Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
- Невозможно.
- А тогда как же ты надеешься…
- У меня есть один знакомый, он там канцлер. Главный начальник всей этой мутотени. Он ко мне хорошо относится.
- Ясно.
- Он давно мною восхищается. Мною и моим потенциалом. Он в полном восторге от моего потенциала. *
- Я уже наняла няньку. На те часы, которые я провела бы в Консерватории.
- Не падай духом, Хильда, Консерватория тоже вполне приличное место. В своих пределах.
- Я уже нашла няньку. На те дни, которые бы я взбиралась, петляя среди эвкалиптов, на гору, к Консерватории. К недавнему пределу моих мечтаний.
- Да, а как там ребенок, ты теперь мать, это меняет восприятие мира.
- Ну что о нем скажешь? Ест.
- Сдается мне, этот папаша, как там уж его звали, вильнул хвостом.
- Прислал мне по почте кыо-типс
[85].
- Скотина.
- Мэгги, ты должна мне помочь.
- В чем помочь?
- Я должна попасть в Институцию.
- Ты?
- Я должна попасть в Институцию.
- Ох, Господи.
- Если я не попаду в Институцию, я усохну в крошечную усохшую мумию, в смысле уважения к себе.
- Милая Хильда, твоя невзгода причиняет мне истинную боль.
- Моя невзгода?
- Или ты не согласна, что это невзгода?
- Пожалуй, согласна. Как хорошо, что ты сумела подобрать mot juste.
- Хильда, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе получить достойную тебе меру возрастания как личности. Буквально все.
- Спасибо, Мэгги. Я верю тебе.
- Но нужно смотреть фактам в лицо.
- Это в каком же смысле?
- Я говорила тебе, что получила грант?
- Какой грант?
- Есть такие гранты за блестящие успехи, их дают блестяще успевающим. Вот и мне тоже.
- О, только мне казалось, что у тебя уже есть грант.
- Да, но то был мой старый грант. Тот был для интеллектуального обогащения. А этот за блеск.
- Как видно, мне только и остается, что погрязнуть в сточной канаве. В сточной канаве простой, обыденной жизни. Жизни без блеска.
- Хильда, это совсем не похоже на тебя вот так опускать руки. Это разумно, но совсем не похоже на тебя.
- Мэгги, я уплываю от тебя. Уплываю все дальше. Как пожухлый листок в сточной канаве.
- И куда ты направляешься?
- Я все придумала. Будет прощальная вечеринка длиной во всю ночь, длиной во весь квартал. Я приглашу всех. Все те, кто насмехался надо мной, не будут приглашены, а все те, кто любил меня, будут приглашены. Будут хрусталь, серебро. Персидские лилии, факелы и кувшины редчайших кувшинных вин.
- И когда ты думаешь это устроить?
- Может быть, в четверг. Все мои подруги, преданно улыбающиеся мне с отведенных им мест за столом длиною в квартал. А между ними, там и сям, предусмотрительно рассажены интересно выглядящие мужчины, выглядящие, словно они сошли с рекламных плакатов. Улыбающиеся мне со своих мест, куда они были помещены, между моих подруг, в качестве интересной прослойки.
- Все твои подруги?
- Да. Все мои великолепные, блистательные подруги.
- Кто?
- Все мои подруги.
- Но кто? Кто конкретно?
- Все мои подруги. Я вижу, что ты хочешь сказать.
- Мне самой не верится, что я это сказала, Хильда. Неужели я это сказала?
- Да, ты это сказала.
- Я не хотела этого сказать. Это правда, но я не хотела этого сказать. Прости меня.
- О'кей.
- Это ненароком соскользнуло с языка.
- Ерунда, забудем.
- Ты можешь меня простить?
- Конечно. И я все равно устрою эту вечеринку. Вызову на дом кучу платных телефонисток или еще что придумаю.
- И я приду. Если ты пригласишь.
- Кто же, если не ты?
- Ты добьешься своего, Хильда, я уверена, что добьешься. Рано или поздно.
- Очень приятно слышать это, Мэгги, я рада твоей поддержке.
- Ты сумеешь не только выстоять, но и превозмочь.
- Огромное спасибо, Мэгги. Спасибо. Превозмочь что?
- Превозмочь все. Это веление судьбы, Хильда, я в этом уверена.
- ---- Огромное спасибо. И ты что, правда так думаешь?
- Я правда так думаю. Точно.
- Все мои подруги, преданно мне улыбающиеся. Ладно, ну его на хрен.
ИМПЕРАТОР
Ежеутренне император взвешивает поступившие к нему документы, ежевечерне он взвешивает их снова, он не успокоится, пока им же самим установленный вес не пройдет через его руки, он объявил шестерку высочайшим числом своего правления, черный - высочайшим цветом, он поспешает из дворца во дворец по подземным проходам, безучастно скользя глазами по роскошным гобеленам, колокольчикам и барабанам, по прекрасным женщинам, сколько важных сановников задушено уже, сколько еще придется их задушить, прежде чем сполна, как солнце на безоблачном небе, воссияет его воля.
Каждую ночь император спит в другом дворце, чтобы сбить с толку убийц, из двух сотен и семидесяти дворцов одни ему близки и дороги, другие - нет, три червя, вызывающие болезнь, старость и смерть, пока не нашли его и найдут не скоро, сегодня утром в числе подношений оказалась изумительнейшей работы золоченая бронзовая грелка для вина, дар благодарных жителей Пейхо, а также прекрасный набор из девяти бронзовых, настроенных в лад колокольчиков, дар почтительных жителей Ючана, он решил, что все чиновники этих местностей будут повышены на один ранг, а деревенский колодец в Пейхо получит звание министра пятого ранга.
Первый император установил, что все жители его владений будут именоваться Черноголовые Люди, в океане есть три волшебных острова, Пэнлай, Фанчжан и Инч- жоу, где обитают бессмертные, он направил ученого Цу Фу с несколькими тысячами отроков и отроковиц на поиски этих островов, он диктует меморандум, каковой начинается словами «Высочайший Престол благосклонно…», знаменитый убийца Цзинь Кэ выложил сотню золотых монет за бронзовый кинжал, острейший, по мнению многих, в Империи.
Шляпы с полями шириной в шесть дюймов, экипажи шириной в шесть футов, Империя поделена на тридцать шесть провинций. При введении в должность чиновников от шестого до первого ранга на язык им кладется нефритовая цикада, поспешающего подземными переходами императора осаждают жены, столь многочисленные, что он уж не пытается более запомнить, как звать какую, а говорит просто «жена» и спасается бегством от их утомительного совершенства, он рассылает армии семо и овамо, как другие рассылают гонцов, нужно проверить модель Китая, создаваемую по его указу, осмотреть ртутные реки и селадоновые
[86] города, когда по твоему велению душат оплошавших ремесленников, остаются их семьи, всегда, как назло, многочисленные, на площадях и в питейных лавках все чаще слышен враждебный шепот.
Император Цинь Ши Хуан-ди повелел, дабы вокруг его гробницы были закопаны заживо шесть тысяч лучников, копейщиков, колесничих и музыкантов, в правильном боевом строю, вместе с двумя тысячами коней; высшие сановники пытаются переубедить государя, такой указ может взбунтовать население, однако гробницу должны защищать ни больше ни меньше как шесть тысяч лучников, копейщиков, колесничих и музыкантов, дабы ее не постигла судьба многих гробниц прошлого, владетельный князь Цзиньчана незаконно захватил соседские земли, душители призваны и получили задание, полководцев из пограничных провинций нужно держать в постоянном страхе, не то ненароком запамятуют, кому присягали на верность…
Среди подношений этого утра два тигра из белой яшмы, в натуральную величину, работа мастера Ли Юя, император самолично берет в руки кисть, чтобы нарисовать черным лаком глаза, высшие сановники предлагают для охраны гробницы закопать по ее сторонам шесть тысяч терракотовых воинов и две тысячи таких же коней, в натуральную величину, взбешенный император повелевает трем тысячам заключенных в тюрьмы преступников вырубить все деревья на горе Сян, превратить ее в голую, лысую шишку, это заставит малопочтительных чиновников задуматься над своей возможной судьбой, император заказывает придворным поэтам стихи о бессмертных, чистых существах и благородных духах, чьими трудами ночь превращается в день, затем эти стихи поются в его высоком присутствии, исстари известно, что весна - не время для казней, это знает любой ребенок, и все же, при определенных обстоятельствах…
Проворный и хитрый убийца Цзинь Кэ обезглавлен, незавершенное им покушение отмечено в летописях, незавершенные им перед смертью слова из летописи исключены, поспешая переходами, связывающими созвездие дворцов воедино, император принимает прошения и засовывает их в рукава халата, семьдесят тысяч заключенных изо дня в день возводят гробницу, работы начались в тринадцатый год его правления, две тысячи сто семьдесят три метра с севера на юг, девятьсот семьдесят четыре с востока на запад, потолок сокровеннейшей камеры представляет небо, усеянное звездами - жемчужинами небывалой величины, император Цинь Ши Хуан- ди дает себе передышку, пьет теплое вино и размышляет, хватит ли в гробнице стульев для бесчисленных жен, чиновников, полководцев, которых похоронят вместе с ним, невинные отроки и отроковицы, ушедшие вместе с мудрейшим Цу Фу, бесследно исчезли, не иначе как всех их пожрали чудовища…
