Елена Ляпота - Через тернии к свету (СИ)

— Слушай, Леш, а как тебе сегодня людей доверить можно? Ты ведь пьяный совсем.

— А ничего, — улыбнулся врач, — Не впервой. Людям-то какая разница. Врач приехал, посмотрел, если что серьезное — в больницу отправил. Я ж не хирург.

— Был бы ты хирургом, — прыснули медсестры.

— Между прочим, еще в начале прошлого века врачу подносили стопочку перед операцией. Так сказать, для храбрости, — с важным видом сказал Леша.

— Это чтоб пупок вместо аппендикса не вырезать? — хохотали девчата.

Виктор Аверкиев поставил стаканчик на стол и присел на кушетку. Задумался. Вот и смена кончилась, а домой как-то ноги не несут. Нечего ему делать в пустой квартире. Мама умерла, а больше встречать его некому.

Готовить Виктор не любил, а покупать готовые салаты в супермаркетах брезговал. Мало ли какой дряни туда накрошат. Вон сколько вызовов за последнее время. И все отравления магазинными кулинарными изысками. Разве что торт можно купить. Колбасу копченую, сыр — бутербродов нарезать.

И опять же — выпивать в одиночестве.

Все друзья Аверкиева здесь — в этой душной комнатенке. Остальных жизнь разбросала по стране, словно с легкой руки семечки. Десять лет его самого не было в городе. А как вернулся, новых друзей заводить не стал. Не до того было ему. Совсем не до того.

— А давай, Леш, я вместо тебя подежурю, — обратился он к сменщику, — А ты домой ступай, у тебя семья, дочь.

— Хе, — воскликнул Леша, — Маринка к себе компанию позвала. Я им сейчас что кость в горле. Жена к теще укатила. А мне эту старую перечницу в Новый год видеть невмоготу. Говорят же, как встретишь…

Комната взорвалась дружеским смехом. Виктор Аверкиев тоже засмеялся и махнул рукой.

— Как знаешь. Я пока тут побуду. Мало ли что?

— Ты так себе бабу-то не завел? — ехидно спросил водитель и покачал головой.

Девушки-медсестры переглянулись и зашептались на ушко. Тут было о чем сплетни водить.

Виктор Аверкиев, видный мужчина, сорок пять лет, холост, алименты не платит. Квартира двухкомнатная, машина — синяя «пятерка» — какая-никакая, но есть. И свекровь потенциальная лет пять назад померла. Правда, зарплата у врача «скорой» не ахти, но, говорят, Аверкиев подрабатывает помаленьку — частными консультациями да массажами.

Не пробивной мужик, совестливый, копейку считает, но зато на диване, как большинство «порядочных» не валяется. Чем не муж?

Но Виктор Аверкиев о женитьбе не помышлял. На женщин смотрел, как на всех людей, без вспышки, без искры, и комплименты отпускал не пошлые. «Импотент» — таков был вердикт женской половины «скорой помощи». Но, так или иначе, жизнь Аверкиева оставалась для всех загадкой.

— Эй, ребята, звонок, — вдруг воскликнула дежурная телефонистка и, состроив недовольную мину, ринулась к аппарату.

Спустя две минуты она высунула голову из-за двери и выдала:

— Напротив городской елки сбили Деда Мороза. Давайте, рулите. Праздник начался.

— Насмерть? — поинтересовался Аверкиев.

— Бог его знает. Может, и насмерть. Звонивший боялся посмотреть, — равнодушно ответила дежурная.

— Давай я поеду, Леш, — предложил Аверкиев.

— Ну уж нет. Не дай Бог помрет, а смена-то моя. Давай, чеши домой, Вить. Пешком. Может, бабу какую по дороге найдешь. Или снегурочку бесхозную. Раз уж Деды Морозы под колесами пропадают…

6

Вероника мирно дремала в кресле, обложившись подушками, когда ее разбудил громкий настойчивый звонок в дверь. Танюшка, спавшая рядом на диванчике, недовольно пробормотала что-то во сне и перевернулась на другой бок. Вероника поморщилась и с трудом поднялась из кресла. Последние месяцы беременности она переносила тяжело и старалась поменьше двигаться.

Но выхода не было, иначе этот кто-там-его, может, соседка, а может медсестра, разбудят дочь, а Веронике так хотелось еще хоть немного тишины. Она поспешила к двери и щелкнула замком, позабыв заглянуть в глазок.

На пороге стоял высокий симпатичный мужчина, лет под шестьдесят. Аккуратно подстриженный, гладко выбритый, подтянутый и довольно представительно одетый. Что-то в его лице показалось Веронике знакомым. Но она никак не могла вспомнить, где она его видела. Память у беременных никудышная.

— Здравствуйте, — улыбнулась Вероника, и на ее полноватых щеках разлился румянец.

— Добрый день, — голос незнакомца оказался приятным, — Мне нужна Вероника Стольцева. Она по-прежнему здесь живет?

— Это я, — сказала Вероника, — Всю жизнь жила здесь. Сначала с мамой, а теперь с семьей.

— Понятно, — задумчиво ответил незнакомец, — скажите, у вас есть время? Разговор будет долгим…

— Что-то случилось? — в глазах молодой женщины отразилась тревога.

— Нет, ничего страшного, успокойтесь. Вам не стоит волноваться, — в голубых глазах незнакомца заискрилась улыбка, — Я приехал, чтобы извиниться…

— За что? — удивилась Вероника.

— Понимаете…

Незнакомец смущенно опустил глаза и, как показалось женщине, несколько побледнел.

— Меня зовут Вербенцев Родион Васильевич. Я отец Коли.

— Какого Коли?

— Вспомните Ялту, десять лет назад. Вы познакомились в санатории. Я только позавчера решился прочитать ваши письма. И вот приехал…

По лицу молодой женщины пробежала тень. Она прислонилась к стенке и схватилась за нее руками, словно ища опору. Родион Васильевич подошел к ней и подставил локоть.

— Обопритесь на меня, Вероника, ничего, если я буду вас так называть?

— Зачем вы приехали? Через столько лет? Вы? Не он?

Слезы. Обида. Грусть и даже ненависть — вот что Родион прочитал в ее взгляде, обращенном куда-то в сторону.

— Коля не вернулся из санатория. Он утонул через день после вашего отъезда. Поймите, нам с женой тяжело было читать письма, и мы просто складывали их в стопку. Если бы я знал…

Вероника осторожно освободилась из объятий Родиона Васильевича и шагнула обратно в квартиру.

— Извините, но вам лучше уйти, — холодно сказала она.

— Я так не думаю, — спокойно возразил Родион Васильевич, — Нам есть о чем поговорить.

Из глубины квартиры послышались быстрые легкие шаги, и вот уже Танюшка обхватила материнские ноги своими крохотными ручками и вопросительно посмотрела на Веронику.

— Дядя засем пиcел?

— Дядя сейчас уйдет, иди в комнату, милая, — ласково сказала Вероника и потрепала дочку по взъерошенной макушке.

Родион Васильевич с почти жадностью посмотрел на девчушку, потиравшую ладошкой заспанные глазки. На вид ей было годика четыре — четыре с половиной. Совсем маленькая, почти кроха, очень похожая на мать. Танюшка сладко зевнула, смешно поморщив курносый нос с веснушками, и удалилась, подталкиваемая Вероникой.

— Поймите, Родион Васильевич, — шепотом сказала женщина, — Мне очень жаль, что так случилось с Колей. Много лет я считала его подонком, бросившим меня, наобещав с три короба. Однако моя жизнь на этом не остановилась. Я выкарабкалась и живу дальше.

— Я не собираюсь вам мешать, Вероника, — успокоил ее мужчина, — Я просто хочу увидеть внука.

— Внука? — испуганно спросила Вероника, — Какого внука?

— Вы писали, что у вас родился мальчик.

— Родион Васильевич, я вас очень понимаю, но и вы меня поймите. У меня муж, дочь и скоро будет еще один ребенок. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моих прошлых ошибках. Так что — забудьте.

— Что вы сделали с моим внуком? — упавшим голосом спросил Родион Васильевич.

— Его не было, — прошептала Вероника сквозь слезы, — Я соврала.

Наступила тишина, прерываемая лишь отдаленными звуками с улицы. Мужчина не мог найти, что сказать ей, женщине, ради которой он проехал полстраны. Ради той, которая нагло врала, испытывая его и без того хрупкое самообладание.

Плечи его поникли, и Веронике даже показалось, что он стал ниже ростом, и морщин на лице прибавилось прямо на глазах. На секунду ее охватило раскаяние. Боль, давно забытая и похороненная на миг отозвалась в сердце глухим надтреснувшим колоколом. Она ведь любила когда-то смелого и бесшабашного голубоглазого Колю…

— Погодите, — сказала Вероника вслед повернувшемуся, чтобы уйти Родиону Васильевичу, — Вы должны понять: у меня муж, дети. Я не могла позволить этому ребенку испортить себе жизнь. Он ведь всего лишь ошибка молодости. Глупая, нелепая ошибка, которой не должно было быть.

Мужчина вдруг пошатнулся и схватился дрожащей рукой за перила лестницы. Несколько секунд он молчал, постигая смысл сказанного, думая о чем-то своем, наболевшем. Мог ли он понять ее — он, отец, похоронивший двоих сыновей. Признать, что его внук был всего лишь нелепой ошибкой, насмешкой судьбы?