Ёсио Марумото - Свободен как птица
Кожа у всех борцов тусклая, лишенная блеска – цвета грязи, смешанной с пеплом. Мне невольно припомнился цвет кожи Дзиро. Насколько он, должно быть, приятнее! Однажды, когда мы с Дзиро ходили в баню, я был просто поражен. Хадзимэ тоже был с нами, и я смотрел на них, сравнивая. У обоих мальчиков, конечно, была гладкая детская кожа, но все же как они отличались! У Хадзимэ цвет кожи был здоровый, но кожа Дзиро была так красива, что притягивала взгляд. Персикового цвета, подсвеченная изнутри током крови, она была эластичной, гладкой и казалась мне воплощением совершенной красоты человеческого тела.
Тут я обратил внимание на перемены, происходившие на помосте. Взамен борцов с дряблыми складками на теле появились более плотные и крепко сбитые спортсмены. Судью и ёбидаси тоже сменили новые – настоящие великаны. Подошел черед Дзиро, и он поднялся на помост. К моему удивлению, цвет тела у сына сейчас тоже был какой-то землистый, точно его припорошили пеплом. Приподняв слегка правое плечо, покачиваясь вправо и влево, плотно сжав рот с выпяченной нижней губой, Дзиро величественно шагал по проходу. Несмотря на осанку, он казался маленьким и худощавым. Его противник, наоборот, был хорошо упитанный тяжеловес. Чем дольше я смотрел на него, тем сильнее он мне казался. Когда объявили Дзиро, я засуетился, приготовившись снимать. Через видоискатель я пристально следил за движениями сына: как, стоя у края помоста, он повернулся к зрителям, как поднял руку, затем другую. Когда он, расставив ноги и выпятив грудь, медленно поднимал руки, выступили ключицы. В тот самый момент, когда Дзиро атаковал противника, я нажал на спуск. Однако снять последующий фрагмент схватки уже не успел. Движения Дзиро были слишком стремительными. В следующее мгновение я увидел медвежью спину противника. Он заслонил собой Дзиро, который изо всех сил старался удержаться на ногах, чтобы не быть вытолкнутым за границы помоста, мне видно было только изогнутую, словно лук, спину Дзиро. Корпус «медведя» начал медленно поворачиваться. Его тело не помещалось в моем видоискателе, и в тот момент, когда мне показалось, что они поменялись с Дзиро местами, я вновь нажал на спуск. Однако еще раньше их фигуры исчезли из моего поля зрения, ограниченного рамками видоискателя. Поэтому я так и не увидел конца схватки. Кто же все-таки победил? Кажется, проиграл Дзиро, ведь его слабый бросок не имел эффекта. Когда объявили победителем «медведя», я сразу же покинул свое место.
Около скамеек перед гардеробом, где переодевались борцы, сновали несколько пожилых женщин деревенского вида. Я присел на край скамейки и стал рассеянно наблюдать за их суетой. Женщины были низкорослы, как школьницы, лица сморщенные, похожие на сушеную редьку. Держа в руках матерчатые сумки, они носились по коридору Кокугикана, словно наседки, мечущиеся по крестьянскому двору. Одна из 'женщин приоткрыла дверь гардероба и заглянула внутрь. Видимо, кто-то из борцов в этот момент переодевался и был совсем голый – женщина вскрикнула: «Ах!» Заинтересовавшись, я поднялся со скамейки и, тоже заглянув в раздевалку, опешил. Перед дверью стоял Дзиро. Он как раз завязывал пояс купального халата и, кажется, перебрасывался шутками с другим борцом, который был мне не виден. Глаза Дзиро превратились в узкие Щелки, сын смеялся.
При виде его улыбающегося лица мне припомнился один телефонный разговор с приятелем по работе. Он был просто помешан на сумо и даже подружился с гранд-чемпионом.
– Я хочу поговорить с тобой о Дзиро. Он перестал прибавлять в весе, – заявил друг. Он был знатоком мира сумо, поэтому даже о весе Дзиро был осведомлен лучше меня. – Если твой сын не наберет в весе, то, как бы быстро он ни двигался на помосте, ему не победить. Думаю, что сейчас для Дзиро это самое главное. Ему уже девятнадцать лет. Если он сейчас не потолстеет, то все будет напрасным.
– Наверное, ты прав.
Друг молчал. Интуитивно уловив, что сейчас вот-вот будет произнесено что-то неприятное, я тоже ничего больше не говорил.
– В некоторых школах сумо борцам не дают читать никаких книг, кроме комиксов, чтобы они ни о чем не задумывались. Дело в том, что, как только борцы начинают читать серьезные книги в твердых переплетах, на них это сразу же сказывается. Если у борца появляются переживания и страдания, он тем более не сможет потолстеть.
– Правда? Я как-то не думал об этом.
– Дело здесь очень тонкое. Посмотри на борцов сумо. Большинство из них только и делают, что лежмя лежат, как кули с картошкой. А Дзиро-тян, вероятно, живо на все реагирует. Семейные дела… И с тобой, отцом, он в определенный период не мог общаться. Сейчас-то вы хоть встречаетесь?
– Да, когда я снял комнату в Асакуса, сын однажды зашел посмотреть, как я живу.
– Хорошо, что тебе удалось снять жилье в Асакуса. У сына настроение, наверное, изменилось, не так ли? Сейчас и ты живешь недалеко от его общежития, и Кокугикан под боком. Ты, видимо, потому и выбрал район Асакуса. А в Кокугикане бываешь?
– Нет, это как-то…
– Хорошо бы тебе все-таки появляться там. В таких случаях борец проводит схватку в приподнятом настроении. Наверняка Дзиро-тян будет рад.
– Вот как? А я считал, что, наоборот, будет хуже. Он будет отвлекаться, думая о моем присутствии в зале, и может проиграть.
– Что ты! Напротив. Я тебе настоятельно советую ходить на выступления Дзиро. По-моему, у него сейчас самый важный период. – Приятель запнулся, на минуту умолк. – М-да, – начал он с трудом. – У Дзиро-тян всего лишь среднее образование. Мне кажется, что он задумывается о том времени, когда придется оставить сумо. У твоего сына больше поражений, чем побед, поэтому и разряд один из низших. Уверен, что старшие коллеги заводят с ним разговор о будущем. Нужно, чтобы и родные проявили заботу о нем. Повторяю, сейчас у Дзиро очень важный момент. Если он безо всяких перспектив будет продолжать заниматься сумо, то заведомо окажется в еще более неблагоприятном положении, когда вернется в обычную среду. Как ты думаешь, не спросить ли об этом у самого Дзиро?
Я поблагодарил приятеля за предостережение и оборвал разговор. Но мне не хотелось беседовать с сыном о необходимости покинуть сумо. Это, пожалуй, только поколеблет его, а пользы никакой не принесет. К тому же сейчас в материальном плане я ничем не мог ему помочь.
В прошлом году из-за неуплаты по векселям четвертого и двадцатого января мое издательство обанкротилось. Это случилось вскоре после того Нового года, когда Хадзимэ катался по полу от смеха. Поэтому я и стал снимать комнату в Асакуса, правда не сразу после банкротства, а с весны нынешнего года.
Разорившись, я сразу же попал в тяжелое положение. Средств на жизнь не было. Уже на другой день после банкротства ко мне не замедлили явиться несколько типов отталкивающей внешности. Они осаждали мой дом так, словно вознамерились поселиться в нем. Кредиторы требовали уплаты долгов, но в тот день у моей семьи не было даже денег на еду.
– Глава любой фирмы, когда дело идет к банкротству, заранее заботится о том, чтобы его семья хотя бы некоторое время не бедствовала. – Разумеется, кто-то уже постарался из сочувствия к Акико внушить ей эти обывательские «здравые рассуждения». Впрочем, слова жены были вполне естественны при том бедственном положении, в котором мы оказались. Но я бросил в ответ:
– А вот я не умею. Да и поступают так, пожалуй, только опытные дельцы.
Тогда мне не оставалось ничего иного, как скрыться, пока не успокоятся кредиторы. Пришлось жить у Ёсиэ, но, поскольку ее существование держалось в тайне, я даже Акико не мог сообщить о своем местопребывании. Я все пытался выкрутиться и возродить издательство. Обратился с просьбой о деньгах к одному однокашнику, с которым лет Двадцать не встречался, закончил одну рукопись, принесшую кое-какой доход. Кредиторы снимали осаду только в воскресенье, и в этот день я обычно навещал семью, а в понедельник возвращался к Ёсиэ. Так и текла моя жизнь, неделя за неделей, жизнь, в которой я потерял опору и оказался как бы повисшим в воздухе. Прошло несколько месяцев. Я горел нетерпением наладить быт, но выход был один – найти твердый заработок.
Хадзимэ поступил в институт. Он сдавал экзамены поочередно в три института. В первый провалился, в другой требовалась плата за вступительные экзамены, причем деньги нужно было внести до объявления списка поступивших. В третьем нужно было платить даже до начала экзаменов. В конце концов Хадзимэ пришлось держать экзамены куда-то еще. Когда я осведомился у сына о его намерениях, он заявил, что в институт его приняли, а деньги уже внесены и больше не требуется. Акико подыскала себе место официантки в японском ресторане и стала работать, чтобы иметь хоть какой-нибудь доход. Кроме того, ей, видимо, стало кое-что известно о Ёсиэ. Жене было необходимо отвлечься от тревожных мыслей о том, сколько же будет продолжаться подобная жизнь; а также спастись от настойчивых кредиторов.
