Мигель Сильва - И стал тот камень Христом
Ты отнял у брата своего его законную жену, чтобы насытиться ею, похотливый кабан, утолить свою чувственность, а не чувство любви. Ты соблазняешь безвольных подкупами и подачками, запугиваешь трусливых угрозами и пытками, бросаешь куски со своего стола сквалыгам и блудницам, лицемерно поклоняешься храму Всевышнего, не обретя веры в святость его, ибо скверна твоя пропитала тебя еще в утробе матери, и как ни тщись отмывать свою душу жавелем, ополаскивать ее благовонными водами, никогда тебе не стереть с нее пятен позора, не развеять ее смрада.
Дабы умертвить меня преступным образом, ты вместо сабли использовал голые ноги юной девы, связал себя публичной клятвой, дабы сбить с толку тех, кто желал быть сбитым с толку; ты явил всем супругу свою зачинщицей казни, моей казни, жажду которой ты сам заронил в ее сердце. Много честных людей попадет и завтра в твою западню: они будут винить в моей гибели Саломею и Иродиаду, но тебе не дано обмануть Сына человеческого; он раскроет твое коварство, злокозненность грязной лисицы и выплеснет на твое величие тетрарха свое презрение плотника.
Услышь от меня пророчество Господа Бога:
Ты, сын первого Ирода, тетрарх Галилеи и Переи, слушай меня. Царь набатейский[24] никогда не забудет, что ты выгнал его дочь без всякой на то причины, царь набатейский выполнит клятву отомстить тебе за свое поругание, его тараны разрушат стены твоей крепости, пыль из-под копыт его коней покроет саваном твои города, а в это самое время умрет и римский император, который сейчас тебя опекает и охраняет; и его место займет другой, который с большой охотой выслушает жалобы твоих врагов, и ты будешь отсюда изгнан, и бросишь эти горы и долины, какими тут владеешь; твои рабы и наложницы тебя не пожелают знать, и побредешь ты по голым полям, отравленным ненавистью оскорбленных, и только одна Иродиада разделит твое несчастие, но присутствие сообщницы не позволит тебе забыть улицы, мощенные окровавленными трупами, а проказа каленым железом выжжет на твоем теле свои клейма, и ты будешь выть, как роженица, а голодные псы будут лизать твои раны, и только полубезумная Иродиада будет бдеть возле тебя без слез в последнюю ночь твоей смертной агонии.
Таково прорицание Господа Бога.
Мое рассеченное горло снова сможет заговорить, чтобы вынести твои преступления на суд Божий. Мои вновь ожившие руки взмахнут бичом, чтобы заставить тебя пасть к ногам ангелов, карающих без пощады; мои расправленные плечи столкнут тебя в геенну огненную. И когда твоя гордыня развеется прахом, когда твое имя станет всего лишь символом беззакония, Иоанн Креститель будет славиться в грядущем старцами и детьми, которые под звуки лютни в песнопениях своих, сложенных моим отцом Захарией, станут называть меня пророком Всевышнего, ибо шел я впереди Господа, чтобы расчищать его стези.
Таково прорицание Господа Бога.
Дьявол
Расставшись с Иоанном Крестителем, Иисус не разрешает своим трем спутникам идти за ним в пустыню. Он просит их направиться в Галилею, где в синагоге Капернаума они снова встретятся перед севом хлебов. Фома-рыбак знает те места как свои пять пальцев, рыбаки Андрей и Иоанн тоже избороздили на лодках все озеро. Иисус признается, что после крещения Святой Дух зовет его одного предаться размышлениям в горниле пустыни, прежде чем посвятить себя выполнению предначертаний Отца небесного.
Он сворачивает с дороги, ведущей в Иерусалим, на каменистую тропу, которая тянется наверх к темной и оголенной громаде гор. Чтобы дойти до самой вершины, надо пробираться сквозь заросли крапивы, стегающей одежды и обжигающей тело; надо осторожно ступать по камням, срывающимся вниз из-под ног, и прокладывать дорогу в частом кустарнике. Клубком свернувшиеся змеи таятся среди колючек, следя за пришельцем, нарушившим их покой; огромные пауки качаются на ветках кустов, полчища скорпионов расползаются по земле живыми черными пятнами; ненасытные стервятники кружат низко, высматривая, не подаст ли кто признака жизни под засохшей травой.
Иисус добрался до вершины горы и стал обозревать окрестности. В северной стороне лесные дебри Самарии не позволяют видеть голубизну Генисаретского озера, но и не заслоняют белую голову горы Ермонской, которая господствует над всей далью. На юг медленно движется тонкая лента Иордана. В западной стороне раскинулся Иерусалим, и отсюда можно видеть его стены, или они ему только видятся.
Карканье хищных птиц, вой гиен и шакалов, скорбные всхлипывания ветра — здесь единственные голоса Вселенной.
Иисус постится сорок дней и сорок ночей, не освежаясь ягодами можжевельника, не призывая ангелов-хранителей, как это делал Илия, а стойко претерпевает все лишения. Только иногда решается испить гнилой водицы, которую после редких дождей оставляет жара в расщелинах скал. Двадцать первых дней проходят час за часом в молитвах и размышлениях. Иисус пытается понять еще не познанную суть самого себя, Иисус повторяет псалмы, которым учил его отец Иосиф: «Господи, сердце мое — ладан образу Твоему, руки мои, воздетые к небу — как подношение вечернее», «Спаси и помилуй нас, Господи, ибо исчезает верность, пропадает честность»; Иисус думает, вспоминая книгу Исаии, на страницах которой брильянтом сверкает мессианское пророчество: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его; И почиет на Нем Дух Господень...» «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их». «...Земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море».
Последние двадцать дней — самые долгие и тяжелые, его силы истощаются, как вода в летнюю засуху, голодание грозит изнурить вконец, сон и бодрствование начинают сливаться воедино, стирается грань между явью и дремой, шумом льющихся слез отдается в мозгу плач Иеремии: «Язык грудного младенца прилипает к гортани его от жажды; дети просят хлеба, и никто не подает им».
И в этот момент является Дьявол, нет, не как образ во плоти, вынырнувший из мрака, а как облако цвета меди и с запахом меди; или как сгусток дыхания зелени, облепившей склоны горы, где лежит кающийся, или как начало начал, не в облике человека, но со своими словами и доводами. Иисус ощущает его присутствие и понимает, что предстоит одолевать искушения.
Соблазну подверглись Адам и Моисей, да и весь народ Израиля не раз подвергался соблазнам. Искушение — это риск, неотделимый от разумного бытия, и если хочешь жить с людьми и подобно людям, необходимо пройти испытание.
Искуситель говорит:
— Если ты Сын Божий, прикажи этим камням обратиться хлебами.
Иисус отвечает:
— Если раньше твоя злокозненность разбилась о смирение и покорность Иова, то какими силами сможешь ты ввести во грех меня? Из-за твоих злодеяний Иов потерял весь свой скот, молния испепелила его пастухов и овец, три халдейских отряда увели его верблюдов и закололи кинжалами сторожей, страшная буря лишила его семерых сыновей и трех дочерей, тело его покрылось гнойными язвами, кожа его прилипла к костям, братья и друзья его бросили, гниющая плоть отвратила от него даже его собственную жену, и все же тебе не удалось склонить Иова к подлости и заставить согрешить хотя бы в речах. И ты думаешь, что моя воля слабее, чем у Иова? Ты, наверное, считаешь меня большим ослушником и худшим слугой Господа Бога, чем Иов? Или ты пришел уже уверенный в своей победе? Я никогда не превращу эти камни в хлеба, ни эти лужи в кувшины вина, ни эти обломки скал в изысканные яства, подававшиеся царю Соломону. Ибо во Второзаконии написано: «Не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа».
Спрашивает Дьявол:
— Ты хочешь сказать, что хлеб и вовсе не нужен, что вся пища человека — это пища духовная; что одного слова Божьего хватит, чтобы насытить всех страждущих?
Отвечает Иисус:
— Нет, не духом единым жив человек. Он жив и хлебом. Но всегда найдется тот, кто будет втолковывать людям, что нуждаются они только в хлебе, дабы скрыть от них все значение духа. Всегда найдется и тот, кто присоветует людям жить только духом, дабы отказать им в праве на хлеб. И то и другое претит справедливости Отца небесного.
Тогда Дьявол взмывает в небо, прихватив с собой Иисуса, хотя тело спящего Назарянина остается лежать в пыли. Две пары чертенят — как черные волчата, запряженные цугом, — несут по воздуху призрачную карету с Дьяволом и Иисусом. Во мгновение ока пересекают они небо Иудеи и оказываются на самом верху Иерусалимского храма, над галереями, примыкающими к главному входу. Иисус обводит глазами стены из белого мрамора и округлости коринфских колонн, задерживает взгляд на портике, где бродят жрецы и простые люди, не смешиваясь друг с другом, и глядит еще ниже, туда, где ломаной трещиной уходит в землю сухое русло Кедрона.
