Дэвид Эберсхоф - Пасадена
В начале марта он договорился с миссис Ней, что она соберет банкиров и покажет им Пасадену. В это время года пространство между деревьями занимали только ящики для сбора апельсинов, никакой уборочной техники не было, ранчо затихало и почти умирало, если не сказать — умерло. Пока банкиры, облаченные в темно-серые костюмы, ходили по участку, заглядывали в заброшенную упаковку и удивлялись, какой, оказывается, нетронутый уголок калифорнийской истории обнаружился на западной окраине их растущего города, Блэквуд сидел в «империал-виктории» и слушал новости по радио — с каждым днем они становились все радостнее.
Тысяча девятьсот сорок пятый год складывался исключительно удачно — и для всего мира, и для Эндрю Джексона Блэквуда. Он прекрасно понимал, что все обернется в его пользу.
После осмотра он с банкирами вернулся в конференц-зал, расположенный по соседству с хранилищем банка. Блэквуд подробно рассказал, что это за участок, развернул карту небольшой долины, где приютилось ранчо, — каждый квадрат на ней обозначал один акр земли.
— Зачем же вам такая уйма земли? — раздался флегматичный вопрос.
— Зачем? — переспросил Блэквуд.
— Блэквуд, какие у вас планы?
Блэквуд признался, что пока еще не решил.
— Пасадена — такое владение, которое покупают, когда позволяют условия, и уже потом решают, что с ним делать. Вы и сами прекрасно понимаете, что возможности здесь просто безграничные, — сказал он и добавил: — Разве вы не согласны с тем, что для города будет лучше всего, если эта земля попадет в руки такого, как я? Человека, цели которого нисколько не отклоняются от нашего общего направления движения по пути прогресса?
Сидевшие вокруг дубового стола недоверчиво зашептались. Блэквуд знал, что струна общественной жизни часто находит отклик в сердцах жителей Пасадены и что банкиры («стопроцентные», как они сами себя называли) распоряжались еще и на Турнире роз, в Первой пресвитерианской церкви, а в придачу и на Дне Всех Святых. Но время требовало осмотрительности, и вели они себя осмотрительно. Еще в тридцатые годы двое из них поспорили на деньги, что парковая дорога пройдет по одному маршруту, а оказалось, что бетонная река потекла совсем по другому пути. Неудачным оказалось и вложение денег в гостиницу «Виста»; расчет был на то, что она проработает лет сто, не меньше. Блэквуд уже не застал те времена, когда «Виста» была шикарным местом, — сколько кинозвезд, гангстеров, наследниц апельсиновых рощ толпилось тогда у ее бассейна! А теперь самая роскошная гостиница Калифорнии была приспособлена под военный госпиталь; ее дорожки, бунгало и ковры распродали за бесценок, сухой бассейн зиял, как пустая глазница. Конечно, «Виста» принесла банку сплошные убытки, но все еще изменится, ведь настают другие времена; так уверял Блэквуд банкиров — мужчин с серыми, без кровинки, лицами. Ведь сегодня, первого марта сорок пятого года, линия наступления проходит в районе Кёльна.
— Войне скоро конец, — заявил Блэквуд на совещании с банкирами. — Мальчики начнут возвращаться домой, в Калифорнию. Джентльмены, разве не должны мы подготовить город к их приезду? Ведь они столько для нас сделали! Что, они не заслужили квартиры с крытым гаражом?
Чтобы купить ранчо, Блэквуд не нуждался в помощи банка; но вот если он захотел бы построить кондоминиум, без банкиров ничего не вышло бы — дело тут было не столько в деньгах, сколько в распределении рисков. Если Блэквуд и был в чем-то уверен, так это в том, что возводить комплекс кондоминиума в одиночку — безнадежное дело. Слишком уж велик был риск пойти ко дну. Он говаривал: «Будь быком, будь медведем, но только не свиньей». Кроме того, банкиры принадлежали к тем кругам, о которых Блэквуд только еще мечтал, воображая, как кто-нибудь из них вечером за ужином скажет жене: «А знаешь, дорогая, этот Блэквуд — очень приятный человек. Надо как-нибудь пригласить его в гости». А их дочери, уже вышедшие из возраста дебютанток, неторопливые, патриотично одетые в хаки, скажут, стоя у дверей: «Вы, конечно же, мистер Блэквуд?»
Блэквуд не успел изложить свой последний аргумент членам инвестиционной комиссии банка; его перебил председатель — задумчивый, с жесткими бакенбардами доктор Фримен:
— Нам еще нужно обдумать все это, Блэквуд. Возможно, время еще не пришло.
— Как — не пришло? — убитым голосом спросил Блэквуд, чувствуя, что они настроены не столько против идеи, сколько против него самого.
Собственно, кто такой был этот Фримен? Выпускник университета, а потом какой-то медицинской школы где-то на востоке; свое небольшое состояние он сколотил на женских недугах. Блэквуд кое-что уже нарыл и знал, что прошлое у доктора Фримена вовсе не такое уж безоблачное; у всех остальных, впрочем, тоже. Ну надо же: против Блэквуда выступил человек, который в свое время немало погрешил против закона. Конечно, вслух ничего такого о докторе Фримене не говорили; это вообще было известно только самым надежным людям. Ничего, это не остановит Блэквуда; если что, он обратится к другим. А может быть, пошлет подальше эту инвестиционную комиссию и без всякой посторонней помощи справится с покупкой Пасадены. Когда Блэквуд полагался исключительно на себя, все выходило превосходно. И тут Блэквуда одолел страх: а что, если Фримен вместе со всеми возьмет и перекупит Пасадену прямо у него из-под носа? Будет ли миссис Ней защищать интересы его, Блэквуда? Знает ли Брудер, что такое этика? Эти вопросы только укрепили решимость Блэквуда: действовать надо было незамедлительно.
Вечером, после того как совещание в банке ничем определенным не закончилось, Блэквуд сел на диван, разложив перед собой карту. Зазвонил телефон — миссис Ней звала в последний раз перед покупкой приехать в Пасадену, «чтобы убедиться, мистер Блэквуд».
— Но в чем?
— В том, что вы — тот человек, который настроен вдохнуть в этот участок новую жизнь.
— Я не совсем это понял, но с удовольствием повидаюсь с вами еще раз, миссис Ней, — учтиво ответил он, и они договорились о встрече на следующий день, ближе к вечеру.
Черри заранее приехала на ранчо и, сидя на стуле против статуи купидона, думала о последнем телефонном разговоре с Брудером. Он кашлял, говорил скрипучим от мокроты голосом, произносил слова медленно, как будто взвешивая. В паузах она представляла, как он потирает виски. Она спросила, был ли он у врача, но не получила ответа — должна была знать, что Брудер из тех, кто отказывается от любой медицинской помощи до тех пор, когда она уже не нужна. В этих вопросах он был фаталист; Черри знала, что он говаривал: «Да что они сделают?» Но для человека, склонного подчиняться «большой злой силе», как он выражался, он на удивление деловито распоряжался своим участком. «Продавайте это ранчо, — твердил он. — Мне воспоминания не нужны». Брудер отнюдь не был наивным, но Черри считала, что это как-то уж совсем простодушно. Как будто можно продать все страхи, накопившиеся в памяти! Черри представила себе пустой аукционный зал и громкий голос распорядителя: «Есть желающие на чужую историю жизни?»
Тем не менее она ответила:
— Хорошо, постараюсь.
Брудер поблагодарил ее и сказал:
— Черри, ты еще раз меня спасла.
Она открыла дверь, сделанную из стекла и металла, и поздоровалась с Блэквудом. Ведя его по галерее, она заметила:
— Вы ведь еще ни разу не осмотрели весь участок полностью.
Блэквуд не стал спорить, хотя, вообще-то, он уже заглянул чуть ли не в каждый уголок ранчо Пасадена — густые рощи, белоснежный мавзолей, заброшенную упаковку, где от долгих лет жары и простоя рассыпались в черный прах конвейерные ленты. Черри показала ему глубокий провал — некогда пруд, где разводили форель («Сюда приходила миссис Пур, если ей бывало одиноко, и забрасывала бамбуковую удочку оттуда, из павильона»). Вместе с Брудером Блэквуд осмотрел ржавые койки в доме для работников, заросшие тропинки через посадки камелий, выжженный солнцем клочок земли, где Лолли Пур старалась, но так и не сумела вырастить кактусы. Что еще здесь было такого, чего он не видел?
— Не пройти ли нам в розовый сад? Он совсем зарос, но, как мне сказали, его еще можно спасти. Конечно, если вы захотите оставить здесь кое-что так, как есть.
— Мы заглядывали туда, миссис Ней. Разве вы не помните? — спросил он, удивившись ее невнимательности.
— Конечно помню, только давайте еще раз туда сходим, мистер Блэквуд, — ответила она.
Он пошел за ней вдоль террасы, к дальнему крыльцу. Она рассказывала ему о новостях, полученных от мужа:
— Все идет прекрасно, не так ли? Новости хорошие, это ясно так же, как те дальние холмы на горизонте. Дело идет к концу, ведь правда же, мистер Блэквуд? Мальчики возвращаются домой, и все. Начинается новая эра.
— Все к тому и идет.
— Вот поэтому я и хотела встретиться с вами. Мистер Брудер очень надеется, что мы сумеем договориться как можно скорее.
