Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма
– М-да, - вздохнул Андрей Львович. - Влюбляются физические лица, а разводятся юридические…
– Неплохо сказано!
Некоторое время спутники ехали молча. По обочинам шоссе стояли селяне, продававшие дары сентября: букеты астр и гладиолусов, мелкие подмосковные яблоки и огромные продолговатые кабачки, похожие на макеты дирижаблей. Среди убого однообразных домишек вдруг взметывался какой-нибудь многобашенный замок - памятник эпохе первичного накопления.
– Андрей Львович, а на что вы, собственно говоря, живете? - спросил после продолжительного молчания Жарынин. - Только не врите, что на литературу! Все равно не поверю.
– Вы будете смеяться, Дмитрий Антонович, но я все-таки живу на литературу. Если, конечно, то, чем я занимаюсь, можно назвать литературой. Сначала, когда случилось несчастье…
– Какое несчастье?
– Девяносто третий год…
– А-а… Почему-то принято считать несчастьем аборт, а не то, что ему предшествует. Рассказывайте дальше!
– Сначала я вернулся в школу преподавать. Но вы даже не представляете, какие там теперь нравы!
– Почему же не представляю? Очень даже представляю! Меня однажды вызвала классная руководительница моего сына и стала на него жаловаться. Минут через пятнадцать она уже жаловалась на своего вечно куда-то командированного мужа, который пять лет не может купить ей шубу. А через час мы были у нее дома. Это невероятно, на какую вулканическую страсть способна обиженная в браке женщина! Наш роман длился год, и когда она писала моему сыну в дневник замечание за опоздание на урок, два восклицательных знака в конце означали, что муж снова в командировке и я могу зайти. Увы, потом он все-таки справил ей шубу, обида угасла - и наши свидания стали скучны, как практические занятия по половой гигиене. Мы расстались… Извините, я, кажется, вас перебил!
– Ничего. Но я имел в виду совсем другое. Вас когда-нибудь били за двойки?
– Конечно, отец порол как Сидорову козу!
– А меня вот били за двойки, которые поставил я. Ученики… То есть не сами ученики, просто они сбрасывались и нанимали шпану из соседнего микрорайона. Раза два били по бартеру…
– «По бартеру»? Любопытно!
– Ничего любопытного, - грустно объяснил Кокотов. - Мои ученики отправлялись в другой район и били преподавателя, который поставил двойки их приятелям. А те, в свою очередь, приезжали в наш район и били…
– Вас!
– Да, меня. Как говорится, услуга за услугу.
– И сколько же вы терпели?
– Недолго. Я понял: школа - это не мое, и занялся торговлей…
– Вы - торговлей? - изумился Жарынин.
– Да! Я покупал в «Олимпийском» оптом женские романы и в подземном переходе продавал в розницу. Есть такая серия «Лабиринты страсти» издательства «Вандерфогель», очень, между прочим, популярная среди домохозяек. Торговал я довольно долго, кое-что зарабатывал, а когда покупателей не было, почитывал Гегеля или Канта. У меня, знаете, с философией неважно. Забили голову разными «анти-дюрингами», теперь вот на старости лет переучиваюсь. Но однажды, за завтраком, я поругался с Вероникой из-за подгоревшего омлета, расстроился и забыл дома «Критику чистого разума». От нечего делать пришлось читать то, что продаю. Это был роман Кэтрин Корнуэлл «Любовь по каталогу». И вы знаете, мне понравилось! Не текст, конечно, он был чудовищный, а сама мысль о том, что можно зарабатывать на жизнь, сочиняя такую вот чепуху. Потом я прочел книжку Реббеки Стоунхендж «Кровь в алькове». Потом дилогию Джудит Баффало «Алиса в Заоргазмье». Эта вещь меня особенно тронула. Разве мог я подумать, что всего через неделю познакомлюсь с автором?!
– Вы поехали за границу?
– Ничуть. Я подумал, что брать книги на реализацию у изготовителей выгоднее, чем у оптовиков, разузнал телефон издательства, позвонил, представился… Меня вежливо выслушали и предложили приехать, познакомиться. Издателем оказался молодой парень в малиновом пиджаке, с бычьей шеей и короткой стрижкой, но с ним мне пообщаться не довелось - он по телефону бился за вагон колготок, застрявший в Чопе. Беседовал же со мной главный редактор - бодрый, одетый в джинсовый костюм пенсионер, в котором я не сразу узнал Мотыгина, работавшего в журнале «Пионер». Он даже как-то, много лет назад, напечатал мой рассказ про детей, собиравших колоски и нашедших неразорвавшийся снаряд времен войны…
– А про тимуровцев вы не писали? - хохотнул Жарынин.
– Писал… - тяжко вздохнул Кокотов. -…Так вот, мы разговорились. Мотыгин посетовал, что бумага дорожает чуть ли не каждый день, поэтому гонорары невысокие, но ребята не жалуются.
– Какие ребята? Переводчики? - спросил я.
– Да какие, к черту, переводчики! - засмеялся он. И тут выяснилось удивительное: никаких, оказывается, Кэтрин Корнуэлл, Ребекки Стоунхендж или Джудит Баффало в природе нет и не было, а есть несколько наших домотканых мужиков, они-то и лудят под псевдонимами все эти книжки из серии «Лабиринты страсти». Это, кстати, идея хозяина, парня в малиновом пиджаке, в самом начале он объявил: «Женский роман - бизнес серьезный, и баб к нему подпускать нельзя!»
– Хотите познакомиться с Джудит Баффало? - предложил Мотыгин.
– Почему бы и нет…
– Пошли! - он повел меня в соседнюю комнату. Там сидела бородатая Джудит Баффало собственной персоной, пила с похмельной жадностью минеральную воду и спрашивала хриплым боцманским голосом, как мне название «Алиса в Заоргазмье».
Выяснилось: приди я буквально на полчаса раньше, застал бы и Реббеку Стоунхендж, которая когда-то была знаменитым поэтом Иваном Горячевым, писавшим песни и поэмы о строителях Байкало-Амурской магистрали:
То, что не по силам богу,Комсомолу по зубам!Через горы мы дорогуПробиваем: БАМ, БАМ, БАМ!
Одна из поэм так понравилась тогдашнему главному комсомольцу Пастухову, что он приказал выдать Ивану по смешной государственной цене настоящую болгарскую дубленку и реальную ондатровую шапку - страшный по тем временам дефицит. Смешные времена… Кстати, почувствуйте разницу: Джудит Баффало за отличные деньги продал свое название «Алиса в Заоргазмье» одному популярному стрип-клубу, получил золотую карту, дающую право бесплатно заглядывать в трусики любой понравившейся танцовщице, а впридачу ему вручили набор из крокодиловой кожи для садо-мазохистских удовольствий. И мы еще с вами удивляемся, что творческая интеллигенция не поддержала советскую власть в девяносто первом!
6. Ал Пуг, Ген Сид и Пат Сэлендж
Некоторое время мчались молча. Пригороды остались позади, и теперь по сторонам шоссе тянулся лес и мелькали новенькие бензозаправки, яркие, свежие, точно полчаса назад набросанные Кандинским. Попадались дачные поселки. В одних, жалких, старых, состоящих из крошечных домиков, казалось, обитают нищие садово-огородные пигмеи. Другие же селенья, из богатых, высоких, просторных коттеджей под черепичной крышей, явно принадлежали совсем иной - рослой и благополучной расе.
– Еще далеко? - поинтересовался Кокотов.
– Не очень. А чем закончился ваш визит в «Вандерфогель»?
– Мне предложили сотрудничество. «Вливайся! - позвал Мотыгин. - Только у нас в подвале это сволочное время можно и пересидеть!» Да, я совсем забыл сказать: издательство располагалось в бомбоубежище. А в кабинет главного редактора вела толстая стальная дверь со специальным колесом для герметического задраивания. Раньше ведь во всех учреждениях, особенно в детских, были такие глубоченные подвалы на случай авианалета. Теперь же эти немереные площади (а их ведь тысячи) скупили по дешевке и сдают в аренду. Вот откуда у нас миллионеры, приглашающие в Россию Мадонну для того, чтобы за сумму, не вмещаемую обычным человеческим мозгом, она положила серебряную ложечку на первый зубик состоятельному младенцу…
– Это верно… - согласился Жарынин. - Миллионеры берутся из самых неожиданных мест. Мой друг детства - назовем его Василием…
– Василий уже был, - деликатно напомнил Кокотов.
– Не важно. Пусть он будет Геннадием. Итак, Геннадий в советские времена работал в райкоме партии и рассчитывал сделать хорошую карьеру. Но однажды его вызвал первый секретарь и буркнул, не поднимая головы от передовой «Правды»: «Есть мнение - назначить вас управляющим отраслевого банка!» - «За что!?» - только и смог вымолвить несчастный Геннадий. - «Что значит "за что"?! - взревел первый секретарь. - Партия вас направляет на ответственный участок работы! Идите и хорошенько подумайте!» Бедный Василий…
– Геннадий!
– Да, бедный Геннадий промаялся всю ночь, с дрожью вспоминая страшное слово «хорошенько» и горько оплакивая свою порушенную карьеру. У него даже мелькала сюрреалистическая мысль выйти из партии. Впрочем, понять моего друга можно. Ну что такое был в ту пору отраслевой банк? Три десятка толстозадых бухгалтерш с арифмометрами, при помощи которых они гоняли туда-сюда казенные рубли! Никакой перспективы, тем более что Геннадий был по образованию историк-международник и готовил себя к серьезной работе за рубежом! Да и зарплата в банке маленькая… Но дисциплина есть дисциплина. Утром он встал, побрился, выпил склянку валокордина и, строевым шагом войдя в кабинет первого, доложил, что счастлив выполнить любое задание партии! Полгода он тупо подписывал отчеты, поздравлял с днями рождения своих бухгалтерш, пил горькую и приучал далеко не юную секретаршу к импортному белью. А через полгода Горбачеву в его расписную голову пришла идея создать акционерные и частные банки…