Пыльная зима (сборник) - Слаповский Алексей Иванович
– Верю.
– А я доказать не могу. Я на самом деле подполковник Куролапов, подполковник МВД, ты понял? У меня универсальные права: от мотоцикла до вертолета могу управлять всеми видами транспорта. И пистолет именной. Показать?
– Покажи.
– Ничего подобного! Обязан хранить в полном секрете. С какой целью засланы в город? Кто с тобой работает? Кто с тобой работает? Признавайся, кто с тобой работает?!
– Опять орешь, Куролапов? – раздалось снизу. – Милицию вызвать?
Куролапов угомонился, отвалился от Неделина, которого уже вознамерился душить слабыми пьяными руками, – Неделин, смеясь, отпихивал, – и упал на подушки, захрапел. А Неделин долго еще лежал, попивая вино, глядя на темнеющее небо и проявляющиеся звезды, и мечтал о завтрашнем свидании с валютной проституткой.
Проснувшись, он нашел Куролапова бодрствующим, веселым: вино со вчерашнего осталось. Неделин напомнил Куролапову о двоюродной сестре.
– А что? – удивился Куролапов.
– Ты же обещал меня с ней познакомить.
– А-а-а… Обещал так обещал. Если Куролапов обещал, это железно. Тебя когда познакомить? Прямо сейчас?
– Вечером.
– Тогда в семь часов вечера здесь же. Подкинь деньжат, чтоб я не скучал!
Неделин оставил денег столько, чтобы можно было на них выпить, но не напиться, а сам отправился в гостиницу, где принял ванну, побрился, поспал – и оказался в полной боевой готовности.
Ему всегда было неловко проходить через вестибюль и видеть администратора. Хотелось еще раз извиниться перед ним, сказать что-то. Но когда он набирался решимости сделать это, администратора не оказывалось на месте или была не его смена, а когда администратор появлялся – исчезала решимость. На этот раз Неделин сумел, подошел, сказал просто и задушевно:
– Парень, ты все-таки на меня сердишься, да? Извини дурака.
– Да бросьте вы! – улыбнулся администратор. – С кем не бывает. У всех нервы! – И вздохнул, сожалея о всеобщей нервности, сожалея как патриот, как человек.
ГЛАВА 12
Неделин помнил, что дверь в квартиру Куролапова, если это обиталище уместно назвать квартирой не запиралась, поэтому не стал звонить или стучать, а пошел прямо на балкон.
Куролапов возлежал на подушках в окружении трех красавиц. Подобным народ дал прозвище «синюхи» или «синеглазки». Первое прозвище оправдано синевой их подбитых своенравными кавалерами скул, синевой также, но уже с багровым оттенком, их алкогольных носов и щек, синевой дешевых косметических теней, которыми они густо намазывают веки, а второе – тем, что они в действительности в большинстве своем почему-то синеглазы. Красавицам было: младшей – около тридцати, старшей – не менее сорока. Средняя выглядела одновременно и на тридцать, и на сорок, и дело тут не во внешности, а в том, что глаза ее смотрели тускло, вне момента, как бы из всей прожитой жизни разом. Устало.
– Альберт пришел! – закричал Куролапов. (Какой еще Альберт ему приснился?) – Сейчас выпьем! Альбертик, дай денежку. Сейчас, девчонки! – и вытеснил собой Неделина в комнату, закрыв двери на балкон.
– Ты кого привел? – спросил Неделин.
– Я не понял! – возмутился Куролапов. – Ты просил бабу, а я тебе сразу трех! В чем претензии?
– Мы говорили о двоюродной сестре. Которая это самое. Проститутка.
– Все правильно! Любка и Сонька, сестры мои двоюродные, они проститутки, как заказано. А Нинка, иха подруга, она не проститутка, но выпить любит, а если захочешь, то пожалуйста. Все со справками, никогда не болели. Отличные женщины, я тебе говорю!
– Валютная проститутка, – напомнил Неделин, уже понимая, что Куролапов наврал.
– Можно и без баб обойтись, – сказал Куролапов. – Что нам, умным людям, поговорить не о чем?
– Беги за вином, – сказал Неделин.
Он улегся на балконе среди подушек, не стесняясь разглядывал красавиц, изумляясь их уродству, их нелепым потасканным нарядам, их жадности к вину, их мутному хмелю, их грязным загорелым рукам, их беззубым ртам, их попыткам говорить при постороннем культурно, но попытки эти не удавались, дамы срывались то и дело на привычный мат. Куролапов, мигом обернувшийся, блистал, рассказывая срамные анекдоты.
– Музыки нету, – пожалела Нина, старшая. – Зачем проигрыватель пропил, Куролапов?
– Я сам музыка! – сказал Куролапов и принес из комнаты гитару, на которой уцелело только три струны.
Женщины, однако, отнеслись к гитаре серьезно, сели поудобнее, но и строже: приготовились.
– На Муромской дороге! – сказал Куролапов и стал нащипывать струны, верно и чисто выводя мелодию песни. Начала тихим грудным голосом Нина, подхватила Соня, средняя, тоже тихо и глубоко, а на припеве высоко, но без баловства и лишнего ухарства, как это бывает в пьяном застолье, вступила младшая – Люба. Куролапов аккомпанировал, сам не пел, только изредка вплетал в песню низкую басистую ноту, он глядел на женщин внимательно, а они старательно, как школьницы, следовали указаниям его головы, он дирижировал ею, показывая и такты, и необходимую высоту звука.
Песня кончилась, и только тогда женщины дали себе волю – заплакали. Куролапов зарыдал. Неделин почувствовал, как щиплет в глазах.
– Вы, – сказал он Любе, взяв ее за руку и проникая в ее синие глаза, – кто по профессии?
– Минетчица! – ответила за нее Нина.
– У вас есть дети? – не обратил внимания Неделин.
– Детей топим в унитазе! – опять ответила за нее Нина.
Куролапов ударил ее гитарой по затылку (струны загудели):
– Не лезь, дай человеку пообщаться!
– А чего тут общаться? – сказала усталая Соня. – Шли бы в комнату. Любка, видишь, мужчина не терпит. Не динамь.
– А я что? – Любка шустро подхватилась, потащила за руку Неделина. – Пойдем, любимый! – кричала она. – Пойдем, золотой! Сю-сю-сю, холосенький маль-сик! Ся-ся-ся! Бу-бу-бу! Ня-ня-ня!
И потащила, повалила в комнате на какой-то топчан, заскрежетавший пружинами, стала грубо лапать и хотеть. Неделин отворачивался от ее мокрых губ.
– Бабы, он отлынивает! – хохоча, закричала Люба.
Хохоча, вбежали Соня и Нина, тоже стали хватать, тормошить, стаскивать штаны и прочее. Куролапов, стоя в балконной двери, громко одобрял.
– Не хочу я! – закричал Неделин.
– Он не хочет! – закричал Куролапов и закрыл дверь. – Бабы, он не хочет. Мы ему поможем! Ты не хочешь?
– Нет!
– Момент! Бабы, держи его!
И он возник перед Неделиным, которого бабы распяли на топчане, держа в руках ножницы.
– Ты… что? – выговорил Неделин.
– Ты же не хочешь? Мы тебе раз – и нету!
– Что за шутки! – заорал Неделин.
– Какие уж тут шутки! – заплакала, заголосила Нина, лаская и теребя. – Какие уж тут шутки!
Неделин рванулся, но женщины держали крепко, особенно Соня, лицо которой стало сосредоточенным и злым.
– Чик – и нету! Чик – и нету! – бодро кричал Куролапов и щелкал ножницами все ближе, ближе. Неделин вырвал одну руку и стал бить кулаком по синеглазым лицам, расшвырял, бросился на Куролапова, неистово ударил его несколько раз – и побежал из квартиры, на ходу натягивая штаны.
