Наталья Нестерова - Двое, не считая призраков
— В теории относительности тогда, — признался Антон, — я не понял ни бельмеса, п… — У него едва не вырвалось «папа».
— Вот видишь! — обрадовался отец. — Значит, ты можешь признать, что существуют знания, которые твой ум, не обладающий соответствующим понятийным аппаратом, освоить не способен!
— А ужин остывает, — напомнила мама.
— Подожди! — хором сказали отец и сын.
— Хорошо, — кивнул Антон, — то есть нехорошо, но пока оставим. Вы сказали, что я избранный. Надеюсь, реалии этого, — он двумя указательными пальцами потыкал в пол, — этого мира мне доступны? В чем моя избранность?
— Ты же нас видишь, разговариваешь! — удивилась мама. — Можем тебе в хозяйстве помочь. Купи завтра фарш, пельменей налеплю. Только обязательно чтобы и свиной и говяжий.
— Куплю, — автоматически согласился Антон, ему очень не понравилось, что отец отвел взгляд. — Очень вас прошу, умоляю, если хотите, объясните мне, что происходит.
Отец вопросительно глянул на маму.
Они были удивительно гармоничной парой, подумал Антон. Только сейчас заметил или сформулировал: одно сознание на двоих. Не потому, что ущербное, а потому, что союз — настоящий, редкий и счастливый. Один поддерживает, подпитывает другого — руками, мыслями, самим существованием.
— Ты всегда был нормальный! — решительно заявила мама, словно до этого утверждалось, что ее сын дебил. — Читать научился в четыре года, математические способности — все учителя восхищались. Никаких отклонений!
— Но? — подтолкнул ее Антон.
— Но ты не умел мечтать, — выдавила мама как под пыткой. — Отсутствие воображения, мечтаний — это отклонение… это только с психически нездоровыми… Мы консультировались у специалистов… Они сказали… Холера их разбей! — выругалась мама и испуганно захлопнула рот ладошкой. — Ну в самом деле! — оправдывалась она. — Сказать молодой матери, что ее единственный сын без пяти минут умалишенный! А ты как раз олимпиаду республиканскую выиграл! Ничего, говорят, не меняет! — Чувствовалось, мама тревожила былые раны, так и не зажившие. — И все гении были с приветом. Но все, кто с приветом, не обязательно до гениев доживут.
— Сынок! — подхватил отец. — Не переживай, ты не гений, беспокоиться не надо. С другой стороны, я тебе скажу со знанием дела. Разговаривал я с Эйнштейном. Самовлюбленный тип! Вроде твоего дядюшки по материнской линии. Дядю Костю помнишь? Он всех видел, он все знает, выше него только…
— Илья, ты опять отвлекаешься! — напомнила Светлана Владимировна. — Мы говорили об Антоне.
— А что, собственно, об Антоне? Вот он, вот мы. Уникальная способность общаться с теми, кто покинул земной мир.
— Этой способностью, — желал уточнить Антон, — только я обладаю?
— Эгоизм — очень плохое качество, — попеняла мама.
Она была преподавателем в младших классах. Тридцать лет учила сопливых малышей водить ручкой, складывать в уме двузначные числа, заучивать великие пушкинские и тютчевские строки про раннее весеннее и позднее осеннее утро. Но главной своей задачей считала воспитать достойных граждан и патриотов родной страны. Если без иронии, то делала большое дело, хотя и нелепое по современным меркам. Эгоизм с гражданственностью и патриотизмом никак не сочетался. И он был вторым пороком после сквернословия.
— Кроме меня, есть и другие? — допытывался Антон. — Поймите, мне важно знать, чтобы не чувствовать себя свихнувшимся изгоем!
Мама и отец посмотрели друг на друга. Первой кивнула мама, вторым отец, согласившись.
— Есть и другие, — подтвердил отец. — Но ты не должен… не следует их искать. Здесь не может быть колхоза, компанейщины, бизнеса, выгоды — ничего по вашим, то есть нашим, меркам прибыльным и карьерным. Ты меня не понимаешь! Тогда поверь…— попросил с детской и одновременно стариковской искренностью.
Антон пожал плечами. Он желал, но с ходу разобраться в том, что услышал и что творилось в собственной голове, не получалось.
— Значит, вы — это точно вы? Мои родители?
— Да! — в унисон произнесли они.
— Только как бы не по-настоящему живые и прибыли с того света?
— Терминология груба и неточна, но за отсутствием иной можешь ею пользоваться, — позволил отец.
— Палата номер шесть, — пробормотал Антон.
— Ты всегда много читал, — похвалила мама, — а Чехов — мой любимый писатель.
— Как мы будем дальше существовать? — перебил Антон. — Жить втроем? Может, мне гостей созвать по случаю прибытия мамы и папы?
— Никто нас, кроме тебя, — вздохнула мама, — не увидит. Да и какой нормальный человек поверит? Лучше никому не рассказывай, а то за сумасшедшего примут. Вот девушке, Лене, рассказал, и как плохо все обернулось!
— Почему плохо?
— Потом узнаешь.
— Минуточку! — возмутился Антон. — Выходит, вы за мной следили? Шпионили? Подсматривали?
— В том, что нам небезразлична жизнь собственных детей, — отец тоже повысил голос, но потом взял себя в руки и заговорил спокойнее, — нет ничего предосудительного. Я тебе еще раз повторяю: земные понятия неприемлемы! Шпионили! На какое государство, скажи на милость?
— Ты не думай, — подхватила мама, — досаждать тебе не будем. Мы ведь понимаем, со стариками жить — не сахар.
«С живыми стариками, — мысленно уточнил Антон. — Каково существовать с покойниками, известного мне человеческого опыта не накоплено».
Ему показалось, что мысли его, как и вся предыдущая жизнь, прозрачны для родителей-возвращенцев. И сейчас они усиленно прячут обиду: сын не хочет принять, так скучали, а он — в штыки. Будто из другого города приехали, а не из загробного мира прилетели. Стало их жалко. В самом деле, ведь как настоящие, родные и любимые. Что ему, куска хлеба для них жалко или кровати лишней не найдется? Антон попробовал пошутить:
— Случайно, пенсии ваши тоже не нарисовались?
— Увы! — Отец развел руками.
Я давно замечаю у тебя меркантильные качества! — учительским тоном проговорила мама и тут же поправилась: — Нет, нет! Не думай, воспитывать мы тебя не собираемся, ты уже большой мальчик.
— М-мама! — Слово далось ему почти без труда. Он решился: — Мама, дай мне свою руку. — Антон протянул ладонь.
— Зачем же?.. Как же… мы ведь сейчас, — испугалась она и все-таки робко накрыла его руку.
Когда-то у Таньки была тряпичная кукла. Сестра мечтала в то время стать врачом-хирургом. Бритвой вскрыла кукле руки, ноги и живот, вытащила туго набитую желтую вату, на ее место засунула воздушный синтепон от старой куртки. Наложила «швы» — операция закончена. На ощупь кукла была как мамина рука теперь: ни температуры, ни живого биения плоти — мягкая равнодушная масса.
ЗАБЫТАЯ КНИГА
Жизнь Антона раскололась на две части — реальную и мистическую. Днем он общался с живыми людьми, вечером вел беседы с покойниками. Возвращаясь домой, останавливался поболтать с Ириной Сергеевной. Из доброты сердечной останавливался: тетке больше не с кем (из здравствующих) перекинуться парой слов. Если бы Антон точно не знал, что она преставилась, то сказал, что рассуждает Ирина Сергеевна живее всех живых. Клянет окрестных собачников, жэковских работников, собственного зятя-алкоголика и внука-хулигана — все как при жизни. Выговорившись, спохватывается:
— Иди, заболтала тебя. Но хоть душу отвела. У меня, кроме нее, ничего и не осталось.
Отец и мать первые дни пребывали в суетливом напряжении: не надоели мы тебе, не мешаем? Да и сам Антон нет-нет да и вздрагивал: форменная паранойя, с кем я общаюсь? Но потом привыкли. Мать с отцом — типичные пенсионеры, интеллигентные, ненавязчивые, гармоничному союзу которых не хватало только общей заботы об отпрыске. Они получили и заботу, и отпрыска.
Антона безумно интересовало все, что касалось того света и загробного мира. Есть ли там природа, здания, товарно-денежные отношения, мораль, любовь, языковые барьеры? Тысячи вопросов! Но ответы на них — табу. Причем и отец и мать имели слабинки, за которые журили друг друга. Отца подмывало рассказать о встречах с великими, а маме хотелось с помощью Антона вмешаться в земную жизнь во благо добрых людей.
— Ты, случайно, с Ферма не виделся? — спрашивал отца Антон, когда мама выходила из комнаты.
— Любитель! — заговорщицки шептал отец. — Гениальный, но любитель. Ни одного доказательства не оставил, только формулировки. Забавлялся, слава ему не нужна, а дразнить коллег — в удовольствие.
— А теорема? — подталкивал Антон. — Великая теорема?
Бедой отца (и при жизни тоже) была манера заходить издалека.
— Как ты знаешь, — начал он лекцию, — Ферма хотелось во что бы то ни стало понять свойства и отношения простых чисел. Как и Пифагору.
О чем вы говорите? — Подозрительно нахмурившись, появляется мама, садится рядом с вязаньем. — О Пифагоре? Будь он хоть тысячу раз гением, но не самодуром упрямым! Втемяшил себе в голову, что Вселенной управляют числа — только целые числа. А иррациональные, которые ни целыми, ни дробью не являются, видите ли, были ему отвратительны.
