Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона
В одном бою сотника ранило. Бились у стен какого-то города, воины даже не потрудились узнать название. Чужеземный какой-то город. Стены у него невысокие были, из дерьма сложенные. Из кирпичей глиняных с соломой, то есть.
Тут Мурзик пустился в подробное описание осадных орудий. Их было несколько. Одно напоминало таран, другое лестницу, но оба имели разные дополнительные приспособления. Мурзику об этих приспособлениях поведал сотник.
Там-то сотника и ранило. Стрелой. Пробило кожаный доспех с нашитыми медными пластинами. Мурзик сам стрелу вытащил. Лекаря кликнули, чтоб исцелил. Спас на этот раз...
Мурзик замолчал. Бэлшуну глянул на часы, мерцавшие в углу комнаты зелеными электронными глазами. Мурзик трепался уже полторы стражи.
Бэлшуну молвил:
— То была прошлая жизнь. Теперь у тебя другая жизнь. Ты постепенно возвращаешься назад, в свою нынешнюю жизнь. Твое сознание опускается вниз, в твое тело. Оно легко опускается вниз. Легко. Неспешно. Постепенно. Ты возвращаешься. Пошевели пальцами...
Мурзик упрямо лежал, как колода.
— Осторожно вдохни. Глубоко, глубоко.
Мурзик вдохнул.
— Пошевели пальцами, — повторил Бэлшуну.
Мурзик двинул рукой под пледом.
— Пошевели головой. Тихо, тихо. Вправо, влево.
Мурзик мотнул головой и застонал, как будто ему было больно. Потом открыл глаза.
— Полежи немного, отдохни, — сказал Бэлшуну. И сам рухнул в кресло. — Очень тяжелый клиент, — прошептал он.
Мурзик сел, уронил плед на пол. Полез было поднимать, но схватился за лоб.
— А что это было? — спросил он.
Цира легко сошла с кресла и приблизилась к нему. Взяла за руку. За его грубую лапищу своей тонкой, теплой ручкой.
— Это была твоя прошлая жизнь, десятник, — сказала она.
— А почему... — спросил Мурзик. — А этот человек — сотник... Он кто?
— Твой близкий друг в прошлой жизни, — объяснила Цира.
Бэлшуну шумно пил воду, отдуваясь над стаканом.
— А в этой жизни он... есть?
— Нет, в этой жизни его нет, — покачала головой Цира. — Если бы был, ты сразу догадался бы об этом.
Мурзик, оглушенный, потряс головой.
Я спросил:
— Мурзик, ты хоть помнишь, где ты находишься и кто ты такой?
Он вытаращил на меня глаза.
— А то! Конечно, помню, господин.
Стало быть, в зомби его не превратили. По крайней мере, это я выяснил. Да и Цира не похожа на зомби. Не слишком понятно, почему Мурзик увидел себя воином. Неужели в прошлой жизни он был десятником? Почему же в этой народился рабом?
— Новое рождение с более низким социальным статусом не всегда является наказанием за грехи, совершенные в прошлой жизни, — сказал Бэлшуну. Я окончательно убедился в том, что он читает мои мысли. — Природа такого сложного, тонкого явления, как странствия души, нами еще не изучена. И вряд ли будет изучена в ближайшее время. Слишком много неразрешенных вопросов...
— Десятник... — сказал я. — Странно. Все записи, которые я читал, свидетельствуют о том, что большинство ваших клиентов командовали армиями или плели интриги в высших эшелонах власти.
— Это вполне объяснимо, — чуть снисходительно ответила Цира. — Ведь к учителю Бэлшуну приходят прежде всего незаурядные личности. Ничего удивительного в том, что и в прошлых жизнях они представляли собою нечто исключительное. Обыватель, серенькая мышка, к учителю Бэлшуну не пойдет. Незачем. Ведь эти двуногие животные вполне довольны своим состоянием и не ищут ничего свыше полученного от власти и пьяниц-родителей.
Я призадумался над ее словами.
Бэлшуну решительно сказал:
— Ваш раб останется у нас еще на один день. Он должен прийти в себя. Подобное тонкое переживание для него непривычно и может пагубно сказаться на его психике. Завтра он вернется к вам.
— Ну вот еще! — возмутился я. — Завтра у меня тяжелый день. Я работаю над прогнозом и возвращаюсь поздно вечером совершенно вымотанный. Я не желаю приходить в пустой дом.
Мурзик закопошился на кушетке.
— Да, — сказал он, — так не годится. Меня госпожа не для того покупала, чтобы я разлеживался, пока хозяин, себя не жалея... и обещал же я ей, что буду приглядывать за ним...
— К твоему возвращению из офиса он будет дома, — сказала Цира. — Ни о чем не беспокойся.
Я мрачно посмотрел ей в глаза. Вот ведь блядь.
А она легко поднялась мне навстречу и бесстыдно поцеловала в губы.
— Женское тело — колодезь бездонный, — шепнула она. — Сколько ни черпай, меньше не станет.
И я сразу ей поверил. Провел ладонями по ее горячим бедрам и страшно ее захотел.
— А сейчас нельзя?
— Можно, — сказала она. И взяла меня за руку. — Идем.
И мы с ней ушли в мою комнату с искусственной пальмой. А потом я взял рикшу и поехал домой. Мне было тревожно и радостно, словно я был на пороге какой-то новой, неизведанной жизни.
Настал холодный, сырой месяц бельтану. С неба сыпался то дождь, то снег. Густые серые облака не рассеивались почти две седмицы, и солнце не показывалось. Было скучно и уныло.
Мурзик действительно возвратился от Бэлшуну в день Мардука к вечеру. Держался как обычно и признаков зомбированности не проявлял. Правда, стал лучше готовить. То ли Цира обучила — такие стервы всегда хорошо готовят — то ли в прошлой своей жизни насмотрелся, как мяконькие да податливые стряпают.
Ицхак решил ввести новую услугу — частное прогнозирование. За очень большие деньги любой свободный вавилонский налогоплательщик может подставить собственную жопу ветрам перемен. Для этого планируется оборудовать вторую обсерваторию. Мне было поручено разработать стандартные оси для частных запросов.
Работы поприбавилось. Я спросил Ицхака, собирается ли он повышать зарплату. Ицхак повысил на десять сиклей, будто в насмешку. Мы с ним поругались, но в общем-то я был доволен.
Несколько раз ко мне приходила Цира, и мы трахались. При мне она больше не вязалась к Мурзику, но я знал, что с Мурзиком она трахается тоже.
Ицхак взял на работу свою очкастую вешалку. Она неожиданно проявила себя дельным программистом, и я сразу перестал на нее злобиться. По работе с ней очень даже можно было общаться. На отвлеченные темы она разговаривала с большим трудом.
Аннини, смущаясь, рассказала мне, что опять забеременела. В четвертый раз.
Я спросил бывшую золотую медалистку, почему она делится этой сногсшибательной новостью со мной. Аннини залилась краской и сказала, что ей нужен совет друга. И одноклассника.
— Никак Ицхаково семя в тебе проросло, почва распаханная?
Она кивнула. Она была очень несчастна. Я похлопал ее по плечу.
— Не говори об этом мужу, Аннини. И Иське не говори. Муж тебя побьет, а Иська будет требовать, чтобы ты ему ребенка отдала. Семиты помешаны на детях.
Аннини высморкалась и благодарно сказала мне, что теперь ей стало значительно легче.
Пригретая безответственным Мурзиком серая кошка в очередной раз принесла потомство. На сей раз она выродила шесть угольно-черных котят прямо в нашем шкафу. Я вытаскивал чистую рубаху, и тут-то эти козявки посыпались мне на руки.
Я рассвирепел и велел Мурзику немедленно утопить ублюдков. Но у котят уже открылись глазки, мутно-небесной синевы, и мой раб наотрез отказался это делать. Упрямо бубнил, чтобы я сам их, значит, топил, коли не жаль мне живого дыхания...
Кошка, прибежавшая из кухни, смотрела на нас вытаращенными янтарными глазами.
Сам я никого топить не могу. У меня ранимая душа.
— Небось, когда прораба живьем сожгли, так не кобенились и чувствительных из себя корчили, — сказал я.
Мурзик принял у меня из рук котят. Живым клубком они поместились в его ладонях.
— Так то прораб... — сказал Мурзик, вздыхая. — А то кошененки...
— Я знал, что вы вернетесь, — энергично приветствовал меня учитель Бэлшуну и потряс мою руку. — Проходите. Друг мой, я рад вам сердечно.
Я протиснулся боком в дверь. Могучая витальность учителя Бэлшуну подавляла меня.
— Прошу простить за беспорядок, — говорил Бэлшуну, громко топая по комнате и собирая разбросанные повсюду книги и магические предметы. — Не ждал посетителей. Но вы не думайте, — он выпрямился и на мгновение глянул мне в глаза, да так, что дух у меня захватило, — я действительно рад вам.
— Я взял два выходных, — сказал я. — Видите ли... по зрелом размышлении... прошлые жизни... Конечно, мой раб — ничтожество, поэтому и... А Цира утверждает, будто великое прошлое и божественная кровь...
— Цира исключительно одаренная девушка, — серьезно сказал учитель Бэлшуну. — Во время моих сеансов она иногда видит, как душа выходит из тела и созерцает оставленный ею бренный сосуд. В эти мгновения душа одновременно и беззащитна — вследствие удивления, владеющего ею, — и всесильна, ибо неподвластна земным законам.
— Видите ли... — продолжал мямлить я.
Но учитель Бэлшуну все знал не хуже моего.
