Гийом Мюссо - Бумажная девушка
Я с трудом сел на кровати. В горле пересохло, меня лихорадило, пот лился градом. Я с трудом дышал, но, как ни странно, был жив.
Я взглянул на радиобудильник: 3:16.
На первом этаже творилось что-то странное — до меня доносился громкий звук хлопающих ставней.
Я хотел включить настольную лампу, но, как обычно, из-за грозы во всем Малибу отключилось электричество.
Нечеловеческим усилием воли я поднял себя с кровати. К горлу подкатывала тошнота, в голове гудело. Сердце колотилось так, словно я только что пробежал марафонскую дистанцию.
В довершение всего закружилась голова — чтобы не упасть, я привалился к стене. Снотворное, конечно, не убило меня, но я чувствовал себя так, словно попал прямиком в чистилище. Больше всего донимали глаза: казалось, что их кто-то исцарапал, и теперь стоило лишь разомкнуть веки, как голову пронзала нестерпимая боль.
Едва держась на ногах, я заставил себя спуститься на несколько ступенек, крепко держась за перила. При каждом шаге сводило желудок, я боялся, что меня вывернет прямо на лестнице.
За окном свирепствовала буря. Небо прорезали молнии, в их свете дом напоминал приютившийся на берегу маяк.
Добравшись до гостиной, я увидел, что произошло. В распахнутую стеклянную дверь ворвался ветер и опрокинул хрустальную вазу — падая, она разлетелась на тысячи осколков. Потоки дождя заливали гостиную.
«Вот дерьмо!»
Я поспешно захлопнул дверь и поплелся на кухню за спичками. Вернувшись, я почувствовал, что в гостиной кто-то есть, а секунду спустя услышал за спиной прерывистый звук чужого дыхания. Я резко повернулся и…
* * *На фоне темно-синего ночного неба, как в театре теней, вырисовывался тонкий и хрупкий женский силуэт.
Я подпрыгнул от удивления и вытаращил глаза. Если меня не подводило зрение, девушка была абсолютно голая: одной рукой она прикрывала низ живота, другой — грудь.
«Этого еще не хватало!»
Я подошел ближе и, оглядев ее с головы до ног, спросил:
— Кто вы?
— А вы, я смотрю, не смущаетесь! — откликнулась она.
Девушка схватила с дивана шерстяной клетчатый плед и обернула его вокруг талии.
— Бред какой-то! Что значит «не смущаетесь»? Это мой дом!
— Возможно, но это не дает права…
— Кто вы? — Я повторил свой вопрос.
— Думала, вы меня узнаете.
В темноте я не мог ее разглядеть, но голос точно был незнаком, и потом, мне совершенно не хотелось играть в загадки. Чиркнув спичкой, я зажег фитиль штормовой лампы, которую когда-то откопал на блошином рынке в Пасадене.
Комната осветилась теплым сиянием, и я смог наконец разглядеть непрошеную гостью — это была женщина лет двадцати пяти. Она смотрела мне в глаза, и в ее взгляде читались одновременно испуг и вызов, с длинных волос медового цвета ручьями стекала вода.
— С чего вы взяли, что я должен вас узнать? Мы никогда не встречались.
Она насмешливо хихикнула, но мне было не до шуток.
— Все, с меня хватит! Кто вы такая и что тут делаете?
— Это же я, Билли! — спокойно ответила она, натянув повыше плед.
Тут я заметил, что она вся дрожит. Неудивительно, промокла насквозь, а в комнате холод, как на Северном полюсе.
— Не знаю никакой Билли.
Я открыл шкаф из орехового дерева, где вперемешку были свалены все мои вещи, порылся в спортивной сумке и извлек оттуда пляжное полотенце с гавайскими узорами.
— Держите! — крикнул я, кинув его через всю гостиную.
Она на лету поймала полотенце и стала вытирать лицо и волосы, недоверчиво посматривая на меня.
— Я Билли Донелли, — произнесла она, выжидающе глядя на меня.
Несколько секунд я стоял неподвижно, не до конца понимая смысл сказанного. Билли Донелли была персонажем второго плана моих романов: довольно привлекательная, но одинокая девушка, работавшая медсестрой в государственной больнице Бостона. Многие читательницы узнавали в ней себя — эдакая сорвиголова, вечно впутывающаяся в дурацкие любовные истории.
Сбитый с толку, я подошел поближе и направил на девушку лампу. Она действительно очень напоминала Билли: стройная чувственная фигура, озорной взгляд, слегка угловатое лицо с едва заметными веснушками.
Кто она такая? Фанатка, страдающая навязчивой идеей? Читательница, вообразившая себя персонажем романа? Поклонница, мечтающая, чтобы на нее обратили внимание?
— Не верите?
Она зашла в кухню, уселась на табурет за барной стойкой и, схватив из корзины с фруктами яблоко, впилась в него зубами.
Я поставил лампу на деревянную столешницу. Мозг пронзала чудовищная боль, но я как мог сохранял спокойствие. В Лос-Анджелесе всякие психи то и дело проникали в дома известных людей. Говорят, однажды утром Стивен Кинг обнаружил у себя в ванной мужчину с ножом; на виллу Спилберга как-то раз пробрался обкуренный сценарист и заставил знаменитого режиссера читать написанный им текст; а один ненормальный угрожал Мадонне перерезать горло, если она не выйдет за него замуж…
Меня все это обходило стороной. Я не участвовал в телепередачах, отказывался от большинства интервью и, несмотря на уговоры Мило, появлялся перед камерами только по случаю выхода новой книги. Я гордился тем, что читателей привлекают мои истории и их действующие лица, а не моя скромная персона. Но после романа с Авророй, о котором писали все кому не лень, я, сам того не желая, перешел из категории писателей в менее уважаемую категорию знаменитостей.
— Эй! Есть кто живой? — окликнула меня «Билли», помахав рукой. — У вас глаза как ласточкины яйца. Такое ощущение, что сейчас заснете стоя!
«Тот же „образный“ язык, что и у Билли…»
— Довольно! Наденьте что-нибудь и возвращайтесь домой! — рассердился я.
— Боюсь, это не так легко сделать.
— Почему?
— Мой дом — это ваши книги. Что-то вы медленно соображаете, хоть и считаетесь гениальным писателем.
Я вздохнул, не давая раздражению овладеть мной, и попытался урезонить незваную гостью:
— Послушайте, Билли Донелли — это персонаж романа…
— Согласна.
«Уже неплохо».
— Но сейчас, в этом доме, мы с вами находимся в реальной жизни.
— Ясное дело.
«Вроде сдвинулись с мертвой точки».
— Значит, будь вы персонажем романа, вас бы здесь не было.
— А вот и нет!
«Кажется, я зря надеялся!»
— Тогда объясните, почему вы здесь, только быстро, я хочу спать.
— Я упала.
— Откуда?
— Из книги. Короче, я вывалилась из вашей истории!
Я недоверчиво посмотрел на нее — бред какой-то!
— Я упала со строчки, из середины неоконченной фразы.
«Билли» кивнула на лежавший на столе роман, который за обедом дал мне Мило. Сходив за книгой, она открыла ее на двести шестьдесят шестой странице. Второй раз за день я пробежал глазами пассаж, на котором история резко обрывалась:
«Билли вытерла слезы, размазывая тушь по щекам.
— Джек, пожалуйста, не уходи.
Но мужчина уже надел пальто. Даже не взглянув на любовницу, он открыл дверь.
— Умоляю! — крикнула она, падая»
— Видите, здесь написано: «крикнула она, падая». Я упала и приземлилась у вас дома.
Я с трудом соображал. Почему эта история случилась со мной? Что такого я сделал? Конечно, я наелся таблеток, но они не могли подействовать таким образом! Это же снотворное, а не ЛСД! Хотя чем черт не шутит, возможно, девушка существует только у меня в голове. Возможно, я перебрал с лекарствами, и у меня начались галлюцинации.
Я уцепился за эту идею, пытаясь убедить себя, что все происходящее — чересчур яркая галлюцинация и никакой девушки тут нет, но не смог удержаться от замечания:
— Да вы просто чокнутая, и, заметьте, это еще эвфемизм. Хотя вам, должно быть, уже говорили нечто подобное.
— А вам лучше лечь, на вас лица нет. И это вовсе не эвфемизм!
— Да, пойду посплю. Какой смысл болтать с девицей, у которой не все дома!
— Мне надоели ваши оскорбления!
— А мне надоело возиться с ненормальной, которая заявилась ко мне в три часа ночи в чем мать родила!
Я вытер выступившие на лбу капельки пота. Мне снова стало трудно дышать, а шею от волнения свела судорога.
Мобильник лежал в кармане. Я достал его, собираясь позвонить в полицию.
— Давайте, вышвырните меня! Это гораздо проще, чем помочь! — крикнула она.
Главное, не поддаваться на провокацию и не вступать в разговор. Хотя, что скрывать, меня тронули ее детская непосредственность и рожица как у героинь манги. Если бы не лазурные глаза и длиннющие ноги, я бы принял эту девушку за хулиганистого мальчишку. Но она несла такой бред, что я не понимал, чем тут можно помочь.
Я набрал номер.
Первый гудок.
Лицо пылало, голова наливалась свинцом. Предметы расплылись, в глазах стало двоиться.
Второй гудок.
