Алексей Самойлов - Давайте ничего не напишем
– К-как? – тело Егора всё ещё не было уверено в наличии себя.
– Достаточно заправить его бензином, – тело Даши белозубо улыбнулось и доказало, что разговор окончен.
Егор выкурил три сигареты одновременно и съел извлечённые из кейса скукоженные «Биг-маки». Затем попросил у Даши прощения и посторожить его вещи, после чего отлучился на несколько минут. Вернулся он в более адекватном состоянии: подтянутый, загорелый, с живым, подёрнутым страстью лицом. Было очевидно, что пробежка до цирка на Цветном Бульваре и вокруг него пошла ему только на пользу.
– Ну всё, я готов. Кстати, ты никуда не спешишь? Может быть, я уже достал тебя своей болтовнёй?
– Если бы я спешила, то воспользовалась бы твоей отлучкой и ушла.
– И оставила мои вещи на растерзание лебедям? – тут Егор вспомнил про потерявшее хозяина портмоне и грациозно вздрогнул.
– А ты всё ещё цепляешься за вещи?
– Я?! – Егор ткнул в себя указательным пальцем. – Да ты что?!
– Я?! – отзеркалила Даша. – Да я так, просто спросила…
– Я чую, к чему ты клонишь. Вещи дарят людям ощущение того, что материальная жизнь вечна. Вещи не умирают, и люди, окружая себя вещами, создают кокон бессмертия. Таким образом, корень алчности – в страхе смерти.
Даша удивлённо сложила руки в молитвенном жесте и глянула на своего собеседника так, что он ничего не заметил, но почувствовал невероятное облегчение. До сих пор Егору казалось, что Даша просто издевается над ним, и он видел в её поведении только индюшистость женского начала, вечно обиженного мужской бесконечностью. Он, конечно, понимал, что сам ведёт себя как курица, но вот от женщины с тонкой ранимой душой он никак не ожидал подражания.
И вдруг что-то изменилось. Даша перестала осуждать его, и Егору стало легче на 15 килограмм.
– Тебе, кажется, стало легче? – сразу же осведомилась Даша.
– Да вроде и ты порозовела, – пошутил ответ.
– Вот и чудненько. Предлагаю перейти к классическим постановкам.
– Да что ты говоришь!
– Тогда, с твоего позволения, я процитирую некую старинную надпись на санскрите, найденную мной… в одной общеизвестной книге: «Обладая мною, ты будешь обладать всем, но жизнь твоя будет принадлежать мне. Так угодно богу. Желай – и желания твои будут исполнены. Но соразмеряй свои желания со своей жизнью. Она – здесь. При каждом желании я буду убывать, как твои дни. Хочешь владеть мною? Бери. Бог тебя услышит»[3].
Егор вскочил с лавочки, оставаясь на ней. Если бы существовал предел его удивлению, то он бы сейчас шёл лесом.
– Боже, боже! Как ты смогла?! – прошептало тело одними губами.
– Телепатия – древнейшее из искусств, известных человеку. Но искусство эмпатии ещё древнее.
– Ты просто угадала, – Егор развёл себя в стороны и затем разочарованно зааплодировал. – Но всё равно хвалю! – он протянул Даше лебединую верность в виде пера.
– Зря хвалишь. Наш лирический герой растратил себя, – Даша откровенно погрустнела. – Ему больше ничего не оставалось, как… позволь мне ещё одну цитату: «Ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и лёгким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена»[4].
– Так, а это что такое? Откуда? Причём тут это?!
– Притом, что она Аннушка. Теперь ты знаешь, в честь кого назван трамвай.
Егор всё-таки подпрыгнул, но для того, чтобы снова убедиться в своём здравом рассудке. Только это было вовсе не сумасшествие, которое заметно облегчило бы его будущую участь. Это был страх – липкий, змеиный и промозглый; он отчаянно задёргал за шею и склизким угрём проник в пространство между рубашкой и кожей. Егор поднял руки и что есть мочи возопил к небесам:
– Что это за место, чёрт возьми?!
Он вообще ничего не понимал. Деревья, едва покрывшиеся светло-зелёным опереньем, звенели, переливаясь, на зыбком ветру и кивали изумрудными ветвями в такт его непониманию. Смущённая и пространная гладь пруда, держащая на себе отражение небесно-голубого, совсем не рукотворного купола, отзывалась ласкающим шорохом на каждый его вопрос. Люди, голуби и скворцы, мельтешащие вокруг подобно бумажным самолётикам с намокшими крылышками, создавали ощущение огромной разучившейся стаи, лишённой своего вожака и направления. И Егор, подобно вороне-альбиносу, клевал по сторонам, пытаясь сопоставить совпадения и выстроить из них сковывающую ясное видение логическую цепочку.
– Возможно, это рай, – пояснила Даша, загнув большой палец левой руки. – И ты попал туда после столкновения с трамваем, не заметив перехода. Возможно, это сон, – Даша загнула указательный палец. – И я снюсь тебе после того, как ты спросил меня, что я читаю. Возможно, ты – персонаж книги… – Даша присовокупила к двум предыдущим пальцам средний. – Это значит, что всё окружающее – обычный бред авторского воображения. Возможно, это виртуальная реальность, вызванная твоим приёмом глюкогенных грибов или гипнозом, – Даша загнула безымянный палец. – Ну, или это та настоящая реальность, которую ты таковой считаешь.
Даша на мгновенье сжала изящную ручку в кулак, а затем вновь превратила её в чистую ладонь.
– Да, и как же мне теперь быть? – всё ещё ужасался Егор.
– Я предложила тебе не одно объяснение, а целых пять. Выбирай любое, это всё равно ничего не изменит.
– Но почему тут столько совпадений? Аномальная зона? Психотронное оружие? Я всегда подозревал… – Егор вытянул указательный палец вверх и ткнул им в потолок. – Я всегда подозревал, что у этих Прудов не всё в порядке с головой!
– Простейший принцип, известный ещё мудрецам Китая эпохи Ся, гласит: «господин – раб своего раба». Веками… – Даша, будто мартышка-художница, закрутила кистями рук. – Веками люди не могут его понять! У меня такое впечатление, что мы добровольно обрекаем себя на любое рабство, лишь бы побыть хозяевами. А поскольку ни один человек в здравом уме не променяет свою свободу ни на что, складывается впечатление, что этот грандиозный план распада цивилизации, маскирующегося под прогресс, совершенно разумен и правилен. И при этом многие отдельно понимающие индивидуумы тыкают всех остальных носом в пропахшую потом шагреневую кожу, и с каждым тычком кожи всё меньше, а любопытствующих носов всё больше. И вот ты меня спрашиваешь… – Даша погнала волну на внимательно слушающего Егора. – Мол, откуда же столько совпадений? Дело в том, Егорушка, что книжная реальность не имеет ничего общего с книжной реальностью. И если кто-то написал про даму, желающую узнать, каково это – сунуть любопытный нос в старый шкаф – то непременно такая дама и все её скелеты встретятся в ближайшем будущем.
Даша выдохнула, будто улитка, осилившая марафон. Она ожидала гневного потока оскорблений по поводу мудрецов Китая, но Егор, вместо того, чтобы предъявлять иск, весело захохотал, будто бы выкурил Дашину сумочку.
А Даша поймала себя на том, что впервые за время общения с Егором разочаровывается, поскольку почему-то решила, что он – предсказуем. «Странная мысль» – подумала Даша и поскорее избавилась от неё при помощи точечной медитации по древней системе «Конь в Долине». Не хватало ещё задумываться над причинами собственных последствий! Но всё же надо залатать дыру, и Даша это сделала:
– В любом случае, Егор, то, что ты видишь, и то, что есть на самом деле – две большие разницы.
– А откуда ты знаешь, что происходит на самом деле, если не можешь этого увидеть?
– Догадываюсь, – Даша лукаво улыбнулась. – А ты разве нет? Посмотри ещё раз вокруг.
Егор вовсю старался. Он был рад свалить свой становившийся подкожным страх на неадекватность восприятия. Он боялся исчезновения даже этой никудышной реальности… которая не казалась ему реальной. Он даже выкинул свою кобуру, полную огурцов, в урну!
– Но мы не можем видеть без очков, – Егор лукаво остановился. – Всё, что мы видим – лишь сопоставление предыдущей картины мира с внесёнными в неё изменениями. Поэтому всё незнакомое и неизвестное вредно для нашего ума, и ум шугается и прикидывается электрическим веником.
– И откуда ты это знаешь, если не можешь увидеть?
– Это научные исследования.
– Не твои?
– Не мои.
– Значит, мы ничего знать не можем?
– Так я о том и говорю! – Егор чуть ли не впервые окрылился, чувствуя, что Даша начала его правильно понимать. – Причём знание незнания, как и незнание знания, доказывается логически!
Даша закивала по-болгарски:
– Доказательства строятся словами.
– Или вещами.
– Вещи обзываются словами.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что невозможно доказать словами то, что ими не выражается. То есть – наше незнание.
