Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Он вышел в сад и окинул его снисходительным взглядом, обращая внимание не столько на пустые грядки, сколько на те, где что-нибудь произрастало, подобно тому как рыболов смотрит только на рыбные места. Урожай был не такой уж плохой в этом году, не так хорош, как у Оски, но все же впервые в жизни мистеру Бантингу удалось вырастить огурцы. Правда, самый лучший экземпляр был случайно рассечен пополам, когда Джули как-то раз пришла охота промотыжить грядки, но все остальные росли себе понемножку, а это было основное, на что мистер Бантинг обращал внимание в своем огороде. Даже помидоры хотя и не особенно пышно зрели, но во всяком случае росли себе и росли, и он даже заметил на них крохотные зеленые шарики. Уже пора было ощипывать лишние побеги; как правило, Оски, перегнувшись через изгородь, производил за него эту операцию, говоря, что ему легче сделать самому, чем объяснять мистеру Бантингу, которые тут лишние.

Мистер Бантинг не перегружал себя работой по саду, делая только то, что казалось ему в данную минуту необходимым. В течение недели, когда у него не было свободного времени, он замечал в саду очень много неотложных дел, но когда наступала суббота и у него было время ими заняться, оказывалось, что многое вовсе не так уж к спеху. Самым безопасным делом была поливка; она почти никогда не приносила вреда, и сегодня он послушался совета Оски и ограничился одной поливкой. Когда он вернулся домой, чтобы помыться и переодеться, миссис Бантинг напомнила ему, что не мешало бы также и побриться.

Он круто обернулся к ней: — Это зачем?

— Придет Моника.

— Я брился утром, — возразил он упрямо. — Хватит и одного раза в день. «Бриться, еще чего недоставало!» — подумал он. Но, умывшись, он решил, что можно в конце концов пройтись разочек бритвой по подбородку, и как раз в ту минуту, когда он уже приступил к этой операции, он услышал, как Джули бегает из кухни в столовую и обратно, напевая какую-то идиотскую песенку на мотив своего собственного сочинения

Божественную Монику к чаю мы все ждем!Божественную Монику к чаю мы все ждем!

вследствие чего он приостановил деликатную процедуру бритья, ибо пользовался стандартной бритвой Брокли, а не так называемыми «безопасными» жестянками. Он отложил этот инструмент в сторону и принялся намыливать подбородок, потом прошелся по щекам (кстати, раз начал), одновременно прислушиваясь и думая о своих детях: какой только чепухи не несут! Сколько денег выброшено на их образование, и вот вам результат. Теперь Джули поднималась по лестнице, повторяя эти дурацкие, чтобы не сказать хуже, слова и неожиданно присовокупила к ним новую, совсем уже возмутительную строчку.

Божественную Монику к чаю мы все ждем!И ангелочка Эви!

Это было уж слишком. Мистер Бантинг положил кисточку, распахнул дверь ванной комнаты и закричал:

— Довольно! Чем у тебя голова набита, скажи на милость, — петь такие вещи про Эви! Да и про Монику тоже. Ты меня просто поражаешь!

Губы Джули сложились в гримасу, беззвучно изображающую удивленный свист. — Ой, папка-ворчун сердится? — проворковала она и, подцепив кончиком пальца клочок мыльной пены с его щеки, пересадила ему это украшение на нос, другой клочок на лоб и продолжала разукрашивать его таким образом, постепенно превращая в «очаровательного пятнистого, злющего-презлющего фокстерьера», пока он, осознав, наконец, всю чудовищность подобного обращения, не схватил ее крепко-накрепко за руки и не принудил сдаться.

— Ой, папочка! Если бы ты знал, какой ты смешной! — воскликнула она, корчась от смеха, и убежала к себе в спальню, провожаемая его растерянным взглядом. Сквозь закрытую дверь до него донеслась все та же мелодия и какие-то невнятные слова, прерываемые взрывами смеха.

«Нервы. Реакция, должно быть», — подумал он. И нетерпеливым движением стер полотенцем клочки мыльной пены с лица. При первом же прикосновении бритвы он порезался. — О, чорт! Чорт! — воскликнул он в бешенстве. Не станет он бриться. Он окунул лицо в таз, сердито расплескивая воду, утерся и обследовал в зеркале свой подбородок.

«Пожалуй, лучше все же побриться», — подумал он и начал все сначала, изнемогая от усталости. — Политура! — пробормотал он с невыразимым сарказмом, возвращаясь к первопричине всех домашних зол. — Чушь и чепуха!

Он спустился с лестницы, когда появились Крис и Моника. Он заспешил вниз, споткнувшись на нижней ступеньке, торопясь скорее пожать руку Крису. Но сейчас, был неподходящий момент для изъявления чувств. Моника стояла рядом, а в присутствии этой ослепительной красавицы мистер Бантинг чувствовал себя неловко, как ворона перед щеглом. Очень сдержанно, очень мило она поздоровалась с ним, и каждый волосок ее идеально причесанной головки сиял на положенном ему месте, щеки розовели неясным, как заря, румянцем, а глаза чуть заметно потеплели, встретив взгляд мистера Бантинга. Удивительно, какая она вся отделанная, даже ресницы у нее каждая сама по себе и загибаются так аккуратно, что невольно хочется рассмотреть поближе. Но общее впечатление, произведенное ею на мистера Бантинга, было таково, что он сразу потерял живость и стал преувеличенно вежливым и даже чуть-чуть церемонным. Он жалел, что не мог сойтись с Моникой поближе. Она славная девушка и добрая, говорил он себе, как бы одобряя ее за то, что исключительно красивая внешность не явилась для нее в этом отношении непреодолимым препятствием.

К его большому облегчению Джули тепло приветствовала гостью. Начался обмен улыбками и поцелуями и оживленная болтовня на лестнице, когда гостья отправилась в комнату Джули, чтобы скинуть на кровать пальто и шляпу. Джули в этот вечер тоже приоделась и выглядела очень недурно, и мистер Бантинг с удовлетворением отметил, что беспокоившая его бледность исчезла. Наоборот, сегодня щеки Джули были даже как-то чересчур румяны, особенно до того, как она поднялась с Моникой наверх; когда она спустилась оттуда, румянец у нее стал ровнее и уже не так бросался в глаза.

Когда жужжанье их голосов затихло на лестнице, мистер Бантинг получил, наконец, возможность перекинуться словечком с Крисом, но в эту минуту появился Берт. Мистер Бантинг смутно надеялся, что Берту, бог даст, что-нибудь помешает, но нет, он уже был тут как тут, уверенный, как всегда, что весь мир готов принять его с распростертыми объятиями. Снова началась болтовня, на этот раз чисто мужского и даже военного характера; Крис и Ролло разговаривали отрывисто, перекидываясь незаконченными фразами и пересыпая свою речь жаргонными словечками и американизмами, а мистер Бантинг стоял в стороне, —как какой-нибудь статист, — ничего не понимая в их беседе за исключением того, что они, словно по молчаливому уговору, начисто его игнорируют. Видно, ему так и не удастся спросить Криса: «Ну, сынок, как поживаешь?», а Крису и горя мало, он даже ничего не замечает. Не обращая внимания на отца, который ждал его с таким нетерпением, он стоял на коврике перед камином, на этом исконном месте мистера Бантинга, стоял в излюбленной позе отца, покуривая трубку и поглядывая на дверь в ожидании Моники.

Мистер Бантинг отправился на кухню, чтобы предложить свои услуги, но был оттуда немедленно изгнан. Мэри нервничала сегодня из-за скудости масляного пайка. Это затруднение, как видно, послужило причиной того, что пончики сегодня не удались. Мистер Бантинг фыркнул; он еще не помнил такого случая, чтобы пончики удавались, когда в доме были гости, — либо дрожжи никуда не годились, либо печь плохо нагревалась, либо случалось еще какое-нибудь непредвиденное несчастье, заставлявшее миссис Бантинг рассыпаться в извинениях, как только она садилась разливать чай. Однако он не мог припомнить и такого случая, чтобы пончики, изготовленные миссис Бантинг, не таяли во рту, словно леденец.

— А чорт бы побрал все на свете! — пробормотал он, чувствуя себя в разладе со всеми домашними. Он побрел из кухни в гостиную и остановился у окна, позвякивая мелочью в кармане. Он может простоять тут целый час, думал он, и никто не заметит его отсутствия. Он так ждал приезда Криса, и вот Крис приехал, а настроение у мистера Бантинга отвратительное.

Достав из жилетного кармана коробочку, он сунул в рот содовую таблетку и стоял, задумчиво посасывая ее. Сегодня все как-то не клеится: все какие-то упрямые и несносные, и никто не проявляет к нему ни малейшего внимания.

«Ну, ладно, нечего дуться», — подумал он. Не у него уже пропал вкус ко всему. Оставалось только одно — делать вид, что ничего не случилось. Он побрел обратно в столовую, где его появление осталось столь же незамеченным, как и его уход, и тотчас был встречен просьбой стать к сторонке, ибо Джули вносила поднос. Стол сегодня был раздвинут во всю длину и покрыт туго накрахмаленной парадной скатертью. Собрались все, нехватало только Эрнеста, дежурившего на санитарном пункте. В военное время трудно собрать всю семью: всегда кто-нибудь дежурит и не может притти. Все хором высказали сочувствие Эрнесту, который страдает на пункте, вместо того чтобы пить с ними чай. Мистер Бантинг, поевши, немного повеселел, хотя ему все же казалось, что за столом слишком шумно, до того шумно, что у него разболелась голова. И это был именно шум, отнюдь не разговор: вопросы, восклицания, смех без причины и без всякого удержу, форменный базар, с его точки зрения.