Стиг Клаэсон - Мы Любим Ингве Фрея
— Я вам найду червей, — сказал Эман. — Я знаю примерно, где копать.
— И еще одно. Там, на берегу, есть лодка. Я возьму ее?
— Само собой, — разрешил Эриксон. — Мы проводим тебя. Весла-то спрятаны.
Все пошли к озеру. Шли цепочкой один за другим. Первым шел сапожник, за ним — Петтерсон с банкой червей, за Петтерсоном — Эриксон и Эман.
— Насчет памятника старины, — неожиданно сказал Петтерсон. — Это — шутка?
Сапожник резко остановился.
— Что? — сказал, он. — Это обычный памятник старины… Могила Ингве Фрея.
— Какая могила? Это развалины старого дома. Остатки фундамента.
— Да?
Сапожнику нечего было сказать. Больше всего на свете ему бы хотелось провалиться сейчас сквозь землю. Ему было стыдно.
— А Ингве Фрей был? Или вы тоже придумали его?
— Ингве Фрей был. Эриксон помнит его. Мне, когда старый Ингве умер, было пять лет. Ингве был злой, как черт, столетний старик. Он служил в солдатах. Я до сих пор помню его Юсефу.
— И когда они сыграли в ящик?
— Они не сыграли в ящик, — возмутился сапожник. — Они похоронены у церкви, как все другие.
— Я так понимаю, — сказал Петтерсон, — вы — люди вольные. Но на дорожном указателе обязательно должно стоять расстояние до памятника. Сколько до него примерно?
— Метров четыреста будет.
— Это и надо вписать.
— Я его сорву, — сказал сапожник, снова трогаясь с места. Теперь он шел заметно быстрее. И коленки и голос у него дрожали.
— Должен же я был как-то объявить округе, что свое отработал. А Эльна сказала, что нас на Выселках скоро станут принимать за памятник старины. Вот я и написал сгоряча ее слова на указателе, когда устанавливал новый почтовый ящик.
— Срывать указатель не надо, — спокойно заявил Петтерсон. — Но его надо усовершенствовать. А у могилы Ингве Фрея поставим мемориальную доску с разъяснениями… Нужно написать там что-нибудь такое: здесь издревле покоится Ингве Фрей. Он был воином и вождем. Юсефа оберегала его очаг.
— Я сорву фанерку!
Теперь остановился Петтерсон. Он сказал:
— Я всерьез говорю. Чего нам не хватает в нашем лесу — учти, я тоже теперь здесь живу — так это памятника старины. Священной могилы. Своего героя… Кто еще в наши дни помнит Ингве Фрея?.. Никто!.. Никто, кроме нас!
Они перешли через дорогу к озеру и скоро были у фургона. Домик на колесах удобно расположился среди березок и ольховника и совсем не загораживал дорогу воображаемым трейлерам с лесом. Как раз на этом месте раньше стояла лесопилка.
Возле фургона сидела голубоглазая блондинка в купальном халате.
— Познакомьтесь с Анитой, — представил ее Петтерсон. — Она без ума от здешних кувшинок…
— А это, — продолжал он, обращаясь к Аните, — трое вольных людей — члены-основатели только что организованного клуба друзей Ингве Фрея…
— И имя это мне что-то напоминает, — медленно добавил Петтерсон. — Вы никогда не слышали о корабле под таким названием?
— Нет, — сказал сапожник.
— Теперь весла. Покажите мне, где они?
Эман показал пальцем на березу. У ее ствола стояли два весла.
— Анита, дорогая, не принесешь ли ты мужчинам пива? Нам нужно кое-что обдумать.
Мошкара нудно гудела вокруг мужчин и Аниты, пока они, храня торжественное молчание, пили пиво. Старикам было не по себе, они устали от суматохи.
Поэтому они даже не улыбнулись, когда на шоссе появился еще один автомобиль, притормозивший неподалеку от нового почтового ящика.
Из машины вышли мужчина и женщина и направились к группе.
— В этом озере разрешено рыбачить? — спросил мужчина.
Навстречу ему поднялся Петтерсон. Старики сидели.
— Разрешено. Но только не спиннингом. Можно ловить на удочку.
— Если здесь на удочку ловить, — сказал мужчина, — так только с лодки.
Он оглядел озеро. Солнце сверкало в его мелкой ряби. Почти везде у берега рос камыш. Ловить рыбу удочкой можно было только в двух-трех местах с противоположной стороны.
— Красиво — вздохнула женщина. — Хорошо бы здесь покататься.
И она увидела наполовину скрытую камышом лодку.
— Мы не могли бы нанять вон ту лодку?
— Могли бы, — ответил Петтерсон. — Вы можете нанять ее за десять крон.
Мужчина повернул к нему голову.
— А еще за пять крон получите удочку и банку червей.
Мужчина больше не раздумывал. Он вынул кошелек и отсчитал из него пятнадцать крон.
Петтерсон принес весла и помог спустить лодку. Он вошел по колено в воду и провел лодку через камыши, а потом, вернувшись к старикам и Аните, отдал пятнадцать крон Эриксону.
Эриксон, ничего не сказав, деньги взял.
— Народ совсем посходил с ума, — сказал Эман. — Все словно сбесились в отпуску. Мы сегодня уже продали одним старую косовину.
— Продали что? — спросил Петтерсон.
— Палку для косы, — объяснила Анита.
— А ты это откуда знаешь?
— Знаю. Я не из города.
— Понятно. Раз ты не из города, значит, из деревни, из лесу. Вот почему ты в лесу как дома.
— В лесу нельзя быть как дома.
Эриксон по-прежнему сидел, зажав в ладони пятнадцать крон, и затравленно глядел то на Петтерсона, то на Аниту.
— Вы, наверное, устали? — сказала Анита.
— Я не устал, — сказал Эриксон. — Голова немного кружится. Со мной такое бывает. Из-за слишком высокого давления.
Надо сказать, что у Эриксона часто кружилась голова, и происходило это, когда он нервничал. Эриксоя вообще был нервной личностью.
Он плохо спал. Прогресс, развитие или новые порядки в деревне не имели к этому никакого отношения. Бессонница преследовала его всю жизнь.
Даже подростком в школьные годы он спал плохо. Хотя он всегда ложился рано. Может быть, теперь из-за телевизора он ложился чуть позже. Но он все равно рано вставал — и теперь и прежде. Он много работал, но усталость не давала желанного сна.
Его мать заметила, что сын плохо спит, и не раз говорила ему: самое главное — это хорошо отдохнуть. И не давать себе задумываться.
Поэтому Эриксон ложился рано и отдыхал. Он старался не задумываться, не думать вовсе. И он научился не думать. Но задумывался от этого не меньше.
Над чем же он задумывался, он сказать не мог. Но каждую ночь подолгу лежал с открытыми глазами: ему все казалось, что он что-то забыл или не успел сделать за прошедший день, становившийся, таким образом, незавершенным, неполным.
Но что это была за работа, которую он никак не успевал сделать за день, он вспомнить не мог.
Эриксон так и не привык к бессоннице и, случалось, специально изнурял себя тяжелым трудом для того толь-ко, чтобы легче заснуть.
Но свою бессонницу он хранил в тайне. У него вообще не было привычки жаловаться на что-либо, и он не рассказал о своей бессоннице даже доктору, который считал, что у него слишком высокое кровяное давление.
Он жаловался только, что у него иногда кружится голова.
Подобным же образом вели себя и сапожник и Эльна. И Эман. Люди на Выселках не любили жаловаться.
Конечно, случалось, что они жаловались на жизнь вообще, но на конкретные трудности, признание которых действительно могло бы им помочь, они не жаловались никогда.
— Если вам плохо, полежите у нас в домике, — предложила Анита.
Эриксон отказался, а сапожник вспомнил, что им пора домой. Эльна наверняка уже ждет их.
Но старики сидели.
Петтерсон, кажется, не был таким уж опасным типом.
— Вы, фру, в самом деле родом из деревни? — спросил сапожник.
— Да, хотя я из мест, что подальше на севере. Анита родилась в деревне. Она долго жила в лесу и знала тип людей, с которым встретилась в лице трех стариков. Беда их была не в старости, а в том, что они до времени стали ненужными. Может быть, она даже знала, отчего они стали ненужными, но она пожила свое в лесу и потому промолчала.
Но она узнала крестьянина, у которого не осталось больше скотины, и мастерового без заказчиков.
— Вы держали много коров? — спросила она.
— Три, — сказал сапожник.
Из этих слов Анита узнала, что Эриксон и Эман были той лошадью, держать которую на хуторе они не могли из соображений экономии.
Ниссе Петтерсон тем временем зорко следил за перемещениями лодки на озере.
— Они, кажется, поссорились, — сказал он. — Мужик гребет сюда, как будто за ним черт гонится… Кстати, он забыл уплатить нам за парковку машины.
— А разве он должен? — спросил Эман.
— Должен.
— Я в этом не участвую, — сказал сапожник. Он поспешно поднялся, а вслед за ним встали и Эриксон с Эманом.
— Нас ждет Эльна, — сказал сапожник. — До свиданья!
— Завтра мы оформим ваш памятник, — сказал Петтерсон.
— Чего не знаю, того не знаю, — ответил сапожник. — Посмотрим.
Старики заторопились назад. Они перешли шоссе и быстро углубились в лес.
