Валерий Былинский - Адаптация
– Спит? Как спит?
– Как ребенок. Как маленький ребенок.
Стюардесса еще некоторое время с подозрением оглядывала меня, потом, видимо, мое добродушное лицо ее убедило, она ушла. Я сел рядом с Лизой и тоже закрыл глаза.
За самолетным окном сидели на крыле два ангела – один был светловолосый, второй курчавый и темнокожий. Они были похожи на мужчин и женщин одновременно.
– Люди чокнулись, – сказал один из них, светлый, – вместо того, чтобы превращаться в бесполых после смерти, они делают это на земле.
– Я бы хотела быть человеком, – грустно сказал темный.
– Что ты сказала… сказал? – расширил глаза белый.
– Что слышал… – симпатичная мулатка резко потянулась ко мне синеватыми губами сквозь стекло иллюминатора самолета.
Я открыл глаза. Лиза спокойно спала рядом, склонив мне на плечо голову. Во рту было склизко и противно, в мыслях тоже. Жутко хотелось секса – как никогда. Что это со мной? Словно что-то долго сдерживаемое взорвалось. Что? Не в силах совладать с собой, я разбудил Лизу, тряся ее за руку.
– Что такое, Са? – сонными глазами она удивленно посмотрела на меня. У тебя лицо какое-то…
– Какое?
– Недоброе, – улыбнулась она. – Тебе что-то приснилось?
– Пойдем, – сжал я ее локоть, – ты мне нужна. Наверное, у меня лицо действительно было такое, что вопросы задавать было бесполезно. Лиза поднялась, мы прошли мимо спящих людей.
Едва закрыв дверь туалета, а повалил ее головой в умывальник и задрал юбку.
– Сашка, ты что!
– Не спрашивай, что, не спрашивай!
Я сразу же кончил. Пенис мгновенно налился новой силой. Я снова кончил. Он вновь затвердел, будто пропитался мгновенно каменеющим раствором…
– Боже, Са… – слышал я где-то далеко голос Лизы.
– Сейчас… сейчас… заткнись, слышишь, – резко наклонившись, я укусил ее за плечо и схватил за волосы.
Лиза вскрикнула, потом заплакала.
– Сука, – сказал я, сука… – и прошептал уже себе – сука, падла. – Отпустив ее, я схватил правой свою левую руку и резко выкрутил – и вскрикнул от боли, едва не потеряв сознание.
Поднял глаза. Лиза, тяжело дыша, с мокрым лицом, с выражением смеси покорности и ужаса смотрит на меня.
– Я… – сказала она, прерываясь, чтобы вздохнуть, – я… не… спрашиваю… что с тобой… Не спрашиваю…
– Иди к черту! – шипяще заорал я, схватил ее за плечи, рывком поднял и развернул к двери, – убирайся… То есть… прости, любимая… просто уйди. Я должен остаться здесь… чтобы… мне надо, надо!
Лиза смотрит на меня. Вот сейчас она скажет свое собачье: «Я не спрашиваю…»
«Уйди!!!» – заорал я без звука.
Она повернулась.
«Возвращайся…» – услышал я ее слова, произнесенные тоже без звука.
Лиза ушла.
А я стоял и смотрел на свой вновь вставший орган. Он задрался так, что почти лежал у меня на животе.
– Господи, что делать… – услышал я собственный стон.
Я слышал его сквозь гул – далекий приближающийся гул страшной и грозной силы, невероятно быстро приближающейся ко мне. Я не успел даже что-либо осознать, как тысячи, сотни, миллионы, миллиарды невыплеснутых оргазмов, моих и чужих, вломились, ворвались в меня и я почувствовал, что хочу во что бы то ни стало получить раз и навсегда самое громадное, самое великое сексуальное удовлетворение, прямо сейчас, прямо тут… Я начал тереть свой пенис обеими руками – но не чувствовал ничего. Затем я сжал его что было силы – и не почувствовал даже намека на боль. Цунами невзорванного наслаждения вздыбилось надо мной и застыло. Я ждал, страстно желал, чтобы волна обрушилась на меня – но она стояла на месте и не шевелилась.
– Дамы и господа, – услышал я голос из самолетных глубин, – пристегните поясные ремни. Наш самолет начал снижение и через двадцать минут совершит посадку в аэропорту имени Хосе Марти города Гавана Республики Куба. Просьба всем занять свои места…
Зачем-то я стал шарить по карманам. Что я ищу? Потом стал искать что-то в шкафу над зеркалом. Открыл дверцу и сразу увидел лежащую на полке сложенную опасную бритву. Зачем она здесь, в голландском самолете, летящем на Кубу? Кто бреется опасной бритвой в наше время? Кто-то из бортпроводников? Или это… оставлено для террориста? Какого еще террориста? Ха-ха! Самолет же уже садится… – я смеялся… – Это… это оставлено для меня.
Я взял в руки бритву, раскрыл ее.
Продолжая смеяться, второй рукой я обхватил и вытянул свой орган. Он был на ощупь пластиковый. Что ж, тем лучше. Кажется, какой-то монах когда-то отрубил себе палец. А я… Когда я рождался и вылезал на свет божий из своей матери – думал ли я, что вот так все будет?
Мама, ты где… Лиза… прости. Резко опустив кулак с зажатой в нем бритвой, я успел подумать: «Как гильотина…»
Волна мгновенно ожила и обрушилась на меня. Боли не было – разве она бывает в воде? Я плавал под водой, раздвигая руками чернила крови, пытаясь вынырнуть и глотнуть воздуха. Вот сейчас… сейчас, выплыву… только бы кровь не вытекла из меня полностью, прежде чем я найду воздух… Хоть один раз – но вздохнуть. Еще секунду пожить. Хотя бы секунду… Но что это, где же поверхность воды? Может, я не в ту сторону выныриваю? И поверхность воды совсем не там, где я думаю, не вверху, а внизу? Воздуха нет… совсем… хотя бы минуту воздуха…
И вдруг вода разорвалась, лопнула, как ткань, моя голова выскочила наружу и губы уловили прохладу воздуха. Я задышал так, словно неделю брел по безвоздушной лунной пустыне и наконец наткнулся на оазис воздуха и стал его жадно пить, пить…
Милый, родной мой, что с тобой?
Ты же говорила, что не будешь спрашивать…
Разве я могу это не спрашивать, мой любимый?
Вода и воздух схлынули. Я увидел: надо мной зависли, как две планеты, огромные встревоженные глаза Лизы. Глаза цвета светлого чая.
Я окончательно проснулся, понимаю: мы по-прежнему сидим в креслах, все вокруг спят, самолет летит.
Я понимаю, что жив. И живо все, что внизу…
– Я… Мне сон какой-то приснился… Дикий. Или не сон.
И вдруг почувствовал, что у меня в паху влажно. Оргазм во сне? Или…
– Тебе плохо? Тошнит?
– Нет… то есть… сейчас, – говорил я, поднимаясь.
– Дамы и господа. Через двадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту имени Хосе Марти в городе Гавана Республики Куба. Просьба не покидать свои места и пристегнуть поясные ремни…
Возле туалета меня настигла бортпроводница.
– Пожалуйста, займите ваше место, мы совершаем посадку!
– Я сейчас, я на секунду только… надо же секунду пожить, – говорил я, – я сейчас, сейчас…
Наверное, выражение моего лица было такое, что бортпроводница оставила меня в покое.
В туалете я руками, в которых трещали токи страха, расстегнул свои джинсы.
Орган был цел и находился в своем обычном съеженном состоянии. Только… Почему-то на ткани трусов были пятна крови. Несколько крупных бурых и еще свежих пятен. Дрожь страха прошлась по груди и по горлу. Я откатывал и закатывал крайнюю плоть. Все цело. Но откуда же кровь?
– Молодой человек? – в дверь постучали. – С вами все в порядке?
– Да, сейчас…
Я быстро стянул джинсы, снял и скомкал запачканные кровью трусы и швырнул их в пластиковый бачок возле унитаза. Сверху набросал скомканной туалетной бумаги. Вновь надел джинсы, плеснул в лицо себе воды из-под крана.
Нетвердыми шагами дошел до Лизы, сел в кресло.
– Ну как ты? – спросила она.
– Все нормально, Ли. Знаешь… – шепнул я ей на ухо, – у меня такое ощущение, что я стал мужчиной… – и рассмеялся.
Лиза растянула губы в своей длинной улыбке, затем кивнула и расширив глаза, смешливо произнесла:
– Да? Ну наконец-то. Не бойся, я с тобой, мой мужчина.
Обвив меня своими длинными, как ветви, руками, она прижалась к моей щеке.
Другой Париж
– В каком отеле вы собираетесь остановиться?
– «Куба Либре».
– Может, «Гавана Клаб»? «Мутусалем», «Каней»? – усмехается усатый таможенник. – У вас есть подтверждение на резервирование номера в отеле?
– Конечно, все есть. Конечно, мы выпьем «Гавана Клаб», «Мутусалем», «Каней» за этот славный юбилей. Куба – это праздник, который всегда с нами. Каждый день юбилей. Мы любим Кубу. Куба – наша самая любимая женщина, и мы приехали признаться ей в любви. Я люблю тебя, Куба!
Таможенник качает головой, говорит с усмешкой стоящему рядом коллеге «русо» и отдает нам наши паспорта.
Накатывают густые волны мокрого воздуха. Воздух касается тела, как теплая влажная простыня. Капельки воды оседают на руках, на лице. Словно вошли в один огромный предбанник. Пахнет чем-то бархатным, терпким. Такси в центр Гаваны. За рулем полная негритянка с большими красно-синими губами. По краям дороги плывут деревья, на них, как огромные маки, пятна красных цветов. Таксистка все время вертит головой, о чем-то говоря с нами, но мы не понимаем ни слова, хотя я в руках держу русско-испанский разговорник.
– На набережную, мар, Малекон, – говорю я, смотря в разговорник.
