Розамунда Пилчер - В канун Рождества
Ошибки быть не могло. Сердце у Кэрри упало.
— Да, я слушаю. Здравствуй, мама.
— Это ты! Слава Богу! Дорогая, Никола тебе не звонила?
— Звонила, минут двадцать назад. Но ей нужна была Люси.
— Она тебе сказала?
— Сказала что?
— О, дорогая, она вышла замуж за Рэндала Фишера. Сегодня утром. Их молниеносно сочетали в Церкви Всех Святых, и теперь они муж и жена. Она не говорила мне даже, что они были помолвлены. Я понятия об этом не имела, пока она не позвонила.
Кэрри приказала себе сохранять спокойствие.
— Никола звонила тебе до того, как она позвонила Люси?
— Да, она хотела обо всем с ней договориться.
— Договориться о чем?
— Ну, насчет самой Люси, разумеется. О чем же еще? Когда она вернется из Шотландии и так далее.
«О Господи, — подумала Кэрри, — опять двадцать пять».
— О предстоящем медовом месяце и о том, что до его окончания в Лондон не собирается. Она хочет сдать обратный билет и задержаться во Флориде, и попросила меня вернуться в Лондон, когда Люси пойдет в школу. Но я с самого начала планировала остаться в Борнмуте до конца января и не собираюсь менять свои планы. Это уж слишком, Кэрри. Я просто не выдержу такого напряжения. Я ей так и сказала. «Я не способна выдержать такое напряжение, Никола». Но ты ведь знаешь, какая эгоистка твоя сестра. Она без ума от этого мужчины и думает только о нем одном.
— Она собирается остаться в Америке навсегда?
— Полагаю, что так. В конце концов, она вышла замуж за американца.
— А как же Люси?
— Должна слушаться свою мать. Но сейчас главная трудность в том, кто будет ее опекать, пока Никола не приедет за ней в Лондон.
Кэрри не знала, что отвечать. Она стояла на площадке, сжимая трубку в руке, вне себя от негодования и злости на мать и сестру. Такое случалось и раньше, но никогда еще ее чувство не было таким сильным. Что за бестактного, глупого, бесчувственного мужа выбрала себе Никола! Ведь мог же он уговорить ее сказать семье о грядущем событии, прежде чем повести в Церковь Всех Святых и напялить кольцо ей на палец? Но Кэрри понимала, что если позволит себе сейчас хоть малейшее замечание, то это вызовет лишь обмен колкостями.
— Кэрри?
— Мама, я лучше тебе перезвоню.
— Ты уже говорила с Люси?
— Еще нет. Я впервые слышу о счастливом событии.
— Ты злишься?
— Нет.
— Ты знаешь мой телефонный номер в Борнмуте?
— Да, я тебе перезвоню.
— Когда?
— Через некоторое время. Может быть, и завтра.
— Не тяни с этим. Я просто больна от беспокойства.
— В этом я не сомневаюсь.
— Ладно. Ой, дорогая, желаю тебе прекрасно провести Рождество.
— Да уж, я проведу его прекрасно.
Кэрри положила трубку и с минуту постояла, чтобы остыть, собраться с мыслями и трезво оценить ситуацию. Теперь Никола — миссис Рэндал Фишер. Она вышла за него в Церкви Всех Святых, штат Флорида. Кэрри попыталась представить себе эту картину: голубые небеса, пальмы, Рэндал Фишер в белом костюме и Никола в чем-то, едва прикрывающем наготу, но модном и красивом. Интересно, были на свадьбе друзья? И кто стал посаженным отцом? Наверное, какой-нибудь старый приятель жениха. А жена этого приятеля, скорее всего, исполняла роль главной распорядительницы и красовалась в платье до пят с орхидеями у корсажа. Ну и, конечно, после церемонии все четверо укатили в какой-нибудь местный клуб отметить событие с гостями.
Но воображение Кэрри отказывалось рисовать радужные картины. Как, когда состоялось бракосочетание — неважно, главное — это свершившийся факт, который вызывает столько эмоций, переживаний и размышлений, что не знаешь, как быть.
Люси. Прежде всего надо подумать о Люси. Она первая узнала о счастливом событии, положила трубку на рычаг и куда-то исчезла. Но куда? Ей не нравится Рэндал Фишер, недаром она устроила бунт, услышав о перспективе поездки во Флориду. Что из всего этого выйдет? Если Никола настоит на своем, Люси грозит переезд туда насовсем. А ей всего четырнадцать. Ее насильно вырвут из родной почвы, перевезут в чужую страну, и для девочки начнется новая и тяжелая полоса жизни.
У Кэрри появилось дурное предчувствие. Где же сама Люси? Может, она убежала к морю, на берег, в дюны, в этот пробирающий до костей холод? Хорошо, что тут хотя бы нет скал.
Кэрри взяла себя в руки и изгнала из воображения страшные картины. Глубоко вздохнув, она поднялась в мансарду. Свет на площадке горел, но дверь спальни была плотно захлопнута. Кэрри постучала. Ответа не последовало. Она тихо открыла дверь. В комнате царила тьма. Нащупав выключатель, Кэрри зажгла свет.
— Люси?
Фигурка под бело-голубым одеялом осталась недвижима, но Кэрри почувствовала хотя и слабое, но облегчение: по крайней мере, Люси здесь, в безопасности, она не убежала из дома в ночную тьму…
— Люси.
Кэрри вошла в комнату, закрыла дверь, приблизилась к постели и присела на краешек.
— Люси.
— Уходи.
— Миленькая, это я, Кэрри.
— Я не желаю ни о чем разговаривать.
— Дорогая, я все знаю. Бабушка позвонила из Борнмута. И все рассказала.
— Какая разница. Все пропало. Все теперь пропало. Они все испортили и разрушили. Как всегда.
— Послушай, Люси, — Кэрри положила руку на одеяло, желая утешить племянницу, но та дернула плечом и сбросила руку.
— Уходи. Оставь меня в покое, — прорыдала Люси, задыхаясь от слез. И слезы эти были желчные, полные горечи и разочарования. Кэрри ее понимала, но не могла оставить в одиночестве.
— По правде говоря, я считаю, что маме не надо было так поступать и, тем более, сообщать об этом по телефону. Ясно было, что ты не придешь в восторг.
Люси откинула одеяло и повернулась к Кэрри. Мокрое лицо ее распухло от слез, а волосы, которые она так тщательно уложила в прическу, повисли сосульками. От горя и гнева она подурнела, и Кэрри вдруг поняла, что гнев девочки направлен не только против матери, но и против нее самой, потому что она тоже взрослая, а никому из взрослых верить нельзя.
— Ты тоже на ее стороне! — выкрикнула Люси. — Она ведь твоя сестра. А я ее ненавижу. Ненавижу за все, что она сделала, за то, что я никогда ничего для нее не значила. А сейчас — тем более. Не хочу уезжать в Америку. Не хочу жить во Флориде, Кливленде и где бы то ни было. Я ненавижу Рэндала Фишера, я не желаю о них говорить, оставь меня в покое! Убирайся!
Люси рывком отодвинулась от Кэрри как можно дальше, натянула одеяло на голову, зарылась лицом в промокшую от слез подушку и снова безутешно зарыдала.
— Все Кеннеди остались с нами поужинать, — нерешительно начала Кэрри.
— А мне какое дело, — еле слышно раздалось из-под одеяла.
— Я могу принести тебе ужин сюда.
— Мне ничего от вас не надо. Я хочу только, чтобы ты ушла!
Кэрри встала, понимая, что настаивать бесполезно. Она вышла и снова плотно закрыла дверь. Что же теперь делать? Она была потрясена и растеряна. Стоя на лестничной площадке, Кэрри прислушалась к голосам в гостиной. Раздался взрыв смеха. Она спустилась вниз, и тут в третий раз за вечер зазвонил телефон.
Хуже не придумаешь. Она подняла трубку.
— Алло?
— Кэрри! Это Кэрри?
— Никола?
— Да, это снова я. — Голос у Николы был пронзительный и негодующий. — Звоню уже десять минут. Не могу прорваться! Люси бросила трубку, а я ей говорила…
— Я знаю, что ты ей сказала.
— Но она швырнула трубку! Посреди разговора! Ступай и приведи ее сейчас же. Она не смеет так вести себя со мной.
— А я полагаю, что она совершенно права. Она думала, что ты звонишь, чтобы поздравить ее с наступающим Рождеством, а ты огорошила ее новостью о своем замужестве. Почему ты решила, что она придет от этого сообщения в щенячий восторг?
— Она должна радоваться! У нее теперь есть прекрасный новый папа и чудесный дом. И если бы она сразу улетела со мной тогда из Лондона, то сама бы уже во всем убедилась. Почему все мои поступки она встречает в штыки? Я же все для нее делала и делаю! Не пора ли ей подумать о благе других людей? Почему она не рада за меня? Наконец-то…
— Никола…
— И мать туда же! Ей, видишь ли, не нравится, что я немного задержусь в Америке, продлю свой медовый месяц.
— Никола, я тебя не осуждаю. Я радуюсь за тебя, правда. Но у тебя есть дочь, с которой надо считаться, ведь она уже не ребенок. Вряд ли можно ожидать от нее безумного восторга, ведь вся ее жизнь отныне пойдет кувырком.
— Я даже слушать об этом не желаю. Понятия не имею, из-за чего столько шума. Ступай и приведи ее!
— Нет, не хочу и не могу. Она у себя в комнате, забралась под одеяло и рыдает так, словно у нее сейчас разорвется сердце. Я пыталась ее успокоить, но она даже разговаривать со мной не желает, так расстроена. Поговорим лучше о другом. После Нового года мы возвращаемся в Лондон, и Люси начнет учиться. Кто будет о ней заботиться? Мама хочет остаться в Борнмуте.
