Гурген Ханджян - Тени улицы марионеток

— Понял, — Вреж с трудом поднял голову и поглядел на отца многозначительным, красноречивым взглядом, в котором еще продолжал тлеть огонек недоверия и надежды на то, что отец все же не тот, за кого себя выдает. Сын буравил отца взглядом, надеясь проникнуть в глубины его сердца, отыскать там истинное.

— Молодец! — похвалил Каро и, не выдержав испытующего сыновнего взгляда, отвернулся к окну. — Иди сюда. Смотри, какая большая, сильная собака, — позвал он, глядя на улицу.

— Охотничья? — присоединился к отцу сын.

— Нет, королевский дог. Как ты думаешь, он уложит волка из зоопарка?

— Не знаю. Наверно. Такой огромный...

— Большой-то он большой, но я сомневаюсь в его победе. Холеное животное, выросшее в домашних условиях. А волк остается волком. Помнишь, как ты копировал его вой?

— Не помню.

— Вот так, слушай: ууууу!.. — выл Каро. — Ну как, похоже?

— Похоже, — смеялся Вреж.

— Ну-ка, давай вместе. Ууууу!..

— Ууууу!..

Так и выли в окно отец с сыном, первый озабоченно, а второй — заливаясь радостным смехом: «Ууууу!..»

Бывало, по ночам Каро подходил к спящему сыну и подолгу простаивал в его изголовье. Сын, как обычно, улыбался во сне, образовавшейся на щеке ямочкой напоминая мать. Каро наклонялся, осторожно гладил курчавую голову сына, целовал. Сердце сжималось, он задыхался от боли. «Несчастный ребенок! Я, в сущности, отжил свое, а твоя жизнь еще впереди. Как ты выживешь?» Слезы наворачивались на глаза, и вдруг его охватывало яростное желание разбудить сына, крепко прижать к себе, целовать безудержно, просить прощения: «Смотри, сынок, вот он я — настоящий!» Но уже в следующий миг он одергивал себя и отходил от кровати. Каро ложился, закрывал глаза, стараясь направить мысли в иное русло, чтобы сон был безмятежен, чтобы отпустили кошмары, на пике которых в последнее время все чаще и чаще возникало напоминающее пса омерзительное существо, раскрывающее вонючую пасть и вонзающееся в горло желтыми клыками. Каро задыхался, но оторваться от чудовища не мог...

9

Изредка Каро сознавался себе, что жизнь не такая уж гадкая штука, во всяком случае, порой может быть приятной и даже привлекательной. Такие мысли согревали душу Каро в минуты, когда он оставался наедине с природой, когда спускался в прохладное ущелье, оставив за спиной лай околоточных сторожевых собак, и садился на речном берегу. Только здесь в нем пробуждалось чувство того, что он не оторван от жизни, что тысячами нитей связан не только с видимой средой, но и со Вселенной, с бесконечностью, с сущим, даже с безвестностью. Именно здесь ему начинало казаться, что он не просто нераздельная, но и необходимая частица окружающего мира. Эту сказку ему навевали журчание речки, бежавшей по зеленому ивовому тоннелю, шелест ветвей, листвы и трав, монотонное жужжание насекомых, удалявшийся и приближавшийся сорочий гомон, качавшиеся на отвесных краях ущелья деревья, выглядывавшее из их крон солнце, изрезанная ветками голубая лента небес и плывущие по ней птицы. Каро разувался, закатывал штанины, опускал ноги в мягкий мох, ложился на траву и устремлял взгляд ввысь. Две загадки — лицом к лицу. И вдруг Каро начало казаться, что там, за световыми годами, кружится такая же планета, где в таком же ущелье, в той же позе лежит подобное ему существо, думает о том же, что и он, чувствует то же, что и он. Каро свистнул в знак приветствия, убежденный в том, что тем же свистом оттуда приветствуют его. Пройдет время, их уже не будет, и тогда где-нибудь в космосе встретятся эти два свиста.

«И все же жизнь обладает какой-то особенной прелестью, — подумал лежавший на траве Каро. — Почему же я не научился жить? Не научили? Помешали? А может, причина в наследственности? Или все вместе? Не знаю, но факт остается фактом: жизнь не состоялась. Если бы мне второй раз была дарована возможность, тогда, наверно... Но второго раза не бывает, мой «второй раз» — это Вреж». Вспомнились сказанные сыну слова: «Если хочешь полюбить жизнь, если хочешь, чтобы и она тебя полюбила, ты должен присутствоватъ в ней каждой клеточкой, ты должен ухватиться за все, должен обладать ею. А для этого нужно держаться подальше от проповедей лжеморали и пустых идей, потому что единственная истина — в самой жизни, в твоих собственных желаниях и воле». Взгляд сына не давал оснований думать, что он понимает слова отца, но чувствовалось, что мальчик пытается вникнуть в них.

Откуда-то доносился шум пирушки — отдаленные голоса, почти ничем не отличавшиеся от нудного мушиного жужжания и потому не нарушавшие общего умиротворения, не мутившие душу.

И все же какая-то точка на самом дне мозга — сосредоточенная и осмотрительная, готовая бить тревогу — была направлена на человеческие голоса. Больная страхом к людям маленькая мысль, готовая в любую минуту разбухнуть и стать доминирующей.

«Если бы можно было жить в этом ущелье, если бы можно было остаться здесь навсегда!..»

Но ведь и здесь те же темные и зловещие ночи, а бездомные собаки голодны и жестоки, затаившиеся под камнями змеи стремительны и коварны, скрипучие стволы готовы рухнуть в любую минуту...

«Если бы я мог, как свист, устремиться ввысь и обрести свое место в космосе», — думал Каро и чувствовал, как в нем растет ненависть к собственной плоти, а всего несколько минут спустя уже видел свое тело разбившимся о камни, видел брызги мозга, свернувшуюся в траве кровь, и эта картина наполняла его необъяснимым блаженством.

10

Выйдя из кафе и стоя на краю тротуара, он наблюдал за вечерней суматохой города.

А тень, укрывшись за стеной, подстерегала его.

Хаос улицы всегда производил на Каро впечатление нелепого, бессмысленного, хотя он четко осознавал, что любой из участвующих в этом хаосе элементов преследует в своем движении определенную цель. Но не было — а может, она просто была неизвестна — основной, общей сути, собирающей вокруг себя все и вся, выводящей движение из состояния абсурда. А если сам абсурд и есть суть? Если Его не существует, вполне возможно, что так оно и есть: абсурд — суть, а значит, суть отсутствует. А если Он тем не менее существует, как в таком случае объяснить происходящее? Может, и впрямь неизъяснимы дела Господни?! А если ключ к обманчивости кроется именно в «неизъяснимости»? Неизъяснимы потому, что их нет? Что же в таком случае скрывается за «изъяснимостью»? Что за детские игры заводит Великий, Господь, Неизъяснимый, Абсолют, Автор и Творец всего сущего? Представить ученого, автора сложнейших открытий, бросившего все и проведшего остаток дней играя в жмурки... Может, Господь впал в детство, лишился рассудка?!. Горе тому миру, чей Господь свихнулся и оставил все на самотек! «Да нет, вероятнее всего Его просто нет. Нет и все», — уже в который раз заключил Каро, но не смог окончательно задушить скепсиса, закатившегося в глухой уголок души, затаившегося там, чтобы в удобный миг снова появиться со своими неизменными доводами.

А тень неторопливо ждала, скрывшись за стеной, и стоявший на краю тротуара Каро ощущал затылком ее присутствие, чувствовал, как она, удлиняясь, выползает из-под стены, затем сжимается, отступает и скрывается снова. Напряжение достигло своего пика: Каро дрожал всем телом. Вдруг он резко повернулся, сорвался с места и помчался навстречу тени. Заметив это, тень тоже сорвалась с места и скользнула по асфальту. На безлюдной улочке гулко отдавался звук шагов Каро, а бежавшая впереди тень, злорадно усмехаясь, то нарочно сбавляла шаг, то резко вырывалась вперед.

Прикованный взглядом к асфальту, Каро не заметил, как кончилась безлюдная улица и он очутился в самом центре широкого, освещенного проспекта. Сделав свое дело, тень незамедлительно смешалась с другими и пропала. Едва Каро поднял глаза, как заметил, что на него несется целая колонна ослепляющих прожекторов. От растерянности он застыл на месте, не сумев сориентироваться сразу, но уже в следующий миг, опомнившись, рванул к тротуару.

Тяжело дыша, он стоял под деревом, наблюдая за тем, как вниз по улице грохочут бронемашины, громадные ракетные установки, набитые солдатами грузовики, волокущие за собой незачехленные пушки. Ужасающий грохот, скрежет впивающихся в асфальт гусениц, зловещие силуэты глядящих в небо ракет и артиллерийских стволов вызывали в нем тревогу и смятение. «Неужели началось?» — испугался Каро и вдруг увидел под гусеницами раздавленные человеческие тела, размозженные головы, остатки прилипших волос и мозгов, услышал стрельбу и взрывы, стенания и вопли. Повернувшись на крик, он увидел окровавленные мечи и копья, отравленные стрелы, гигантские булавы, топоры, палицы и камни, окровавленные кровожадные рты и пальцы... Каро побежал. Перед ним мелькали снопы сине-желтых лучей, в фокусе которых горели, испепелялись человеческие тела, извивались задыхавшиеся от газовых отравлений люди, гибли от белокровия дети... И вновь окровавленные рты, руки по локоть в крови, глаза кровопийц...