Светлана Замлелова - Абрамка
– Ну и что же папа? – спросила я холодно.
– Как-то странно… – вздохнула Лиза. – Смотреть на него тяжело. Мучается он…
– Мучается?! – я так удивилась, что забыла о своей давешней обиде. – Это Иван-то Петрович мучается? Мается – я бы ещё поняла. Но чтобы мучиться…
– Мается? – тревожно переспросила Лиза. – Как мается? Почему?
– Да потому что… потому что для людей вроде нашего Ивана Петровича естественным было бы плодиться и работать в поте лица. Но они на такую основательную малость не согласны. Вот и чудят... – я завелась, потому что всегда завожусь, когда говорю об Иване Петровиче. К тому же предоставлялся случай уколоть Лизу, и я просто не могла упустить этого случая. – Вот если попробовать представить разных людей в характерных для них позах… ну или… за характерными занятиями, что ли… так Иван Петрович представляется мне в масонском фартуке. Или что-нибудь в этом роде.
– Почему? – испугалась Лиза.
– Почему? Да потому что ему бы очень пошло членство в каком-нибудь тайном обществе. Знаешь, такая кипучая бестолковость и чванство… Да, – мне и самой стало забавно, – Иван Петрович вполне сошёл бы за масона. Если бы в своё время не был комсомольским работником.
– Разве он такой? – подавленно спросила Лиза.
– Какой «такой»?
– Ну такой… пустой, – неохотно выговорила Лиза.
– Почему сразу «пустой»? – мне стало жалко Лизу – столько лет не видеть отца и вдруг узнать, что это пустой и никчёмный человек.
– Потому что… – солидно и основательно, точно это было плодом долгих и трудных её размышлений, проговорила Лиза, – потому что кто любит тайны, тот замышляет злое. Тайна думает, что одна знает истину и всегда воюет с традицией. На самом деле это покров пустоты. Это самообман для немощного духа, это… это пища для голодного тщеславия.
– Хм… – меня насмешили и удивили Лизины формулировки. – Похоже…
– Но, если похоже, то он действительно мучается! – воскликнула Лиза.
– Да с чего ему мучаться?! – разозлилась я. – Катается как сыр в масле… Мученик тоже…
– Человек, зло творя, всегда мучается, – тихо проговорила Лиза.
– Ну, не хотел бы – не творил, – пробурчала я.
Помолчали.
– Тихий ангел пролетел, – сказала вдруг Лиза.
– Что?
– Когда вот так внезапно все замолчат, говорят, что это ангел пролетел.
– А-а-а…
– А что, он тайны любит?
– Кто? Ангел твой?
– Да нет, папа!
– Очень любит. Вот Люггер, например. Только приехал – уже тайны. Да и как засуетился-то!.. Противно…
– Ну, Люггер – это не тайна, – засмеялась Лиза с каким-то облегчением. – Люггер – это Америка. Это папа перед Америкой заискивает.
– Да денег он ищет на свои дурацкие прожекты! – разговор об Иване Петровиче начинал мне надоедать, Лиза стала казаться скучной. – Лучше бы поучился у американцев их зарабатывать.
– Почему надо у них учиться? – искренне удивилась Лиза.
– Потому что Америка – страна свободы, и Нью-Йорк – столица мира…
– А я – королева Луны, – захихикала Лиза.
Я хмыкнула, хотя эта невинная шутка почему-то неприятно задела меня. А Лиза не унималась.
– Какая же там свобода? – весело спросила она, точно заигрывая.
– Обыкновенная… – лениво ответила я.
– Такая же свобода, как их статуя – слепая, рогатая, на воде стоит. Хи-хи-хи…А ещё я слышала, у них есть бык золотой.
– Бык золотой?!
– Ну да. «Быки» – это что-то такое на бирже. Так вот у них возле биржи… или как это у них называется?
– Если биржа, то так и называется – биржа, – огрызнулась я.
– В общем, доужонс какой-то, – Лиза захихикала. – И там у них стоит фигура быка. Памятник такой… скульптура. И они с ним на счастье фотографируются.
– Ну и что тут такого? – я разозлилась. – Кто-то монетки в фонтан бросает, кто-то с быком фотографируется. Что тут такого?
– Да ведь это же образ! – удивилась Лиза.
– Какой ещё образ? – меня взбесило, что Лиза точно удивляется моей бестолковости.
– И Свобода, и Бык – это же образы! Слепые вожди слепых – это раз. Золотой Телец, которому они кланяются – это два. Вот тебе и вся Америка! Хи-хи-хи…
– Америка – это сила! – обиженно ответила я.
– Ты, значит, тоже силу уважаешь? – погрустнев вдруг, спросила Лиза.
Меня удивляли эти скачки её настроения.
– Почему – тоже?
– Как папа… – тихо сказала Лиза. – Он ведь тоже силу уважает?
– Очень может быть. И что в этом плохого? Это нормально! Все уважают силу. Ты вот разве не уважаешь?
– Я? Нет…
– А что же ты уважаешь? – усмехнулась я.
– Правду, – тихо сказала Лиза.
– Ой… Ну конечно! – мне вдруг показалось, что я с самого начала ждала, что Лиза именно о чём-нибудь в этом роде заговорит. – Конечно! Я так и знала… Это же пошло, Лиза!
– Что пошло?
– Все эти слова… про силу и правду… Сколько уже говорено! Есть такие трескучие фразы, типа… «рукописи не горят» или про слезинку ребёночка… Надоело! Надоело это фальшивое умиление! И про Бога… Ну какой может быть Бог, Лиза, если в Него никто не верит? У Него электората нет! Я вот, например, ни одного праведника не видела за всю-то жизнь… Знаешь, все эти руководители со свечечками… И Церковь… Церковь сегодня – это коммерческая организация…
– Ну раз мир стоит, значит, и праведники где-то живы... – оборвала меня Лиза. –Хотя… ты права… не по правде теперь люди живут…
– А как теперь живут? – усмехнулась я.
– Кто по уму, кто по плоти, – вздохнула Лиза, не замечая моей усмешки. – А по сердцу, по правде – почти никто. Вот была я в одном монастыре… Все думают, что у них там праведники собрались. А я такого там насмотрелась…– и Лиза тихонько захихикала. – Одна прихожанка, знаешь, например, как молится? «Господи, – говорит, – пошли мне искушения богатством и славой»! – и Лиза снова тихо-тихо захихикала. – Сёстры-то её осуждают, а мать Евлалия – та почти презирает и ругается. А сама про благодетеля одного рассказывает: «У него свой банк!» И так это гордо рассказывает, точно это её банк-то. А я возьми да и спроси: «Уважаете, матушка, ростовщиков-то?» Она и замолкла. И обиду на меня с тех пор затаила... Но это не значит, что правды нет!
Признаться, всё, что Лиза наговорила, показалось мне сущим бредом. Потому я решила переменить тему.
– И всё-таки непонятно, что плохого в Америке…
– То, например, что Америка и большевизм – это одно и то же, – спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся, объявила Лиза, нисколько при этом не смутившись переменой темы.
– Как это?! – опешила я.
– Да так… Всё мечта о лучшей жизни. А главное – с прошлым порвать и с восторгом ждать светлого будущего. В этом их закон и пророки. В это все верят…
– Ты хочешь сказать, что Иван Петрович... – перебила я Лизу.
– Папа пустоте служит, – сказала Лиза, уставившись себе под ноги, – и всегда служил. А пустота – это когда новый человек торжествует. А разве важно, кто этот новый человек? Важно, что ненависть к старому… – она не закончила фразы.
– К старому человеку? – усмехнулась я.
– Нет. К старому вообще. К старым традициям.
– А Люггер? – мне захотелось сбить её с толку. – Красивый, улыбчивый…
– Потому и лыбится, что суда боится, – отвесила Лиза.
– Какого ещё суда?
– Суда... – Лиза поддела носком какую-то жестянку, и жестянка с грохотом покатилась по тротуару. – Они же отношения в суде выясняют…
– Ну и что? Это нормально!
– Это прибыльно, а не нормально.
– Это цивилизованная форма общения…
– Это пустота, – глядя куда-то в сторону, сказала Лиза.
– Да почему?
– Это против традиции.
– И какой же? – усмехнулась я.
– Весьма унизительно иметь тяжбы. Гораздо лучше оставаться обиженными и терпеть лишения…
– Ты это серьёзно?..
– Да…
К счастью, мы уже пришли.
– Ты куда сейчас? – как можно более беззаботно спросила я у Лизы.
– К себе в избушку… – Лиза вздохнула.
Мне показалось, что она окончательно разочаровалась во мне. Впрочем, так же как и я в ней.
VIII
По приезде Лизы Иван Петрович долго не мог договориться с сёстрами, у кого Лизе суждено остановиться. Иван Петрович требовал считаться с отцовскими правами, но Ольга Петровна и Татьяна Петровна всячески давали понять, что в одном доме с моей матерью Лизе может показаться неуютно. Согласились на том, что Лиза остановится в нашем флигеле. Флигель – это громкое название сарая, сидевшего, как старый гриб, под огромной берёзой. Когда-то до отказа набитый разным хламом, стараниями матери сарай был переоборудован.
Что только ни хранилось в нашем сарае: обрезки досок, ржавые вёдра и лопаты, сломанный садовый столик, старые куклы и велосипеды – казалось, здесь разместился археологический музей. Но однажды у кого-то в гостях мать увидела летний домик и загорелась устроить у себя такой же. Хлам немедленно был препровождён на свалку, стены сарая обили вагонкой, крышу перекрыли, полы перестелили. Снаружи домик выкрасили тёмно-зелёной краской, поставили небольшое крылечко с перильцами, к белому оконцу прицепили резной наличник, заказанный матерью у какого-то местного умельца. И сарай стал флигелем.
