Арнольд Цвейг - Затишье
Сестра Берб трясла руку своего жениха и заливалась счастливым смехом.
— Ты видишь, гора идет к Магомету, если Магомет не идет к горе.
Винфрид Просиял: о том, чтобы не идти к горе, не могло быть и речи.
— А теперь — самое важное! — воскликнула Берб. — Вы принесли нам мир?
— А как же! — ответил Винфрид, указывая на жирный заголовок в газете. «Et in terra pax hominibus bonae voluntatis»[26].
— Вот это здорово! — радостно крикнула Берб. — Как обрадуется Анна. Это замечательная женщина и совсем не такая упрямая, как мы думали. Заставила врачей сделать прививку оспы своей малютке. На ручке вспухли три оспины. Мать сказала: «Хорошо, что мы движемся вперед».
Глядя на адъютанта блестящими глазами, она протянула ему согнутую ладонь.
— Подательница сего просит сигарету из офицерских запасов.
Винфрид, погружая свой взгляд в ее глаза, подал ей коробку с сигаретами и зажигалку. Он думал: голые белые стены, запах карбида — и столько счастья.
Конец песни. Проигрывают белые
— Господина Помело снежной вьюгой замело, — прогудел унтер-офицер Гройлих и со всей осторожностью отнес столик с шахматной доской и все еще стоявшими на ней фигурами поближе к лампе, затененной зеленым абажуром.
— Ваши детские стишки вы, очевидно, пронесли даже через битву на Сомме, — сказал фельдфебель Понт.
Гройлиху и Понту казалось, что они одни в безмолвном доме. Партию в шахматы они никак не могли собраться доиграть, хотя втихомолку их волновал ее исход. В Мервинске действительно без конца шел снег; северный ветер гнал густые бешено клубившиеся облака. Оба солдата закурили сигары, с наслаждением вдыхая дым, от которого, казалось, сразу изменился воздух канцелярии, и углубились в игру, изучая расположение оставшихся на доске фигур красного и белого цвета, вырезанных из слоновой кости. Несмотря на все события прошедших недель, партия эта в каком-то уголке сознания продолжала их занимать. В полной тишине слышно было, как тикают часы у них на руках.
Фельдфебель Понт, склонившись над белыми, довольно быстро сообразил, что еще остается сделать. Преимущество было на его стороне. Однажды он уже спас короля, хотя Гройлих угрожал ему шахом: его красные пешки, продвинувшись вперед от исходной позиции, открыли путь к действиям офицерам и королеве. «Пешки — это крестьяне, думал Понт. Красные крестьяне — таких вообще не бывает. Крестьянин может быть белый или черный, неверующий или клерикал — так уже водится. Красными они не бывают. Это было бы концом мира, того мира, который мы знаем». И он с хитрым видом двинул свою королеву, этого верховного визиря, через два поля, тем самым одновременно угрожая и королю противника.
— Шах, — бросил он удивленно, как бы не веря себе.
— Понт, — раздумчиво сказал Гройлих, — вы создаете новую ситуацию, совершенно как генерал Алленби, когда он три недели назад прорвал фронт на Синае и занял наконец Иерусалим. Теперь видно, что Бертин был прав, предлагая послать туда немецкий палестинский корпус из добровольцев евреев!
Понт, напряженно ожидая контрнаступления, пробормотал:
— Какое тебе дело до Иерусалима, дрессировщик младенцев? «Здесь Родус, здесь и прыгай», — и он вытянул указательный палец, указывая на поля, которым он теперь угрожал.
— Такая ключевая позиция, — защищался Гройлих, — открывает доступ к горным укреплениям Иерусалима всему Среднему Востоку.
— Откуда тебе это известно? — насмешливо спросил Понт, выпуская на противника клубы дыма.
— География, — ответил Гройлих. — Вы, католики, не знаете священного писания, а вот мы, протестанты, вместе с библией уже детьми получаем от трех до пяти раскрашенных карт святой земли, какой она была во времена Моисея, Соломона и Иисуса. И на этих картах видно, как в разбойничьем городе Иерусалиме сходятся дороги со всей местности, с севера на юг, то есть из Дамаска в Гелиополь или в египетский Он, и с востока на запад, то есть из халдейского Ура в Яффу, иначе Иоппе на Средиземном море. Северный путь в наше время идет еще дальше, в Турцию. И если Балканский фронт поддастся, то ведь еще с двенадцатого года наготове стоят турецкие и болгарские дивизии… Европейский легион энтузиастов, о котором говорил Бертин, был бы нам тогда очень кстати.
— Старый вещун, — поддел Понт друга. — Берешь на себя роль нашего землекопа, хочешь оказывать влияние на нашу волю к победе. Ты лучше здесь победи!
В унтер-офицере Гройлихе сегодня, очевидно, особенно сильно говорил школьный учитель. — «Мужичок, простачок, тик-тик-так», — процитировал он и так продвинул одну из своих пешек, что заградил линию обстрела между королевой и королем, с любопытством ожидая, попадется ли Понт в ловушку, возьмет ли он туру, обезоружив этим своего короля.
Но фельдфебель покачивал тяжелой головой, глядя на два Железных Креста, украшавших грудь друга. Потом перевел взгляд на шахматную доску, покрытую черными и белыми клетками.
— Между прочим, Понт, вы уже сказали Бертину, что его переводят в отдел печати?
— Не мешай мне, учителишка, — отбил Понт эту попытку отвлечь его внимание. — Чем позже Бертин узнает об этом, и в особенности о переброске в Вильно нашего полевого лазарета, тем лучше. Сестра Софи! — прибавил он и углубился в размышления. Нет, он не тронет туры, а пойдет конем… И Понт схватил фигурку за голову и поставил ее в угрожающей близости к красному королю.
Гройлих погладил свои усики и переставил пешку так, чтобы следующим ходом побить коня.
— Что такое писатель? Это объяснил мне вчера Бертин. Землекоп — и только. Он вскапывает пером, а в новейшие времена пишущей машинкой почву общества, устраняет неровности, убирает мусор, роет отводные каналы для болот и в худшем случае насыпает почетные могильные холмики. Вот в чем заключается работа писателя, его job[27], как выражаются американцы, или пост, как несколько патетически выражаемся мы, немцы, в особенности во время войны.
— Бертин оказался прав: война как ни в чем не бывало продолжается и процветает.
— Танковый бой при Камбре — вы читали? — происходил, по-видимому, недели две тому назад. Сотни три штурмовых орудий, если не больше, были сосредоточены на расстоянии полутора километров. А затем их двинули из фландрского тумана на наши позиции, без всякой подготовки, без единого выстрела. И опять выровняли свою линию в той части фронта, где был прорыв. Но сколько новых квадратных метров земли будет занято мертвецами? А разве томми протестуют против того, что их пушечные короли наплевали на наши предложения? Как же, будут они протестовать! Черт их знает, что надо сделать, чтобы прочистить мозги этим людям.
— Мы играем в шахматы? Или в войну? — сердито спросил Понт.
— И в то, и в другое, — ответил Гройлих, внимательно следя за рукой Понта, передвинувшей королеву так, что пешка не могла взять коня; этим она обезоружила бы своего короля. Гройлих удивленно посмотрел на партнера и стал изучать собственные позиции, как вдруг затрещал телефон. Фельдфебель схватил трубку.
— Вызывают вас! — И он передал трубку Гройлиху.
Гройлих, слушая, поднял голову и наморщил лоб.
— Иду, — сказал он, кладя трубку на место. — Извините, Варшава что-то передает. — Он отодвинул свой стул и выбежал из комнаты.
Понт снова углубился в игру. Он видел, что шансы его невелики. Ему не хотелось сдаваться, хотя было ясно, что вряд ли он избежит мата. «Мат, — объяснил ему Познанский, — древнееврейское слово, оно означает „мертвый“ на всех семитских языках». «Нельзя садиться за шахматы с человеком, который ведает информацией, даже в таком доме, среди снегов», — думал Понт, разглядывая свою сигару. Среди бумажных мундштуков, лежащих в сплющенной медной гильзе на письменном столе, он нашел один почти неупотребленный, вложил в него кусочек ваты, сунул недокуренную сигару и сделал две-три вкусные затяжки.
Вошел Гройлих, держа листок бумаги с написанным на машинке текстом. Он положил листок на колени Понту.
— Прочтите-ка, — сказал он почти угрожающе; все мускулы его худого лица были напряжены до предела.
И фельдфебель прочел, что на румынском фронте произошло значительное событие. Начальник генерального штаба король Фердинанд румынский получил у французского главнокомандующего в Яссах генерала Вертело разрешение связаться со своими немецкими и австрийскими противниками и присоединиться к сторонам, ведущим в Брест-Литовске переговоры о перемирии.
— Бог ты мой! — восхищенно воскликнул Понт. — Это же великолепно! Еще одним фронтом меньше. Надо сейчас же позвонить капитану.
— Не спешите, — остановил Гройлих руку Понта, уже лежавшую на трубке, охлаждая его восторженный порыв. — Сначала надо разобраться, а затем уже давать салют. — И он принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Его партнер тоже поднялся. Словно заразившись, и он зашагал взад и вперед вдоль письменного стола.
