Ведьмина кровь - Рис Селия

Мы не знаем, что происходит на верхней палубе и в каком состоянии корабль. Мы прислушиваемся, но люки задраены, а ветер превращает возгласы в бессмысленные крики, подобные птичьим. Палуба наполнена стоном дерева и грохотом воды.

На пике бури внезапно все заглохло. Даже дети замолчали и младенцы прекратили плакать. Пугающую тишину не нарушало ничто, кроме шепота молитв и стонов тех, кого рвало. Все сжались в ожидании рокового удара стихии, который положит всему конец.

И тут молчание, словно ткань, разорвал женский крик. Затем еще один, и еще. Его ни с чем не спутаешь: так кричит роженица.

К нам с Мартой, спотыкаясь, пробиралась Ребекка Риверс. Нам так и не довелось познакомиться поближе: она нелюдима и почти все время занята. Ее мать вынашивает ребенка и к тому же ее сразила морская болезнь, так что вся забота о семье пала на плечи старшей дочери.

— У матушки роды раньше срока, — сказала Ребекка, обращаясь к Марте, и ее тоненькие руки дрожали, а в карих глазах был страх. — Вы ей очень нужны. Отец просит прийти поскорее.

— Конечно, приду, дорогая. Только возьму что нужно, — ответила Марта, собирая вещи.

Девушка окинула взглядом царившую вокруг неразбериху. У нее было интересное лицо, немного мальчишеское, и черты казались то прекрасными, то отталкивающими.

— Не бойся, — сказала ей Марта. — С твоей матушкой все будет хорошо.

— Хотелось бы верить, — улыбнулась Ребекка и тут же похорошела.

— Так, нам понадобится вода и чистые тряпки. Иди, спроси людей, кто чем может пожертвовать. — Затем Марта повернулась ко мне: — Помоги ей.

Я пошла за Ребеккой и стала просить друзей и соседей поделиться бельем. Пресная вода здесь на вес золота, поэтому одежду не стирают, а носят неделями, но у большинства припасено что-нибудь, чтобы надеть на новой земле. Эти люди во многом ограниченные, но умеют быть и великодушными, и щедрыми. Ради важного дела они спокойно расставались с чистыми сорочками, рубашками и подъюбниками. Вскоре мы набрали тряпья даже больше, чем нужно.

— Спасибо за помощь, — сказала Ребекка, глядя на меня из-за кучи одежды, которую прижимала к груди.

— Мэри, ты мне еще нужна! — крикнула Марта. — Руки уже не те, не слушаются от холода… — Я перевела взгляд на ее покрасневшие кисти с отекшими пальцами и суставами. — Помоги мне принять роды, Мэри.

Ребекка нахмурила широкие брови.

— А ты умеешь?

— Ну… бабушка объясняла…

Что-то в этой долговязой серьезной девушке заставляло меня заикаться и краснеть. Она смотрела в глаза прямо и с вызывом и, хотя я говорила чистую правду, мне было не по себе.

— Она умеет, Ребекка. Можешь ей доверять.

— Надеюсь.

Я тоже наделась. Ее взгляд стал холодным как лед.

— Мы будем стараться изо всех сил, — сказала Марта, — но важно помнить, что все в руках Господа.

— И примем Его волю, — раздался мужской голос за моей спиной. — Какой бы она ни была. Не так ли, Ребекка?

— Да, отец, — отозвалась Ребекка, но взгляд ее оставался упрямым, хотя она склонила голову в знак согласия. — Я принесу воды.

— Я понимаю, что роды преждевременные, миссис Эвердейл, — Джон Риверс посмотрел на Марту. — Но прошу, сделайте все, что сможете. — Он повертел в руках свою шляпу. — Могу ли я чем-то помочь?

Марта огляделась. Буря еще не утихла, и люки по-прежнему были задраены, поэтому в помещении стояла кромешная тьма, как ночью.

— Не помешает побольше света, чтобы видеть, что мы делаем.

— Я принесу свечи.

Свечей было недостаточно, но масляные лампы нам бы не дали, поскольку это слишком опасно на задраенной палубе. К тому же из-за бури нельзя было подогреть воду. Море — не единственная стихия, которую боятся на борту.

Мистер Риверс ушел, довольный, что может хоть как-то поучаствовать.

Мы находились примерно в середине палубы. Со всех сторон были люди. Марта перевела взгляд на роженицу, лежавшую на матрасе. Миссис Риверс казалась невероятно худой, не считая огромного живота. Лицо ее посерело, и выглядела она изможденной, хотя роды только начались.

Удивительно ловко преодолевая качку, к нам подошел Тобиас. Он принес несколько покрывал, пригоршню гвоздей и молоток.

— Отец сказал сделать так, чтобы вам не мешали, — объяснил он.

— Тогда поторопись, — Марта опустилась на колени перед миссис Риверс, которая заметалась, тяжело дыша от схваток.

— Мэри, подержи, — Тобиас передал мне покрывало.

Я подняла его как можно выше, но не дотягивалась до балок.

— Давай я. — За моей спиной оказалась Ребекка. Они с Тобиасом были примерно одного роста, и она забрала из моих рук покрывало, а Тобиас принялся его приколачивать к балкам.

— Спасибо, сэр…

— Тобиас Морси. Рад помочь. Нужно что-нибудь еще?

— Добудь воды, — отозвалась Марта, высунувшись из самодельной палатки. — Только поторопись! — Затем она обратилась ко мне: — Мэри, иди сюда.

Ребекка все время стояла рядом с матерью: протирала ей лицо, держала за руку и шептала что-то ободряющее. Роды шли тяжело, это была мучительная борьба в тесном полумраке самодельной палатки. Шторм снова свирепствовал, но мы не слышали и не чувствовали его, балансируя на уходящем из-под ног полу, стараясь помочь ребенку родиться, а матери выжить. Миссис Риверс была очень слаба, поскольку из-за тошноты почти не ела за прошедшие недели. Младенец мог оказаться здоровым — в утробе не голодают, — но он лежал в неудачной позе.

— Я вижу его! Вижу! Осторожно. Осторожно… Вот так, вот так, молодец, продолжай…

Марта выкрикивала мне, что делать, и в то же время старалась успокоить мать. Вместе мы извлекли маленькое тельце наружу. Она перерезала пуповину и шлепнула младенца по мягкому месту.

Тишина.

— Возьми ребенка, — прошептала она мне. — Я займусь Сарой, не то она истечет кровью.

Ее руки были скользкими по самый локоть. Она передала мне младенца, блестящего от влаги и слизи. Мальчик был крупный и без видимых изъянов, но он не шевелился и не кричал, а тяжело обмяк в моих руках без признаков жизни. Ко лбу прилипли темные волосики. Веки сомкнуты, кожа с прожилками, бледно-фиолетовая и тонкая, как пергамент. Он был весь измазан кровью матери, но я разглядела, что губы у него синие.

Отец посмотрел на тельце и отвернулся. Я подняла взгляд от мальчика и увидела глаза его сестры. Они прожигали меня насквозь. Ребекка стиснула безвольную кисть матери. Еще немного — и она потеряет и мать, и брата. Я ожидала, что увижу отчаянье, боль, страх, но увидела только ярость.

Тогда я представила, что бы сделала бабушка на моем месте. Я открыла и вычистила рот младенца, затем всосала содержимое носа и сплюнула. Потом осторожно вдохнула в него немного воздуха. Ребенок по-прежнему не шевелился, но мне показалось, что кожа его порозовела. Я повернулась туда, где оставили деревянное ведерко, и окунула младенца в воду целиком. Ребекка вскрикнула и тут же подскочила ко мне: видимо, решила, что я пытаюсь утопить ее брата.

Шок от погружения сделал свою работу. Мальчик всхлипнул. Звук был едва различимый, словно писк котенка, но малыш был жив. Я взяла грубую льняную рубашку и стала растирать его, а затем вручила сестре.

— Его нужно во что-то завернуть.

Она закутала его и крепко прижала к себе. Затем снова перевела взгляд на меня. Ее палец коснулся моей щеки.

— Ты плачешь.

Я огляделась. Все в гробовой тишине уставились на меня. Матросы не кричали, ветер прекратился. Буря закончилась.

21.

Младенца назвали Ной. Спустя два дня после его рождения на борт прилетели две птички: одна похожая на голубя, а другая вроде дрозда, но покрупнее. Обе — не морские. «Это знак, ниспосланный самим Господом», — сказал преподобный Корнуэлл. И Джон Риверс решил дать младенцу имя в честь этого события.

С северо-востока дует свежий ветер. Капитан велел поднять все паруса, и корабль движется ровно и быстро. Мы ждем, что со дня на день увидим землю.