел стрелки — половина третьего. Еще минут десять через щелку в занавесках подсматривал за сосной, надеясь уловить какое-нибудь движение, — и тут его будто накрыли сверху тяжелой железной крышкой: страшно потянуло в сон. Мальчику хотелось узнать, что будет дальше с коротышкой на дереве и Заводной Птицей, но глаза сами закрывались, и он ничего не мог с ними поделать. Нетерпеливо выпутываясь на ходу из кофты, мальчик нырнул в постель, где сон сразу навалился на него и лишил сознания.
6. Я покупаю новую обувь
Возвращение блудного кота
Миновав тянувшуюся от станции метро «Акасака» оживленную улицу, по обе стороны которой шли ряды ресторанов и баров, я немного поднялся по отлогому склону, где стояло шестиэтажное офисное здание ничем не примечательной наружности — не новое, не старое, не большое, не маленькое, не роскошное, но и не слишком скромное. На первом этаже разместилось туристическое агентство: в большом окне красовались плакаты с видами порта на острове Миконос и сан-францисского трамвая. Оба плаката выцвели и поблекли, как сон, увиденный месяц назад. Три клерка за стеклом с озабоченным видом переговаривались с кем-то по телефонам или стучали по клавишам компьютеров.
В конструкции здания не было ничего особенного. Сооружение самое обыкновенное, каких много. Его будто построили по рисунку какого-нибудь малыша школьника: попросили нарисовать дом, а потом взяли и перенесли то, что у него получилось, на чертеж. Или намеренно придали зданию такой вид, чтобы оно не выделялось среди других. Поэтому, сверяясь с номерами домов, я даже чуть не прошел мимо. Скромный и неприметный парадный вход располагался рядом с дверью турагентства. Пробежав глазами таблички, я пришел к заключению, что обитают здесь в основном мелкие фирмы — юридические конторы, архитекторы, импортеры, зубные врачи. Некоторые таблички сверкали новизной, и в них можно было смотреться, как в зеркало. Этого нельзя было сказать о табличке с номером 602, изрядно потускневшей от времени. Видно, дама устроила здесь офис довольно давно. На табличке было выгравировано: «Akasaka Fashion Design». Ее поблекший вид немного меня успокоил.
За стеклянной дверью в глубине вестибюля оказался лифт. Чтобы им воспользоваться, посетитель должен был позвонить в тот офис, куда направлялся, и подождать, пока оттуда разблокируют замок. Я надавил кнопку рядом с номером 602. Наверное, телекамера сейчас передает мое изображение на их монитор. Я оглянулся по сторонам и в углу под потолком заметил какую-то штуковину, похожую на портативную камеру. В эту минуту раздался звонок, и двери лифта отворились, приглашая войти.
Поднявшись в довольно убогой кабине на шестой этаж и немного поплутав по такому же убогому коридору, я обнаружил дверь под номером 602. Убедился, что на ней тоже написано «Akasaka Fashion Design» и отрывисто позвонил один раз.
Открыл стройный, коротко стриженный парень с очень правильными чертами лица. Настоящий красавчик — таких, пожалуй, я в жизни не видел. Но еще больше, чем лицо, меня привлекла его одежда. Бьющая в глаза белизной сорочка и галстук сочного зеленого цвета с мелким рисунком. Галстук — сам по себе щегольской, да еще узел безупречно завязан. Каждая складка — как на фото из журнала мужской моды. У меня не получалось так завязывать галстуки. Как это людям удается? Тут, наверное, талант от рождения — а может, тренировки нужны до седьмого пота. Еще на парне были темно-серые брюки и коричневые мягкие кожаные туфли, отделанные бахромой. Все новехонькое, будто только что из магазина.
Он был немного ниже меня ростом. На губах — радостная улыбка. Так натурально улыбаются люди, только что услышавшие веселую шутку. Не какую-нибудь вульгарщину, а нечто рафинированное, из тех историй, что уже несколько поколений министры иностранных дел рассказывают на приемах наследным принцам, вызывая вежливые смешочки окружающих. Я хотел представиться, но парень лишь покачал головой из стороны в сторону, давая понять, что в этом нет нужды. Придерживая открывшуюся внутрь дверь, пропустил меня в помещение и, мельком глянув в коридор, затворил ее. При этом не проронил ни слова — только смотрел на меня, чуть прищурившись и как бы извиняясь, что не может говорить, потому что рядом спит нервная черная пантера. Хотя никакой пантерой здесь, конечно, и не пахло — просто у парня почему-то был такой вид.
