Артур Миллер - Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна
— Да полно вам, Джо, какое это вообще имеет значение!
Он был в ярости.
— А такое. Они живут не только для себя, они служат великому делу!
— Какому, Господи помилуй?!
— Какому? Да спасению человечества отболи, делу борьбы с бедностью.
— Но мы же не можем все заниматься борьбой с бедностью, Джозеф. Ну вот чем мы сейчас занимаемся? Мы просто говорим о совершенно разных предметах. — И она посмотрела на Джозефа, ища подтверждения своим словам, которые звучали для него полным абсурдом.
— Меня не волнует, прав я или не прав, — сказал он уже спокойно. Но его надежды на помощь Клеоты опять испарились; она по-прежнему оставалась для него полной загадкой. Ничто для нее не имело особенного значения. Ему внезапно ударила в голову мысль, что всякий раз, когда он сюда приезжает, у него здорово портится настроение. И именно поэтому он всегда уезжает отсюда с ощущением зря потраченного времени — эти люди просто живут в своем, придуманном ими мирке и не стремятся ни к славе, ни к каким свершениям, достижениям или открытиям, не жаждут никаких взрывов и всплесков света и звука, которые придадут им новый импульс, вознесут на более высокую орбиту.
И тем не менее, что совершенно необъяснимо, когда его выгнали из университета за отказ распрощаться с левацкими загибами юности, она несколько месяцев подряд с негодованием толковала только об этом, звонила, чтоб узнать, как у него дела, и даже некоторое время уговаривала его уехать жить за границу в знак протеста против подавления инакомыслия в Америке.
Мадам и Лукреция, очевидно, уже считали, что успешно его добили, и эта уродина даже осчастливила его добрым взглядом.
— В конце концов, все это не имеет никакого значения. Вы все равно очень хороший писатель.
Этот ее палец, направленный на него, заставил Джозефа и Клеоту рассмеяться, и он сказал:
— Я, однако, не ставлю под сомнение интуицию. — Клеота засмеялась еще громче. — Погодите, — продолжал он, — я сейчас стану к ней подлизываться. — И Клеота засмеялась еще громче. Его резкость всегда развлекала ее, но сейчас во всем этом было нечто новое; в его страстной защите своих идей, идей, которые она понимала, но не считала незаменимыми, она ощущала живую, исполненную плоти связь с некоей внешней силой, которая невидимым императивом направляла всю его жизнь. Он просто должен был сказать то, что сказал, верить в то, во что он верил, с ним было бесполезно искать компромиссы, и все это говорило о его преданности своим идеалам, неотличимой от любви.
Она залпом проглотила полстакана виски, глядя поверх голов гостей на зеленоватое пятно лунного света на мокрых стеклах окна. Продолжающийся спор звучал как бы в атмосфере планетарного безмолвия; ей показалось, она куда-то уплывает. Единственное, что ее тревожило, это то, что разговор потихоньку замирает и скоро они все разъедутся. Она подлила виски Джозефу, который стучал по столу ладонью.
— Я не ставлю под сомнение интуицию, — повторил он. — Я работаю с ее помощью. И ею зарабатываю себе на хлеб. — Внезапно его озарило: — Я вам вот что скажу, мадам Ливайн. Я происхожу из старинной семьи сплошных суеверных идиотов. У меня была одна тетушка, понимаете, и она умела гадать, предсказывала судьбу…
Клеота взорвалась хохотом, высоко подняв руки и согнувшись от смеха пополам. Лукреция сперва улыбнулась, пытаясь не расхохотаться ради спокойствия мадам, но тоже заразилась этим настроением, а потом к ним присоединилась и мадам, очень неохотно, и Джозеф, с глупой улыбкой, оглядев этих трех истерически хохочущих женщин, спросил:
— В чем дело?
Но никто не нашел в себе сил ответить ему, и его самого увлек этот поток; и, как всегда бывает в подобных случаях, одному достаточно было посмотреть на другого, чтобы разразиться новым приступом сумасшедшего хохота. А когда они несколько успокоились и могли услышать, что он говорит, он сказал Клеоте:
— Но она действительно умела гадать. У нее была примесь цыганской крови.
На это Клеота ответила диким вскриком, и они с Лукрецией снова согнулись пополам, хватая друг друга за руки, судорожно глотая воздух раскрытыми ртами и не переставая смеяться, прикрыв лица плечами, а мадам продолжала шлепать ладонью по столу, приговаривая:
— Ха-ха-ха.
Джозеф, не понимая, чем все это вызвано, невольно стал думать, что эта истерическая вспышка вызвана какой-то его глупостью. Трезвомыслие вернулось к нему первому, и он сидел, терпеливо улыбаясь, на грани того, чтобы ощутить себя полным дураком. Раскурив сигару, он глотнул виски, дожидаясь, когда они придут в себя.
Клеота наконец перестала смеяться и объяснила ему, что Сен сказала в точности то же самое и что… Но теперь уже трудно было восстановить все, в особенности объяснить негодование мадам по поводу безапелляционного утверждения Сен, что ее тетка умела делать то же, что и мадам, не признав при этом, что мадам Ливайн просто чрезвычайно ревниво, даже мелочно относится к своим талантам предсказательницы судьбы; а кроме того, Клеота отлично понимала: мадам не слишком рада тому, что ее называют предсказательницей, но при этом не представляла, как еще ее можно именовать, не пользуясь терминами вроде «спиритуалистка», «ясновидящая» или еще какими-то в том же роде. Эти слова смущали Клеоту и могли к тому же обидеть старую даму. Путаные объяснения окончательно зашли в тупик, и эта путаница лишний раз укрепила в Джозефе постоянно возникающую уверенность в том, что Раммелы на самом деле люди примитивные, тривиальные, с совершеннейшей кашей в мозгах, а для Клеоты собственная неспособность подобрать для мадам подходящий термин стала — какой бы радостно-возбужденной она по-прежнему ни выглядела — причиной вдруг возникшего ощущения, что мадам вполне может оказаться мошенницей. Клеоте эта мысль вовсе не показалась отталкивающей; все дело было в самом характере мадам. Что ее больше всего сейчас тревожило, несмотря на широкую улыбку, что помешало ей попросить мадам побыть у нее еще — а мадам как раз заявила, что уже становится поздно, — так это мысль о том, что она останется одна. Она представила себе Стоу — в гробу, и это даже настроило ее несколько враждебно по отношению к Лукреции, которой она как раз помогала надеть пальто, как будто та отчасти была виновата в том, что на нее обрушилось сегодня это предсказание и она принесла его с собой из собственного проклятого дома, где никогда ничего не делалось нормальным образом.
Вернувшись в дом с подъездной дорожки, Клеота сбросила шаль и подлила себе виски, все еще наслаждаясь возбуждением — такое обычно следует за приступом безудержного смеха, — ощущением этакой физической чистоты и силы, какие смех всегда оставляет после себя в душах здоровых людей, но в то же время в глазах ее держалось подавленное выражение, появившееся, когда она услышала это выбивающее из колеи сообщение. Джозеф с удивлением наблюдал за ней, пораженный столь противоречивым сочетанием выражений ее лица.
Она, не задавая вопросов, сунула ему стакан с виски, и они встали друг против друга возле камина, который она только что растопила снова.
— Я тоже скоро поеду, — сказал он. — У меня завтра много работы.
Он видел — она пьяна, гораздо сильнее, чем казалось, пока здесь были те две уехавшие женщины. Она одним скользящим движением уселась, расставив колени, и уставилась куда-то над его головой. Потом с трудом наклонилась и поставила свой стакан на пол между ног, отвалилась на спинку кресла, тяжело выдохнув и повернув лицо к огню. Она по-прежнему глубоко дышала, ладони безвольно свисали с подлокотников плетеного кресла. Ее какой-то отсутствующий вид сперва не показался ему признаком чувственности. Он подумал, что она даже демонстрирует таким образом, что настолько ему доверяет, что не считает нужным выглядеть собранной.
Пьяные женщины всегда приводили Джозефа в нервозное состояние. Он заговорил, стараясь держаться обычного для них насмешливого тона.
— Так в чем тут все-таки было дело? — улыбаясь, спросил он.
Она не ответила, кажется, даже не услышала вопроса. Ее устремленные в пространство глаза заставляли предположить, что она усиленно что-то обдумывает и, наверное, пребывает в отчаянии, какого он никогда до сих пор у нее не замечал. Явно назревало некое столкновение, какая-то схватка личностей, и, чтобы предотвратить это, Джозеф сказал:
— У меня действительно была такая тетка. Она гадала мне по руке в ночь перед тем, как я уехал из дому поступать в колледж, и предсказала, что я вылечу оттуда после первого же семестра.
Едва начав говорить, он сразу почувствовал, что слова его звучат неуместно. А Клеота уже повернула голову, все еще опираясь подбородком на край спинки кресла, и посмотрела на него. И он испытал удар, увидев в ее глазах вызов. Она смотрела на него как мужчина, и такое между ними было впервые. Ее вызов беспокоил его все сильнее, и, чтобы избавиться от этого, он лениво перекинул руку через спинку кресла и повернулся к огню, словно тоже о чем-то глубоко задумавшись. Да разве такое возможно? С Клеотой Раммел?
