Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2009)
Андрей Кульба. Тьма, как мешок с воробьями. — “Знамя”, 2009, № 8.
46-летний автор этой стихотворной подборки живет в Переделкине, работает спецкорреспондентом православного журнала “Нескучный сад”.
Как трудно бывает всё это вытерпеть:
в пыль растереть и пальцы вытереть,
ладони под струйку подставить лодочкой,
закапать слезой, заплющить водочкой.
Закусить черемшой, и в чёрном свитере
стоять над рекою, как в белом кителе.
А над рекою туманы-громадины,
а по-над берегом квасят романтики.
Ночная вода в нашем деле помощница,
что не успел разглядеть — уносится,
что позабыл заметить — сплавляется.
Сначала бурлит, а потом распрямляется.
(“На пристани”)
Татьяна Лабутина. Представления британцев о русском народе в XVI — XVII вв. — “Вопросы истории”, 2009, № 8.
Ну, представления были довольно ужасными, временами кажется, что тебя просто разыгрывают. Научный сотрудник Института всеобщей истории РАН считает, что это не случайно. “По-видимому, англичанам, в ту пору активно занимавшимся колониальными завоеваниями, было выгодно представить народ России „варварами”, а ее правителей „азиатскими деспотами” для того, чтобы противопоставить их „цивилизованным” европейцам. Богатая природными ресурсами Россия с „варварским народом” вполне подходила на роль нуждающейся в руководстве и опеке, читай — колонизации, со стороны „цивилизаторов”. Об этом откровенно высказался тот же Флетчер (британский дипломат, автор книги „О государстве Русском”. — П. К. ): „Безнадежное состояние вещей внутри государства (России) заставляет народ большею частью желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое (по мнению его) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления”. Заметим, что аналогичные „пожелания” оккупации своей страны будто бы высказывал русский народ в период Смуты, когда в Англии в 1612 г. уже полным ходом шла подготовка к вторжению и колонизации Русского Севера”.
Интересно, что в “Истории” (2009, № 13) помещена перекликающаяся публикация — записки польского посланника и одновременно осведомителя Людовика XIV, тайного иезуита Де ла Невилля (“Француз в „стране варваров””, перевод с французского А. И. Браудо), делавшиеся им в 80-е годы XVII века. Они местами не менее фантастичны: “Посту предшествует у них карнавал, который продолжается столько же дней, сколько и самый пост. <...> Едят москвитяне так много, что после обеда они вынуждены спать часа три и тотчас после ужина ложиться спать. Зато они встают весьма рано. Даже и в походах каждый солдат, не исключая и стражи, непременно спит после обеда. Летом, в полдень, они совершенно раздеваются, купаются и спят в таком виде. Дождя они не любят, и дождь идёт у них редко (выделено мной. — П. К. ). Они носят шапки, и при встрече с приятелем каждый крестится, после чего они жмут друг другу руку. <…> Вера у москвитян греческая, но её можно назвать архисхизматическою, ибо она изобилует ужасными суевериями, созданными их невежеством, так что москвитян можно назвать полуидолопоклонниками. Хотя у них и сохранилось духовенство, но уважение, оказываемое ему, чисто внешнее. Вне церкви они не задумываются оскорблять священников и монахов; они только срывают с них шляпы, бьют палками и после истязания одевают им шляпы снова”.
Александр Лобычев. (Из авторского “Критического обозрения”). — Тихоокеанский альманах “Рубеж”, Владивосток, 2008.
О книге Анатолия Кобенкова “Однажды досказать…”: “Последняя книга уже в полной мере воплотила изначально присущее Кобенкову сдержанное провинциальное благородство и аристократизм поэтического поведения во всем — в жизни и творчестве. В этом качестве он эстетически и нравственно близок своему иркутскому земляку Александру Вампилову. В драмах одного и стихах другого незримо присутствуют достоинство художника, понимание собственного дара и предназначения и чуткое отношение к окружению. Оба они умели тонко чувствовать нравственный и поэтический состав провинциального воздуха, дышали им. Провинция довольно болезненно реагирует на чужих, а начнешь подстраиваться, еще хуже выйдет — смешно, фальшиво, стыдно. Поэт в своем творчестве не подстраивался никогда ни под кого — ни под поэтических гурманов, ни под провинциальных любителей стихотворных книжек. Он жил и писал вровень с самим собой, оказалось — вровень со временем, современниками и русской поэзией двадцатого века”.
Этот — последний по времени выхода — номер альманаха, как всегда, богат и на “центральные” и на “удаленные” темы. Из первых отмечу прозу Петра Алешковского, стихи поэтов группы “Московское время”, малоизвестный рассказ Юрия Казакова.
Из вторых — рассказы “японца” Вечеслава Казакевича, воспоминания Валентины Сенкевич об Иване Елагине, эссе В. К. Арсеньева и письма жившей во Владивостоке американки Элеоноры Прей (вышедшие отдельной книгой в издательстве “Рубеж” и получившие московскую издательскую премию).
Юстинас Марцинкявичюс. Ночью, застигнут молнией. Перевел с литовского Георгий Ефремов. — “Вышгород”, Таллинн, 2009, № 3 — 4.
— и день опять в смеркании невнятном.
И клен знакомой желтизной запятнан.
Под ним от ливня мы тогда спасались.
И чьи-то пальцы свыше нас касались.
Как будто птичья речь подтачивала душу,
не выпуская из дождя наружу.
Напомнить нас под этим кленом? Тщетно.
А он желтел. И зеленел зачем-то.
Переводческая работа Г. Ефремова вообще и в “Вышгороде” в частности — достойна восхищения. На нем многое здесь держится. В этом номере, целиком посвященном литовской литературе, публикуется интересный разбор московским критиком Инной Ростовцевой книги статей Томаса Венцловы о русской литературе “Собеседники на пиру” (изданной в Вильнюсе и потому малоизвестной в России). Одна из самых интересных тем — параллель раннего чеховского творчества с обэриутами. “Чехов в „Сапогах всмятку”, — пишет Венцлова, — делает, в сущности, то же, что и во многих своих зрелых произведениях, — деконстрирует механизмы быта, языка и мышления, дискредитирует авторитетную идеологическую речь, навязанные смыслы, устойчивые схемы бытия. Параллель <…> очевидна. И в одном и в другом случае мы имеем дело с реализмом, доведенным до предела и отрицающим самого себя…” Интересно, знал ли Введенский чеховские стишки: “Купила лошадь сапоги, / Протянула ноги. / Поскакали утюги /
В царские чертоги”?
Юрий Номофилов. Личные дневники 1942 — 49. Вступление Дениса Маркелова. — Литературно-художественный альманах “Другой берег”, Энгельс, 2008, № 3.
Интимные дневники молодого солдата, хранившиеся в органах госбезопасности как вещдок по его делу (1959) — о “попытке измены Родине”. Тетради были возвращены автору в 2000-м, реабилитировали его в “перестройку”. Публикуются значительные фрагменты дневников; пометки и подчеркивания гэбистов выделены специально. Поразительно: но в основном — это цитаты из классических художественных произведений. Автор — жив, и в альманахе публикуется его обширное, очень откровенное интервью. Приведу фрагмент дневника, курсив — это подчеркивания сотрудника органов.
“3.08.45 г. [Германия]
<…> И вот здесь я увидел, наконец, что такое русские. Я видел англичан пожилых — солидных, гордых, полных чувства собственного достоинства: такой никогда не будет рабом. Он умрет, но не встанет на колени. Я видел английскую молодежь — разбитные, быстрые ребята, с легким презрением и сожалением смотрящие на нас . И американцы со своей свободой были здесь, и их сразу бы отличил и без формы по независимому, веселому виду, по живому юмору в глазах. Два итальянца — черные, веселые, даже легкомысленные, промелькнули в этом людском калейдоскопе. Английский офицер, остановившийся на перекрестке, даже видавших виды берлинцев заставил любоваться на себя — настолько великолепна была его фигура, столько спокойного чувства своей силы, столько благородства чувствовалось в нем.
Среди них гадкими утенками шныряет наша братва в выцветших х..вых гимнастерках , в надраенных по случаю поездки в Берлин кирзовых сапогах, а то и в классических русских ботинках с обмотками. Куда как красиво! Да, обидно за Россию-матушку”.
