Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона

— Видите ли... — продолжал мямлить я.

Но учитель Бэлшуну все знал не хуже моего.

— Разумеется, друг мой. Такой незаурядной личности, как вы, необходимо заглянуть в свои прошлые воплощения. Вам могут приоткрыться такие тайны... Не исключено, что это изменит всю вашу жизнь. Да. Это может изменить всю вашу жизнь.

Я немного струхнул. Мне вовсе не хотелось менять мою жизнь. Тем не менее у меня хватило сил лицемерно обрадоваться известию.

— Нам необходимо немного подготовиться, — сказал учитель Бэлшуну. — Я предлагаю вам посидеть со мной часок в библиотеке, побеседовать. Затем мы перейдем в лабораторию и...

Библиотека учителя Бэлшуну представляла собой огромную комнату, мрачную, как склеп. Шкафы стояли полупустые, а книги — гигантские тома и затрепанные издания в бумажных переплетах — валялись в беспорядке на полу, на креслах, на подоконнике. Их покрывал густой слой пыли.

Я чихнул. Никогда не знал, что у меня аллергия на пыль.

Учитель Бэлшуну уютно устроился на грязном полу среди книжных развалов и принялся рассказывать мне о своих учениках и клиентах.

Путешествия в прошлые жизни были настолько захватывающими, что я заслушался, изнемогая от зависти. Ожидание томило меня: когда же и я?.. Если все эти торговцы подержанными автомобилями, мелкая храмовая прислуга, мойщики стекол, разносчики товаров по адресам, водители трейлеров, реставраторы по изразцам, журналисты заштатных газетенок и прочий сброд были в прошлой жизни принцами и принцессами крови, черными рыцарями, воинами Несокрушимой Тысячи императора Наву, великими актерами и певцами, вольными путешественниками — открывателями новых берегов, ну — на худой конец, придворными, музыкантами, в самом крайнем случае — богатыми купцами, — если все они хоть на миг согрелись величием прошлых воплощений, то какое же великолепное прошлое ожидает меня! Меня, о котором Цира говорит «невероятные вещи»!..

Потомив еще с полчасика, учитель Бэлшуну пригласил меня в лабораторию. Сказал, что достаточно сосредоточился и настроился на работу.

Я неловко спросил его о деньгах. Он рассмеялся.

— Друг мой, у меня их столько, что я могу приплачивать клиентам, лишь бы приходили. Ведь каждый опыт возвращения в прошлые жизни добавляет что-то в бесценную копилку знаний, которую я собирают уже не первый год.

Больше я с ним о деньгах не заговаривал.

Он уложил меня на кушетку и закутал пледом. Точь-в-точь как Мурзика. После чего встал в головах и начал ворковать, уговаривая быть совершенно расслабленным в этом прекрасном месте.

Я лежал, тяжелый, как полено. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И в то же время всякая материальность как будто оставила меня. Мне вдруг стало казаться, что я воспаряю над кушеткой. Вместе с пледом. Все окружающее перестало для меня существовать. Я был всем и ничем. Мне было очень хорошо.

Потом я начал медленно снижаться. Голос друга и путеводителя посоветовал мне ласково:

— Взгляните себе под ноги. Что вы видите?

Я посмотрел себе под ноги. И увидел. Сперва смутно, потом все более и более отчетливо.

— Я вижу пол, — сказал я моему другу.

Он обрадовался:

— Расскажите нам об этом прекрасном поле.

— Это дощатый пол, — охотно начал я. — Он темный от времени, склизкий. Он мокрый. И теплый. Я стою на нем в сапогах. Сапоги мои грязны.

— Поднимите глаза выше. Посмотрите на свои ноги, руки. Оглядитесь по сторонам. Что вы видите?

Я начал озираться. Повертел перед глазами растопыренными пальцами. То, что я увидел, мне не слишком понравилось. Мне не захотелось рассказывать об этом.

А мой друг пророкотал весело:

— Мы с интересом ожидаем вашего рассказа, находясь здесь, в прекрасном месте.

— Ну... — занудил я, совсем как Мурзик. — Это... Руки у меня, значит, красные, распаренные. В мозолях. Я нахожусь в городской бане. Я банщик. Я подаю тазы и шайки, приношу мыло. Я вижу множество голых мужиков...

— Это аристократическая баня?

— Да нет, какая там аристократия, господин... Так, фигня. При государе императоре-то, при Наву, помните? Наоткрывали этих бань, ну, общественных, чтобы народ, значит, вшей по улицам не трусил... Вот в такой общественной, прости Нергал, баньке и подвизаюсь. Народишко грубый, хамоватый, мытья не любит. А то! С них же за это трудовую деньгу дерут. А коли патруль на улице на ком вошь обнаружит — в тюрьму посадят. Непременно. В яму. И засекут кнутом, чего доброго. Вот и ходят в баньку-то. Скрипят, а ходят. Такие дела, господин... Давеча мы с моим напарником друг другу чуть бороды не поотрывали... — Я захихикал. История вдруг показалась мне забавной. — Напарник-то пьяный пришел. Ну, я тоже выпивши был. Слово за слово, сцепились — за что уж, и не вспомнить. За бороды друг друга, значит, волтузим. В парилку влетели. Там пар, сыро, народу голого полно. А мы в сапогах да ватниках. Повалились на пол и покатились. Он до горячего бассейна докатился и сверзился, только брызги полетели! «Ой, — вопит, — сичас сварюсь! Братушка, вынимай меня!» Я его вытащил... Мужики хохочут, с полок падают, как те клопы...

В таком духе я продолжал с полстражи. Потом учитель Бэлшуну начал выводить меня обратно, в нынешнюю жизнь:

— Я хочу, чтобы вы знали — то была прошлая жизнь. Сейчас у вас другая жизнь. Сейчас вы вернетесь в ваше нынешнее воплощение. Позвольте вашему сознанию вернуться в ваше тело. По хлопку... алеф... бейс... гимл!

Он хлопнул в ладоши. Я открыл глаза. Учитель Бэлшуну ободряюще улыбался мне, но я видел, что он растерян. Я и сам был здорово обескуражен. Мне почему-то было очень стыдно. Как будто меня застукали за онанизмом.

Я резко сел на кушетке. Голова у меня закружилась, и учитель Бэлшуну торопливо подхватил меня, не дав упасть.

— Тише, тише, друг мой...

— Что это было? — спросил я, лежа в его объятиях и глядя на него снизу вверх умоляющими глазами.

— Только сон, — ответил он, почти матерински.

— Нет, это был не сон, — возразил я и забарахтался. — Да пустите же, больше не кружится.

— Вы не упадете?

— Да нет, со мной уже все в порядке. Все прошло.

Он уложил меня обратно на кушетку и сел в ногах.

— Вы знаете, — упрямо повторил я, — что это не сон. Это подлинное путешествие. Такое же подлинное, как у всех остальных. Я был там. Я осязал этот склизкий пол, эти горячие шайки с водой, слюнявую бороду моего напарника... Слышал, как гулко отдается хохот по всей бане. Я был там! Я там был! Я был этим...

Мои губы искривила судорога. Я не мог больше говорить. Я чувствовал себя глубоко униженным.

Учитель Бэлшуну взял меня за руку.

— Друг мой, — проговорил он прочувствованно, — я удивлен не меньше вашего.

— Обещайте мне... — пролепетал я. — Обещайте, что об этом никто не узнает...

— Разумеется. Строго конфиденциально.

— И Цира... Цира тоже.

— Цира? — Он поднял брови. — Помилуйте! Вы стесняетесь Циры? Это все равно, что стыдиться медсестры! Она научный работник.

— Ну... Мы с ней... иногда... Мне бы не хотелось, чтобы она знала обо мне такое...

Он беспечно махнул рукой.

— Да бросьте вы! Цира может что-нибудь посоветовать. В конце концов, она может найти этому объяснение. Да и то, дружище, — он опять сжал мой локоть, — ведь это только одна из множества ваших жизней. Вы можете прийти ко мне на следующей седмице и мы с вами попробуем снова. Отправитесь в другую жизнь. Я уверен, что в вас воплощена очень древняя душа. Цира — та просто видит это. Я непременно приглашу ее на следующий сеанс. Она может углядеть что-то, чего мы с вами при всем желании разглядеть не в состоянии.

Я сдался.

— Ну, хорошо... Только мне бы не хотелось, чтобы Цира...

— Возможно, ваше новое путешествие доставит вам иные, более приятные воспоминания.

Я попробовал сесть. Мне это удалось. Голова больше не кружилась. Только на душе остался противный осадок. Будто банная мокрота пристала к пальцам и никак не хотела сходить.

Не ведая ни о какой банной мокроте, Мурзик, тем не менее, о моей ходке к учителю Бэлшуну проведал. Не иначе, как от Циры. Дня полтора вокруг меня вился, не знал, как подступиться. А потом вдруг незатейливо повалился мне в ноги и стал упрашивать, чтоб я и ему, значит, дозволил опять к учителю Бэлшуну сходить.

Я удивился. Поглядел сверху вниз на мурзиков толстый загривок.

— Что, Мурзик, еще в какую-нибудь жизнь попутешествовать хочешь? Может, ты в позапрошлом воплощении и вовсе министром был, а? А то и императором!

Мурзик поднял голову. На лбу у него осталось красное пятно.

— Не, — вымолвил он. — Мне и та жизнь сгодилась, первая...

— Понравилось десятком командовать?

— Не, — снова повторил мой раб, — что там, командовать... Я, это... Я по сотнику стосковался. Ну так стосковался — мочи нет! — Для убедительности Мурзик ухватил себя за рубаху и сжал пальцы покрепче. — В груди все горит. Родное же сердце, близкий человек...