Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2

Приехав в посольство, я практически сразу же вызвал к себе Мехти. За те годы, что я работаю с Мехти, я не помню, чтобы он хоть раз опоздал на работу. То ли дело Тарана, она раньше десяти часов на работу не является. Такое ощущение, что не из одного дома выходят.

— Мехти, как ты понимаешь, День Республики приближается, а это значит, что в посольстве должны течь молочные реки, окруженные кисельными берегами.

— Мы должны устроить прием? — за столько лет Мехти привык к моему чувству юмора и уже не сопротивляется ему.

— Да, Мехти, мы должны устроить прием, где будем поить, кормить и развлекать всех, кто к нам в этот день пожалует.

— Арслан, если нам деньги из министерства переведут опять за три дня до приема как в прошлый раз, то кормить мы гостей будем стрихнином, поить цианистым калием, а в качестве развлечения пустим индийскую гадюку, но без факира. Выживших после приема будет добивать Аскер.

От описанного Мехти действа у меня глаза полезли на лоб:

— Зачем, Мехти? Что за неуместная кровожадность?

— А это чтобы остальным неповадно было шастать на наши мероприятия. Ну как мы устроим этот прием, если они вместо того, чтобы деньги нам перечислить продукты из дома присылают самолетом? Опять пирожки будем заказывать нашим нелегалам в кредит?

Насчет пирожков, которые делают нелегалы, он зря вспомнил. Не надо было наступать на больную мозоль. Мы так сэкономить пытались, когда первый раз прием устраивали в Брюсселе, и о начинку этих пирожков посол Казахстана зуб сломал. Передний. Учитывая стоимость стоматологических услуг в Брюсселе, зуб посла Казахстана чуть к международному скандалу не привел, с подписанием договора о поставке зерна они тянули так долго, как только могли. С тех пор у казахстанского посольства был зуб на нас.

— Нет, на этот раз пирожки будет печь Тарана, а еще лучше блины, — я едва заметно ухмыльнулся.

Это ему за «пирожки у нелегалов». Конечно, бить ниже пояса некрасиво, но как не напомнить ему, кто у них дома стоит возле плиты. Тарана из всех блюд нашей национальной кухни только яичницу и готовит.

— О, я и говорю, изничтожим гостей, пусть даже они падут от руки матери моих детей, — Мехти посмотрел на меня исподлобья.

— Ладно, что–нибудь придумаем. Короче, составляешь список гостей, не больше двухсот человек, резервируешь ресторан, а дальше думаем, что делать. Задание понятно? — рявкнул я на него.

— Понятно, — он обреченно покачал головой.

— Ну, тогда зови Тарану, будем думать, как написать письмо в министерство, чтобы они вовремя нам деньги перечислили, и мы бы стрихнином гостей не травить.

Через пять минут в кабинет зашла Тарана с блокнотом наперевес и желанием убить меня этим же грозным оружием:

— Арслан, мне Мехти уже все рассказал. Сразу хочу сказать, что это невозможно. День Республики — это, конечно, хорошо, но прием мы в кратчайшие сроки устраивать не будем. Вы на календарь посмотрите, меньше двух недель осталось… По ночам что ли будем работать?

— А что, хорошая идея…

Тарана посмотрела на меня испепеляющим взглядом, и я тут же понял, что фраза была крамольной: я замахнулся на святое.

— Ладно, шутки в сторону, завтра бюджет мероприятия мне на стол, и посмотрим, что у нас получается.

— Да, кстати, и блины я жарить не буду, — она с ужасом посмотрела на меня.

— Конечно не будешь: их не жарят, а пекут, — даже я знал процесс выпечки блинов.

— Все равно не буду, — она упрямо топнула ногой. — Я вас знаю, если вам понадобится, вы меня заставите ориенталь на приеме танцевать.

Так прошло две недели, за которые я успел переругаться со всеми: от нашего аккордеониста, который не понимал, зачем на нашем приеме скрипка, если есть его аккордеон, до охранника, который задекларировал свое желание проверять документы у всех приглашенных. А я представлял, как он требует паспорт у посла Германии, и пытался доказать Аскеру, что скорее охрана посла будет проверять у него документы, чем наоборот.

Наступил день, когда Асли втиснулась в платье, которое было как минимум на размер меньше нужного, надела лодочки, каблуки которых прогнулись под ее тяжестью, а я надел свой единственный и, наверно, поэтому любимый фрак (спецовка, как я его ласково называю), и мы отправились на прием.

Я приветствовал гостей, кто–то здоровался со мной, и тут в зал зашла Марьям. Я оцепенел. Она была в каком–то длинном зеленом платье, и казалось, что оно как–то плавно несет Ежика. Какая же она маленькая, тоненькая, с таким несчастным взглядом. Она как–то робко улыбнулась мне и торопливо отвернулась.

Как же я мог не заметить ее в списке гостей? А я хоть смотрел список гостей? И вообще, чего я ждал? Как я мог предположить, что Мехти ее не пригласит? Это для меня Марьям — Ежик, а для него это ходячая возможность со временем из МИДа перебраться в международную организацию.

Ну вот, я только подумал о Мехти, а он уже появился, телепат несчастный:

— Ну, как наш прием? Что народ говорит? — претензий по поводу Марьям я ему высказать не мог, так что пришлось ограничиться общими вопросами.

— Мусульмане недовольны тем, что подается шампанское, мотивируя это тем, что мы исламское государство, а христиане негодуют по поводу того, что нет ничего крепче шампанского, — Мехти пожал плечами. — Что делать?

— А что говорят буддисты по этому поводу? — я кивнул головой в сторону индуса. — А из израильского посольства кто–нибудь есть? Ты их мнением тоже поинтересуйся… Если мы будем слушать, кто что говорит, то нам надо закрыть посольство на ключ и написать, что все ушли домой.

— Арслан, опять шутите? — Мехти покачал головой и ускакал обратно в толпу гостей налаживать связи и наводить мосты на будущее.

Тут к Марьям подошел Искандер, ты посмотри, как он лыбится, а как уставился на ее грудь. Вот урод! Так, а куда это он ее ведет? И зачем мы арендовали ресторан с парком? Шкуру спущу с Мехти — это он договаривался. Я хлопнул еще бокал шампанского, от которого меня мутило, и тут ко мне подошел американец. Ну хоть бы раз они прислали на наш прием советника, я уж не говорю о том, что сам посол мог бы почтить прием своим присутствием. Нет, всегда кто–нибудь из секретарей присутствует. Причем их в этом посольстве бесчисленное множество, и я в них путаюсь.

Пойти бы в сад и найти Марьям, но нельзя — все сразу всё поймут. Я, вслушиваясь в техасский выговор американца, напряг все органы, причем не только слуха, но и обоняния, и осязания. Как они умудряются говорить не разжимая губ? Кто им сказал, что они говорят на английском? Почему они не учат его перед тем, как ехать в Европу? Так, с этим я разобрался: они хотят мира во всем мире. Да и еще они хотят демократии. Ну, для начала пускай перестанут бомбить во имя мира, а то как начали с Нагасаки, так до сих пор остановиться не могут. Ему я сказал, что понимаю и разделяю его устремления и буду счастлив видеть торжество демократии во всем мире.

А вот и Жерар, французский посол, со своей благоверной прибыл. Так, их надо поприветствовать вместе с Асли. Я подлетел к Асли и, выхватив буквально у нее изо рта канапе, повел к гостям. Она хоть и прошипела, что я хочу уморить ее голодом, но пошла за мной.

К тому времени, когда мы подошли к французам, Марьям, еще раз слегка поклонившись им обоим, отошла в сторону и бросила украдкой взгляд в сторону Асли. Моя благоверная в этот момент облобызала жену Жерара. Француженка явно была смущена таким по–восточному бурным проявлением внимания к ее персоне и чуть отстранилась. Асли, истолковав это как застенчивость, потрепала ее по плечу. Мадам подскочила и, повернувшись к мужу, прогнусавила что–то. Я оттеснил Асли и склонился над пухлой ручкой мадам. А потом обратил свой взгляд на Жерара, мне было до смерти любопытно, что его благоверная сказала о моей. Это я у него и выпытал, предварительно напоив его шампанским. Выяснилось, что такое поглаживание по плечу натолкнуло его супругу на мысль о том, что так бесцеремонно можно похлопывать породистую лошадь, а не жену посла.

Я вспомнил Японию и закивал как болванчик, извиняясь, благодаря и снова извиняясь. Более неудобно мне за Асли было только на приеме, который американцы устраивали в свой День независимости. Асли вышила на своем платье огромные иероглифы, которые разглядела на вывеске дешевенького кафе напротив нашего дома. Я тогда совсем не знал японского и мне уже на приеме Сэнсэй перевел эти иероглифы. Вышивка на платье гласила: иероглиф «вкусное» красовалось на груди, а иероглиф «свежее» — сзади.

Жерар махнул рукой и сказал, что если я сумею договориться с официантом, чтобы он не отходил с подносом шампанского от него, то могу и сам похлопать его жену, причем по крупу. Через мгновение Жерар был поручен заботам официанта, а я пошел искать Марьям.

Подойти к ней я, конечно, не смогу, но хоть посмотрю, не ошивается ли рядом Искандер. Интуиция меня не подвела, Искандер, все так же пялясь на ее грудь, о чем–то ей рассказывал. Марьям рассеяно кивала головой и кого–то искала взглядом. Увидев меня, она мгновенно отвернулась и стала внимать Искандеру. Интересно, кого это она так выискивала?