Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма
– Ну, нельзя же так себя вести, малыш! - нежно попенял Анатолий, поощрительно почесывая за ухом победителя, злобно дрожащего от песьей гордости.
Василий же, предав земле Пирата, на следующий день снова помчался в питомник. Едва войдя, он тут же бросился к зарешеченному вольеру, где метался огромный серый дог с налитыми кровью глазами. Но Василия предупредили: пес попал сюда из-за того, что еще в раннем щенячестве получил психическую травму, будучи покусан прохожим ризеншнауцером. С тех пор, завидев представителя ненавистной породы, он рвет поводок с такой силой, что хозяину остается лишь волочиться следом, словно какому-то сказочному подлецу, привязанному к конскому хвосту и пущенному в чисто поле.
– Как его зовут?
– Баскервиль. Сокращенно - Баск.
– Беру!
Это приобретение, надо сказать, серьезно улучшило морально-супружеский климат в семье Василия: завидев пса, жена беспрекословно перебралась на балкон, а сам хозяин со своим зверем поселился в комнатах. Неделю он водил четвероногого психа на то место, где пал смертью храбрых Пират, но противоборствующая сторона не появлялась: видимо, ушла в отпуск. Наконец, на восьмой день показался веселый, загорелый, отдохнувший Анатолий с Фюрером. Пес едва успел присесть, обретя выражение тоскливой доверчивости, характерное именно для испражняющихся собак, как из темноты выскочил зверь размером с хорошего теленка. Леденящие звуки, сопровождавшие битву, вполне можно было бы использовать для саунд-трека к «Парку Юрского периода». В итоге от несчастного ризена осталось не больше, чем от вождя немецкого народа, чей партийный титул ему неосторожно дали в качестве клички.
– Кстати, вы читали «Философию имени» Флоренского? - спросил вдруг Жарынин.
– Нет, - помявшись, ответил Кокотов.
– А вы вообще-то много читаете?
– Не очень.
– Напрасно. Надо больше читать. Ведь нынешних критиков интересует не то, что писатель написал, а то, что он прочитал.
– Рассказывайте дальше! - обиделся Андрей Львович.
– Ага! Вам интересно! Итак, на следующий день осунувшийся Анатолий бросился в «Собачью радость» и долго в возбуждении ходил вдоль вольеров, пока не остановился возле огромного пего-лохматого пса, кавказца по прозвищу Басай. Хозяин питомника объяснил: пес сторожил богатую дачу председателя благотворительного фонда поддержки детей-сирот (БФ ПДС) «Доброе сердце» и был натаскан так, чтобы любое живое существо, перелезшее четырехметровый забор фазенды (особенно пронырливая ребятня), назад уже не возвращалось. Но однажды Басай сорвался с цепи, перемахнул забор и передавил в округе всех кошек, собак, покалечив даже ручного медведя, сидевшего на цепи в загородном ресторане «Мишка косолапый». Страшного кавказца усыпили, выстрелив специальной капсулой, и доставили в питомник для стерилизации, на что надо было получить согласие хозяина, который тем временем побирался где-то в Эмиратах.
За большие деньги Анатолий купил Басая (по документам это провели, как гибель пса от передозировки снотворного) и тем же вечером вывел его на прогулку, трепеща от страха за собственную жизнь, ибо кровожадная амбивалентность приобретенного чудовища сквозила буквально в каждом кобелином движении. Но, видимо, какое-то чувство зоологической благодарности к человеку, вызволившему его из-за решетки, все-таки теплилось в звериной душе, и Басай нехотя, но все же подчинялся новому своему обладателю. Когда появился, гордый прежней победой, Василий с долговязым Баском на поводке, Анатолий лишь успел сдернуть железный намордник и отскочить в сторону. Много видавший на своем веку ветеринар-реаниматор, вызванный безутешным Василием, только качал головой и цокал языком, глядя на изуродованного дога, похожего на освежеванную телячью тушу, какие подвешивают к потолку в морозильных камерах.
Утром Василий выскреб из семейной кассы последние деньги. И вот что любопытно: жена, которая прежде бесилась из-за какой-нибудь лишней кружки пива, на этот раз смотрела на мужа с молчаливой печалью, словно Пенелопа на Одиссея, отправляющегося черт знает куда черт знает зачем. Вскоре Василий вернулся из питомника с бело-розовым питбулем, похожим на помесь холмогорской свиньи и аллигатора. Звали его Кузя, но сотрудники питомника меж собой именовали пса Каннибалом Лестером. Видимо, за то, что он отхватил полруки своему хозяину, вздумавшему поиграть с костью, которую пес в это время глодал. Не прикончили людоеда только потому, что известный зоопсихолог Семен Догман, написавший книгу «Друг мой - враг мой. Собака и человек. История дружбы и вражды», хотел произвести с ним некоторые научные опыты по заказу Российского отделения Международной академии кошковедения и собакознания (МАКС). Поэтому хозяин питомника даже за большие деньги согласился выдать Василию Лестера лишь на пару дней, пока Догман собирал материал для новой монографии «Роковой треугольник. Собака и человек. История любви», опрашивая домохозяек, имевших интимные отношения со своими четвероногими питомцами.
И вот настал вечер. Тревожно шелестели купы черных тополей. В небе стояла до отказа полная луна, такая яркая, что, казалось, еще мгновенье - и она, оглушительно пыхнув, перегорит навсегда. Василий и Анатолий сошлись на пустыре, как смертельные поединщики. Некоторое время они с безмолвной ненавистью смотрели друг на друга, еле удерживая рвущихся в бой кобелей. И наконец все так же, не проронив ни слова, спустили с поводков четвероногих убийц. Поначалу казалось: приземистый Лестер обречен погибнуть, затоптанный могучими лапами Басая, но питбуль, изловчившись, схватил кавказца за горло. Вероятно, длинная жесткая вражья шерсть помешала ему окончательно сомкнуть челюсти и решить исход схватки, но и разжать зубы было уже невозможно. Так он и повис, похожий на уродливый, до земли, белый кадык, внезапно выросший у кавказца. Басай, хрипя, метнулся к деревьям: мотая головой, он пытался могучими ударами о стволы сбить, сорвать со своей глотки врага. Но не тут-то было! Лестер вцепился в Басая крепче, чем олигархи в обескровленное тело России. Вот так, стуча Лестером о встречные деревья, автомобили, мусорные баки, углы домов, Басай умчался в ночь. И долго еще окрестные жители вспоминали о странном двуедином монстре, который, дико воя, промчался по микрорайону, оставляя кровавый след и сметая все на своем пути… Больше их никто никогда не видел…
– Это все? - спросил Кокотов.
– А вам мало? - Жарынин от возмущения даже прибавил скорость.
– Нет концовки.
– Ну, тогда вот вам концовка: Анатолий и Василий с ненавистью посмотрели друг другу в глаза и разошлись. Говорят, один растит теперь в ванной амазонского крокодила, а другой вместе с женой откармливает на балконе юного варана. Армагеддон впереди! Ну, как теперь?
– Теперь неплохо.
– Берете сюжет?
– Нет, спасибо! Я работаю в других жанрах.
– Это в каких же? Кстати, сколько у вас книг?
– Четыре, не считая… В общем, настоящих четыре.
– Четыре! И всего-то? А Лопе де Вега, к вашему сведению, написал две тысячи пьес. Взгляните на полное собрание сочинений Бальзака, Диккенса или Толстого! Вы не кажетесь себе после этого литературным пигмеем?
– Им помогали…
– Кто? Дьявол?!
– Ну почему же сразу - дьявол! - вздрогнул Андрей Львович. - Толстому Софья Андреевна, например, помогала…
– Помогала?! Да если бы мне моя жена так помогала, я бы ее задушил каминными щипцами! - злобно отозвался Жарынин.
– А Лопе де Вега пользовался бродячими сюжетами. Его пьесы - это же «ремейки» и «сиквелы», как сегодня выражаются…
– Вы-то сами хоть раз ремейк или сиквел писали?
– Приходилось, - вздохнул Кокотов.
– А почему тогда Гёте свой «ремейк» пятьдесят лет сочинял?! - вдруг страшным голосом закричал Жарынин и, отвернувшись от летевшей навстречу дороги, уставился на Кокотова бешеными выцветшими глазами. - «Фауст» ведь тоже ремейк!
– Вы меня так спрашиваете, - стараясь сохранять спокойствие, произнес писатель, - как будто это я был у Гёте соавтором. И, пожалуйста, смотрите вперед - мы разобьемся!
Даже не глянув на дорогу, Жарынин легко обошел внезапно выросший впереди грузовик-длинномер и сказал уже спокойнее:
– У Гёте был соавтор! Из-за этого он так долго и писал «Фауста». И вы прекрасно знаете, кто был тот соавтор!
Режиссер уставился на трассу, и некоторое время они ехали молча. Андрей Львович горестно размышлял о том, что, видимо, напрасно связался с этим странным человеком, даже не наведя о нем каких-нибудь справок. Мало ли кто он такой? Может, вообще маньяк! Завезет куда-нибудь… Так, припугивая самого себя, он в задумчивости нащупал в носу горошину, из за которой срочно пришлось звонить Оклякшину, проситься на прием…
– А почему все-таки, Андрей Львович, вы так мало написали? - как ни в чем не бывало, дружелюбно, даже сочувственно спросил Жарынин.
