Валерий Козырев - Джесси
– Садитесь, пожалуйста.
И дождавшись, пока ученики усядутся, а шум стихнет, она сама села за стол и окинула класс взглядом через очки в тонкой золотистой оправе.
– Меня зовут Елизавета Максимовна, – сказала она хорошо поставленным учительским голосом. – Я буду преподавать у вас географию. А теперь, когда вы знаете, кто я и как меня зовут, было бы неплохо познакомиться и со всеми вами.
Она открыла лежащий перед ней классный журнал и стала зачитывать фамилии. Мальчишки и девчонки, чьи фамилии она произносила, вставали. Учительница, кивнув головой в знак того, что можно садиться, зачитывала следующую фамилию. Городская школа отличалась от деревенской: мальчишки и девчонки были ярче, бойчее и шумнее. И Гена ощущал себя маленьким сереньким мышонком, неизвестно по какой причине оказавшимся здесь. Он даже прослушал свою фамилию, и лишь когда учительница повторила её, вскочил, громко хлопнув крышкой парты. В классе послышался сдержанный смех. Елизавета Максимовна посмотрела на него, улыбнулась.
– Ты, Гена, у нас в школе новенький?
– Да, новенький.
– А в какой школе учился до этого?
– В деревенской, – сказал он, в который уже раз за последние дни.
Вновь послышался приглушенный смех. Учительница строго повела взглядом, смех тут же прекратился.
– Хорошо, Гена, очень хорошо. Надеюсь, в новой школе тебе понравится, – сказала она и, кивнув головой в знак того, что он может садиться, зачитала следующую фамилию.
Шумно выдохнув, Гена сел. Вока, дружески подмигнув, прошептал:
– Все нормально, привыкай.
«Хорошо еще, что с Вокой успел познакомился, – подумал Гена. – А то сидел бы сейчас тут совсем один, среди этих, которым палец покажи, смеяться будут», – вспомнил он бабушкину присказку.
Закончив перекличку, Елизавета Максимовна закрыла журнал и пересадила класс так, что мальчики теперь сидели рядом с девочками. Гену со второго ряда пересадили на середину первого, рядом с худенькой девочкой со светлыми волосами, заплетенными в две косички и ровным пробором посередине головы. Девочку звали Таня.
– Итак, дорогие мои, как вы уже знаете, начальная школа у вас позади, и теперь вы – ученики средних классов, – продолжила урок Елизавета Максимовна. – В чем же, собственно, отличие?
Вверх взметнулось с десяток рук, а некоторые, особо нетерпеливые, принялись что-то выкрикивать с места.
– Пожалуйста, потише. – И попросила ответить девочку, сидевшую за партой, стоящей прямо перед учительским столом. Та вскочила и бойко затараторила:
– Раньше, когда мы учились в начальных классах, у нас была только одна учительница, и она преподавала нам все предметы, а теперь у нас каждый предмет будет преподаватель другой учитель, а еще, – не останавливалась она, – у нас будет классный руководитель… – Девочка хотела продолжить говорить дальше, но учительница остановила её.
– Ну, все, все, спасибо, достаточно, – улыбнулась она и знаком усадила девочку на место. – Вижу, вы неплохо во всем этом разбираетесь. Действительно, теперь вам будут преподавать разные учителя и у вас будет классный руководитель. И вы, наверное, догадываетесь – кто.
– Вы-ы-ы-ы! – протяжно ответил класс.
…Гена с Таней просидели за одной партой до окончания школы. В старших классах, когда Таня вошла в девичий возраст и расцвела словно цветок, который до этого был лишь невзрачным зеленым бутоном, многие из ребят, тайно и явно вздыхавшие о ней, отдали бы многое, чтобы оказаться на его месте. Но для него она так и осталась смешливой девчушкой с двумя тонкими косичками и ровным пробором посередине головы. А Елизавета Максимовна стала всем им не только классным руководителем, но так же другом и наставником; и даже после окончания школы многие приходили к ней за советом, поддержкой, да и так просто – выговориться.
После поездки в деревню Джесси заметно повзрослела. Постоянное пребывание на свежем воздухе, Зорькино молоко, прогулки в лес и на речку изменили её внешность. Грудь стала шире, мощнее, шерсть приобрела яркий лоснящийся окрас. А на своих собратьев она стала поглядывать как бы свысока: дескать, что вы вообще в этой жизни видели, кроме этого двора. Ну, точь в точь подросток, который провел лето в деревне у родственников и возвратился к осени домой загорелый и возмужавший. Рыжая собачонка попыталась, было, вновь продемонстрировать над ней свое превосходство, но вместо того чтобы пуститься наутек, как это случалось раньше, Джесси вдруг приняла стойку настоящей сторожевой собаки, готовой отразить нападение врага. Её голова была поднята, уши насторожены, взгляд устремлен на противника, грудь вздымалась от волнения, хвост опущен и нервно подрагивал. Ноги – прямые и напряженные, были готовы сорвать её с места в любую секунду. Почуяв неладное, Рыжая с ходу развернулась и бросилась наутек. Джесси рванула за ней. Но в тот самый миг, когда она уже готова была схватить её и неизвестно, чем бы всё это закончилось для маленькой авантюристки, неожиданно прозвучала команда хозяина: «Джесси, нельзя! Ко мне!» Она все же пробежала еще некоторое расстояние – уж очень велико было желание отыграться за все былые обиды. Но хозяйское «нельзя» было сильнее её желания. Замедляя бег, она остановилась, а Рыжая, громко скуля от страха, скрылась за пустырем, оказавшись всего лишь трусливой собачонкой, которая нападает и лает только на тех, кто её боится, и поджав хвост, убегает от того, кто сильнее. И было в этом что-то человеческое. С того дня все изменилось. Рыжая, поджав хвост, улепетывала во все лопатки, лишь только Джесси появлялась во дворе. А Джесси жила своей жизнью, радовалась хорошему и по-своему, по-собачьи, переживала плохое.
Прошел еще год. Джесси уже полностью отвечала стандартам своей породы. Это была крупная, красивая, черного, без подпалин цвета овчарка, и прохожие невольно задерживали на ней взгляд, когда она рядом с хозяином шла по улице. Иногда Гена доверял Джесси нести фотоаппарат. Для неё это было целым событием. С поднятой головой, держа фотоаппарат в зубах за тонкий ремешок, она важно вышагивала рядом – гордая оказанным доверием. Иногда Гена заходил в какие-то здания; здания были разные: большие и маленькие, и пахло из их дверей тоже по-разному – съедобным или несъедобным. Перед тем, как зайти, он отводил Джесси чуть в сторону и давал команду: «Сидеть», клал перед ней пакет либо сумку и давал другой приказ: «Охранять». Джесси прекрасно понимала, что должна сидеть и ждать пока хозяин вернется, и никто, кроме него, не должен прикасаться к вещи, над которой было произнесено священное «охранять».
Порою можно наблюдать, с каким упоением люди выполняют работу, которая им нравится. И, когда труд в радость – это хорошо и полезно. Собаки, наверное, в этом мало отличаются от людей. Если бы кто наблюдал за Джесси, охраняющей положенную перед ней кладь, то не сказал бы, что это скучающая собака. Казалось, она вся была поглощена выполнением своего задания. Её взгляд был устремлен на дверь, и всякий раз, когда она открывалась, Джесси нетерпеливо переступала передними лапами в надежде увидеть хозяина; и она подозрительно косилась на людей, которые, по её мнению, уж слишком близко подходили к охраняемой вещи. Но, даже увидев выходящего Гену, она лишь чуть слышно, взволнованно поскуливала, ни на секунду не покидая своего поста. А ей так хотелось броситься ему на грудь и лизнуть в лицо! Ведь она так скучала и, если честно, очень переживала, что он не придет. Но все, что она себе позволяла – это лишь радостно вильнуть хвостом, когда хозяин поднимал с земли свою кладь. Ведь не пристало же ей, породистой собаке, вести себя как легкомысленная дворняжка, да еще когда рядом столько незнакомых людей.
Подростковый мир – мир конфликтный, непредсказуемый. Вместе с тем, как у Гены появился друг, он успел нажить себе и врагов. И это были все тот же Крендель и двое его приятелей по прозвищу Клин и Чика; все они учились в этой же школе в параллельном пятом «Б». Крендель был старше своих одноклассников, так как ухитрился два года кряду остаться в пятом классе на второй год. Репутация второгодника и отъявленного хулигана давала ему определенный вес, поэтому в отношении Гены он чувствовал себя на высоте. И не упускал случая подначить его, крикнув что-то, типа: «Эй, колхозан, пошли репку дергать!» или же толкнуть плечом так, что Гена отлетал на несколько шагов в сторону. Гена терпел и сносил эти толчки и насмешки и, хотя Вока уже не раз разговаривал с Кренделем, тот унимался лишь на малое время. Конечно, так не могло продолжаться бесконечно долго. На одной из перемен Гена зашел в туалет и наткнулся на Кренделя, который сидел на подоконнике и, скорее всего, ждал, у кого стрельнуть сигарету. Увидев Гену, он спрыгнул с подоконника и, подойдя, с насмешкой спросил:
– Слышь, колхозан, у тебя случайно закурить не найдется?
