Александр Щёголев - Двое на дороге
— К хижине! — Оборвыш продолжал кричать. — Быстро!
Он схватил заплечник и побежал. Сзади тяжело затопал Пузырь. Через мгновение Оборвыш был возле хижины — нырнул под бревенчатый низ дома и, не задумываясь, спрыгнул в продуктовую яму. Следом на ним свалился Пузырь, издав вопль ужаса. Последнее, что заметил Оборвыш, был вид плавно поднимающегося вверх топтуна — извивающегося, беспомощно лягающего воздух — а за ним и повозок, и мешков с высыпающимся товаром, кроме того, адская сила выгнула стволы деревьев. Подумав: «Успели, слава Небу!», он упал плашмя на дно ямы.
Рядом распластался Пузырь. Ничего не соображающими глазами он смотрел Оборвышу в лицо, натужно шевелил губами и беззвучно открывал рот. Из носа и ушей у него сочилась кровь. Некоторое время Оборвыш не мог понять, зачем бывший друг делает такие странные движения, пока не догадался, что тот его о чём-то спрашивает. А присмотревшись, сообразил — Пузырь беспрерывно твердит один вопрос: «Что это?». Тогда Оборвыш ответил — «Вертень», — но не услышал своего голоса, снова выкрикнул — «Вертень!!!», — однако стояла глухая одуряющая тишина, и он подумал, что должно быть тишина заткнула им уши, вот почему ничего и не слышно, а потом стало совсем-совсем темно и мучительно, просто невыносимо тихо.
(ТЕХРЕДУ: ОТДЕЛИТЬ ПУСТОЙ СТРОКОЙ)
Их спасло то, что вертень задел хижину самым краешком. Собственно, от хижины ничего не осталось, и вообще — на добрых двести шагов в направлении дороги лес превратился в сплошной завал. Повергнув в ужас мечущийся внизу мир, улетел вертень в занебесье, — безжалостный, всемогущий, нечеловеческий…
Оборвыш пришёл в себя. Шевельнулся, застонав, и Пузырь сообщил ему слабым голосом:
— Я думал, ты помер.
— Рано радовался, — откликнулся Оборвыш. Приподнял голову и огляделся. В яме было сыро, сумрачно, холодно. В полутьме призрачно чернел силуэт бывшего друга. Тот сидел, оперевшись спиной о стену, поджав ноги, положив подбородок на колени, пусто смотрел перед собой и странно подрагивал. Всё правильно: наверх смотреть было жутковато. Беспорядочное нагромождение стволов деревьев надёжно укрыло их убежище, чудовищной крышей повисло над головами, и сквозь эту толщу, сквозь это месиво из веток, земли и листьев просачивались жалкие лучики света. У Оборвыша нехорошо сжалось внутри. Кряхтя, он подполз к Пузырю и устроился рядом.
— Завалило, — вяло сказал Пузырь. Помолчал, потом с неожиданной обидой крикнул. — Вот тебе и спасся! Спрятался в собственной могиле!
— Выберемся, — энергично пообещал Оборвыш.
— А-а… — Пузырь обречённо махнул рукой. Больше ничего не сказал.
Оборвыш привстал и начал методично исследовать эту западню, подло схватившую их — доверившихся ей путников. Он быстро нашёл среди хаоса нависших брёвен щель пошире, просунул в неё голову, плечи и долго что-то там разглядывал, стоя в крайне неудобной позе.
— Слушай, тут можно пролезть! Если пузо подобрать…
— Я уже пробовал, пока ты валялся, — безразлично отозвался Пузырь. Оборвыш осторожно сполз обратно.
— Ну и как?
Пузырь дёрнулся, прошипел:
— Что как? Непонятно разве — как? Мыс-слитель!
Ему было страшно. Страх мерцал в его распахнутых глазах, сотрясал тело, ясно слышался в каждом вздохе его, в каждом стоне.
— Я тоже попробую, — твёрдо сказал Оборвыш. Он в нетерпении вскочил. Вновь просунул голову в щель и глухо добавил. — Может быть, вылезу. Когда вертень нас с тобой здесь хоронил, он не знал, что в мире отыщется такой тощий, как я. А там что-нибудь придумаем.
Поудобнее уцепился за брёвна, подпрыгнул, забавно пыжась, принялся подтягиваться на слабеньких руках, неумело проталкиваться вверх, а Пузырь следил задумчиво за его усилиями, и когда от Оборвыша остались только ожесточённо дёргающиеся ноги, бывший друг внезапно схватил его за башмак:
— Ну-ка подожди.
Оборвыш прекратил возню, тут же свалившись вниз.
— Что случилось?
— Оставь заплечник.
— Зачем? Он же мне не мешает.
— Я говорю — сними.
— Да ну тебя! — рассердился Оборвыш. — Теряем время… — и опять сунулся в щель между брёвен.
— Стой! — вдруг заревел Пузырь.
— Что с тобой? — спросил Оборвыш, стараясь быть спокойным. Он ничегошеньки не понимал.
— Оставь свой грязный мешок здесь!
— Объясни мне, наконец, что ты хочешь?!
— Спаситель нашёлся, — выцедил Пузырь. — Знаю я, как ты мне поможешь. Вылезешь, сядешь где-нибудь и продумаешь до вечера. Мыслитель! Если у тебя будет заплечник, ты забудешь, что кто-то там в вонючей яме подыхает. Разве нет?
Такая злоба звенела в его голосе, такое отчаяние, такая уверенность в чужом предательстве, что Оборвыш не стал спорить. Он сказал: «Дурак ожиревший!», бросил в Пузыря заплечник и полез наверх.
Оборвыш оказался прав. Его изумительная худоба позволила обмануть торжествующие обстоятельства. Судорожно извиваясь, изрыгая самые чёрные из когда-либо слышанных ругательств, он продрался сквозь ненавистную преграду, заставил тело протиснуться в невообразимо узкие лазейки, он изорвал в клочья рубаху, исцарапал кожу, жестоко раскровил ладони, но всё-таки выбрался к свету! В нём бушевала неизведанная доселе ярость — на Пузыря, на брёвна, на мир, на себя. Она толкала вверх, отключив разум, оставив лишь одно желание — свободы! — и именно это страстное чувство помогло одолеть колдовские чары. Одуревший от усталости, потный, грязный, вырвался Оборвыш из плена, сел, обмякнув, на выдранный с корнями лиственник, потом лёг, обнял ствол руками и лежал так вечность.
— Я вылез, — наконец проговорил он хрипло.
Снизу прозвучал отчётливый вопрос:
— Ну и как там?
— Тут что-то дикое, — честно сказал Оборвыш. Он с трепетом смотрел вокруг. От увиденного холодело в груди, и он запоздало благодарил Небо за то, что остался жив. Разрушения были неописуемы. Он добавил:
— Пузырь, мы чудом спаслись. Нам просто повезло.
— Это ты спасся! — немедленно проорал Пузырь. — Я-то пока ещё в яме гнию!
— Не волнуйся, я тебя не брошу, — попытался Оборвыш успокоить бывшего друга. — Может снова попробуешь вылезть? Вслед за мной.
— Уже пробую, — тоскливо отозвался Пузырь. — Безнадёжно. Плечи проходят, а дальше никак…
Надо поджечь завал, подумал Оборвыш.
Нет, нельзя! Пузырь задохнётся в дыму ещё до того, как сам сгорит.
Прокопать под завалом канаву, чтобы Пузырь через неё выполз наружу?
Бред! Для этого года не хватит.
И растащить проклятые брёвна невозможно — слишком много их, слишком тяжелы они!
Что же делать?
— Ты чего молчишь? — испуганно спросили снизу. — Эй, ты здесь?
— Нужен топор, — сказал Оборвыш. — Прорубить к тебе лаз.
Пузырь воспрял духом.
— Поищи где-нибудь поблизости, — посоветовал он возбуждённо. — У меня на повозке было три топора.
— Сейчас, — сказал Оборвыш. — Трудновато будет найти, но попытаюсь. Тут такое творится!
— А если не найдёшь?
— Схожу к дороге, у людей попрошу.
— Дадут тебе, как же! — горько заметил Пузырь. — Людей не знаешь, что ли? — и принялся с безумным остервенением рассуждать о жадности, о подлости, о низости этих заполненных гнилью кожанок, именующих себя людьми, и ещё о чём-то чёрном, недобром, но Оборвыш быстро перестал его слушать, потому что нужно было спешить. Обдумывая план поисков, он начал осторожно спускаться с ненавистной груды деревьев. А когда почти уже добрался до нормального уцелевшего леса, Пузырь сзади вдруг страшно завопил. И Оборвыш торопливо вскарабкался обратно.
— Что случилось? — спросил он взволнованно.
— Присоска! Я раздавил присоску!
Оборвыш содрогнулся.
— Ерунда! — сказал он, мгновение помедлив. — Это случайность. Она, наверное, из-за вертня перепутала день с ночью.
— У тебя там уже темнеет, да? — с беспредельным ужасом предположил Пузырь.
Оборвыш посмотрел на небесную твердь. Пока ещё было светло, однако жить Пузырю оставалось не так уж много времени. Кровожадные властелины ночи в нетерпении ждут своего часа. Свирепые, вечно голодные, скоро выползут они тысячами из нор, набросятся на пойманную в яме, забавно трепыхающуюся добычу, и останется от Пузыря лишь белесая сморщенная оболочка.
— Не бойся, время ещё есть! — бодро воскликнул Оборвыш.
— Отходился я, — севшим голосом сообщил Пузырь. — Отменялся. И зачем только в лес пошёл? Заплечник твой мне покоя не давал. Так вот он, заплечник, в руках у меня…
— Всё, хватит болтать! — резко прервал Оборвыш это болезненное бормотание.
— Пойду людей позову на помощь.
Пузырь жалко всхлипнул.
— Какой дурак сунется на ночь глядя в лес? — голос у него стал совсем мёртвым. — К тому же задаром?
— Я им уплачу, — зло сказал Оборвыш. — Ты понял?
И Пузырь замолчал.
Пятая
Когда изнурённые ноги уже не слушались, когда бешено работающее сердце готово было пробить рёбра, когда разодранная одежда насквозь пропиталась потом, он выскочил из леса.
