Валерий Козырев - Джесси
– А как ваша церковь называется?
– Евангельских христиан.
– А ты когда-нибудь в другой… Ну, в этой… где в колокола бьют – был?
– Православной?
– Ну да, в Православной.
– Не-а, – ответил Вока.
– А я был, да только ни одного слова, кроме как «Господу помолимся» не понял.
– Ну, значит, ходи туда, где хоть что-то понимаешь, – шутя, подытожил Вока.
В следующее воскресенье Гена слово в слово повторял за пастором слова молитвы, с особым трепетом он произнес то, что касалось «уразумения Писаний». На этот раз Филипп Николаевич говорил проповедь о вере. Поясняя, что вера больше относится к тому, чего нельзя увидеть и ощутить сразу же, и только через молитву и труд она становится осязаемой и зримой. Гена не раз слышал, как бабушка говорила кому-нибудь укоризненно: «У-у, Фома неверующий!». Оказывается, это была не просто бабушкина присказка, – как думал Гена, а библейская быль о Фоме, одном из учеников Иисуса, который не поверил, что он воскрес. Впрочем, многого Гена не понял и на этот раз. Например, как невидимое превращается в видимое, и почему для Бога вера важнее всего, даже важнее, чем хорошие дела. Ещё Филипп Николаевич упоминал о детской вере, пусть наивной, но искренней, потому, что дети верят в то, что им говорят, не сомневаясь. И что именно к такой вере призывает Иисус. А Гена, слушая, размышлял про себя: «Я уже не ребенок, но ещё и не взрослый, так какая же, у меня вера? Наверное, средняя», – заключил он.
– Вока, а какая у тебя вера? – спросил он, по дороге домой.
– Не знаю, – немного подумав, ответил тот.
– А у меня – средняя, – сказал Гена.
– Чего-чего? – чуть не поперхнулся Вока.
– Вера у меня средняя, потому что я уже не ребенок, но еще и не взрослый, – повторил Гена.
– Ага, средневозрастная. Что-то вроде переходной, да?
– Может, и так. – Ничуть не обиделся Гена и спросил: – Вока, а что такое «молитвенный труд»? Это когда много молишься да?
– Ну, вроде того. Только нужно ещё знать, о чем молиться.
– А как узнать? – не унимался Гена.
– Знаешь, я в этих вопросах не такой-то уж и дока, лучше поговори с моим отцом. Он тебе все популярно объяснит, – немного подумав, ответил Вока.
– Ладно, поговорю, – пообещал Гена.
Он видел, что сразу после проповеди к сцене выходят люди; они молились вместе с пастором и некоторые радостные, а другие наоборот – с заплаканными лицами, возвращались на свои места. И после очередного собрания спросил у Воки:
– Вока, почему они радуются?
– Потому что покаялись, и Бог простил их.
– А плачут?
– Потому же.
– А кому нужно каяться?
– Тому, кто грешник.
– А кто грешник?
– Тот, кто грешит, тот и грешник, – как-то уж больно односложно отвечал Вока.
– Ну, а мне надо каяться?
– Наверное, да.
– А ты каялся?
– Каялся.
– И что, уже не грешник?
Вока вздохнул.
– Иногда грешник.
– Но ведь ты же каялся?
– Каялся.
– Тогда почему – грешник?
– Не знаю. – Пожал плечами Вока.
Тем временем они подходили к Вокиному дому, и он предложил Гене зайти и обо всем поговорить с его отцом.
Они пришли первыми, и дома у Воки ещё никого не было. Старшие его братья Павел и Никита, в воскресные дни занятые в церкви, приходили лишь к вечеру. У Кати сразу после утреннего Богослужения начинались занятия воскресной школы, и Полина Алексеевна осталась в церкви дожидаться её. Но вскоре пришел Василий Семенович. Вока сказал, что у Гены есть вопросы касательно Бога и покаяния, и что он, Вока, ничего вразумительного ответить ему не смог.
– Ну, что ж, любознательность – хорошее качество, – сказал Василий Семенович и пригласил Гену в большую комнату, которая служила и залом. Он предложил ему сесть в кресло, сам сел на стул напротив и спросил, каким Гена представляет себе Бога. В глазах Гены навязчиво стоял иконный образ Иисуса, с большими темными глазами.
– Я думаю, Он такой, как на иконе, – не совсем уверенно произнес Гена.
– Хм… – Василий Семенович выдержал небольшую паузу, собираясь с мыслями. – Не хочу разрушать твое представление, но вряд ли изображение на иконе полностью соответствует образу настоящего Христа. Ведь на иконах он изображен по-разному – так, как представляли его художники. Причем, каждый в свое время и движимый духовными переживаниями, которые были присущи только ему. Ну, да ладно, спрошу по-другому: ты когда-нибудь слышал о Боге Отце, Сыне и Святом Духе?
– Ну, да. – Утвердительно кивнул Гена. Он действительно много раз слышал, как пастор говорил эти слова.
– И как ты это представляешь?
– Никак, – признался Гена. Он и до этого мало что понимал, а если и понимал, то по-своему, а теперь вообще все перепуталось в один большой ком сплошных загадок. И в глубине души он уже сожалел, что согласился на этот разговор.
– Вижу, совсем сбил тебя с толку своими вопросами, – улыбнулся Василий Семенович. – Давай я лучше расскажу тебе сказку, хорошо?
– Хорошо. – Поудобнее устроился в кресле Гена. Он любил слушать сказки.
– Это произошло в одном большом дальнем лесу, – начал говорить Вокин папа спокойным ровным голосом, как обычно взрослые рассказывают детям сказки. – В лесу обитало много разных зверей. Звери жили дружно, и все было бы хорошо, но их дети очень шалили, и это доставляло много неприятностей взрослым. И вот однажды звери собрались на совет у Большего дуба и решили, что довольно их детям шататься по лесу без дела и безобразничать, а пусть-ка лучше они учатся, да ума набираются. Долго думали звери: кого же поставить учителем? И наконец решили, что лучше Быстрого Зайца учителя не найти, потому что он много бегает по лесу и много чего повидал. Но зверята учиться не хотели, вели себя плохо и не слушались Зайца. Опять собрались звери на совет и решили, что, раз их дети не слушаются Зайца, то пусть учителем будет Большой Тигр. Уж его-то они не посмеют ослушаться! Но зверята как только увидели Тигра, в страхе разбежались в разные стороны. Тогда решили звери, что пусть учителем будет Мудрый Медведь. В первый же день Медведь удивил зверят, предложив им самим установить школьные правила, а также наказание за их нарушение – ведь зверята прекрасно знали, что все правила в лесу устанавливают взрослые, а они только нарушают их. Поэтому предложение медведя их заинтересовало, и они составили список, в котором было десять правил, а также и десять наказаний, если вдруг эти правила, кто-то нарушит. Некоторое время все шло как нельзя лучше, зверята прилежного учились и хорошо себя вели. Но однажды кто-то украл у медвежонка бутерброд. Вскоре нашли и виновного – им оказался маленький серый крольчонок. Учитель поставил его перед всем классом и спросил, почему он украл бутерброд. Крольчонок расплакался. «Простите меня, пожалуйста, – всхлипывал он, растирая лапками слезы. – Утром я не успел позавтракать, а из сумки медвежонка так вкусно пахло…» По правилам, которые установили сами же зверята, за воровство полагалось десять ударов тростниковой палкой по спине, но им стало жаль крольчонка, и они принялись упрашивать Медведя не назначать ему наказания. Мудрый Медведь сказал, что, если не наказать крольчонка, то воровство в школе не прекратится. Поэтому наказание придется исполнить, чтобы все знали – правила очень серьезные и нарушать их нельзя. Крольчонок жалобно всхлипывал, и зверята жалели его, но не знали, как ему помочь. Они понимали, что учитель прав, и если крольчонка не наказать, то уже завтра начнут нарушаться все правила. И в этот момент тот самый медвежонок, у которого крольчонок украл завтрак, подошел к учителю и спросил: «Скажите, Мудрый Медведь, ведь по нашим правилам за воровство полагается десять ударов палкой?» – «Да», – ответил Мудрый Медведь. «А ведь в правилах не написано, кто должен принимать наказание, верно?» Медведь удивился, но согласился с тем, что в правилах об этом действительно ничего не написано. «Но мне не понятно: что ты хочешь этим сказать?» – спросил он. «Учитель, правило должно быть выполнено, это так; но пусть вместо крольчонка буду наказан я», – сказал медвежонок. Медведь поинтересовался мнением других зверят, и все согласились с тем, что наказание должно быть исполнено, но в правилах не написано, кто должен нести наказание. Поэтому, если медвежонок примет десять ударов тростниковой палкой вместо крольчонка, то правило будет выполнено. Медвежонок подставил спину, и учитель десять раз ударил его палкой. Крольчонок вздрагивал каждый раз, когда палка опускалась на спину медвежонка; и лишь только учитель ударил в последний раз, как он кинулся к медвежонку и, крепко обняв его, проговорил сквозь слезы: «Медвежонок, медвежонок, прости меня! Я никогда, никогда больше не буду воровать!!» – «Да ладно, крольчонок, – снисходительно погладил его по плечу медвежонок. – Просто, в следующий раз, когда захочешь есть, скажи мне, и я с удовольствием разделю с тобой свой бутерброд». Всё, что произошло, очень растрогало зверят, а старый Мудрый Медведь даже прослезился. Урок этот послужил хорошим примером и с тех пор больше никто не нарушал правил. А Мудрый Медведь ещё много лет учил зверят… А когда он состарился, учителем стал тот самый медвежонок, которого наказали вместо зайчонка, но к тому времени он уже вырос и стал большим и сильным медведем. Ну, вот, на этом и сказке конец и, как это говорится: а кто слушал – молодец, – закончил сказку отец Воки и улыбнулся.
