Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр
– Айхенкранц, – быстро сказала госпожа Айхенкранц, – Клотильда Айхенкранц. Моя лавка между кладбищем и парком. У Филипова.
Госпожа Моосгабр вытащила из сумки еще бутылку с водой и перелила воду в лейку. Потом взяла метелку, обмахнула часть мраморной плиты и вокруг фонаря для негасимой лампады. Ножницами немного подстригла траву в оградке. Потом протянула руку к лейке.
– Обычно не ношу воду из дому, – сказала она, не оглядываясь, госпожа Айхенкранц стояла за ней, смотрела и не издавала ни звука, – беру ее здесь из бочки. Но сегодня принесла из дому, потому что была на похоронах и не хотела идти к бочке. Никого из рода уже нет в живых, и, кроме меня, никто не ухаживает за могилой, – повторила она.
– Мадам, – сказала госпожа Айхенкранц, на этот раз мягко и довольно робко, – вы баронесса?
– Я не баронесса, – сказала госпожа Моосгабр. – Я Наталия Моосгабр и сотрудничаю в Охране. Здесь, на кладбище, у меня несколько могил, за которыми я ухаживаю. Забочусь о них.
– Однако, – удивилась госпожа Айхенкранц, и лицо ее прояснилось, – какие-то деньги вы же получаете за это?
– Получаю, – кивнула госпожа Моосгабр и вынула из сумки еще тряпочку, – в месяц за все свои могилы получаю два гроша. У меня небольшая пенсия за мужа. Он был возчиком на пивоварне.
– Постойте, мадам, – госпожа Айхенкранц стремительно кинулась к могиле, – я вам немного помогу. Эта тряпочка для надгробья? Я вам его оботру.
– Что ж, оботрите, – сказала госпожа Моосгабр, – но осторожнее с ангелом. У него крыло повреждено.
Госпожа Айхенкранц стала обтирать ангела и надгробье, госпожа Моосгабр – обметать другую часть плиты, и они скоро управились.
– Как тут у вас трава прекрасно растет, – сказала госпожа Айхенкранц, – просто загляденье. Вы по весне ее сеете?
– По весне ее сею, – сказала госпожа Моосгабр и спрятала в сумку весь свой инвентарь, – и еще землю взрыхляю. У меня дома есть тяпка, я люблю чистые, ухоженные могилы. А теперь пойдемте вот по этой дороге, что ведет к пятой часовне, – госпожа Моосгабр выпрямилась и кивнула на дорогу, – будем искать мальчика. Но сначала покажу вам еще несколько моих могил на этом участке.
– Так мы и их уберем? – быстро спросила госпожа Айхенкранц, но госпожа Моосгабр покачала головой:
– Они уже со вчера убраны – сегодня хочу только проверить. Покажу их вам, и начнем искать мальчика.
Они покинули могилу барона де Шубауэра и медленно пошли по направлению к пятой часовне. Участок больших красивых надгробий кончился, и снова показались маленькие бедные могилки.
– Вот взгляните, – госпожа Моосгабр минутой позже остановилась и указала на одно округлое надгробье, – видите эту могилу? Это была счастливая мать. Восемьдесят лет жила, – указала она на надпись, – исключительно удачного сына имела. Он был строитель.
Госпожа Айхенкранц остановилась и прочла золотую надпись на памятнике:
ВИНЦЕНЗА КАНЦЕР
– Он был строитель, она была счастлива, – затрясла госпожа Моосгабр сумкой, и госпожа Айхенкранц прочла второе имя под первым:
СТРОИТЕЛЬ ВИНЦЕНЗ КАНЦЕР
– Ну, а сейчас вам покажу совершенно другое, – сказала госпожа Моосгабр и пошла дальше, – свернем-ка на эту дорогу.
Они свернули на довольно узкую дорогу и какое-то время шли молча. Мимо нескольких могил прошли по траве. Потом госпожа Моосгабр остановилась и указала на островерхий маленький памятник под зеленой березой.
– Вот взгляните, – сказала она.
Госпожа Айхенкранц подошла к могиле и прочла:
ТЕРЕЗИЯ БЕКЕНМОШТ
– А кто она, эта госпожа Бекенмошт?
– Это была несчастная мать, – сказала госпожа Моосгабр и смела рукой с могильного холмика до времени опавшие листья, – неудачные у нее были дети. Чернорабочие и поденщики. Думала, что вырастут из них достойные люди и на старости лет будут ей подмогой. На старости лет она повесилась. – И, глядя на густые кусты чуть поодаль, закрывавшие ряд соседних могил, она сказала: – Один Бекенмошт, по-моему, еще жив – он каменотес. Гравирует надписи на памятниках здесь в мастерской на площади у главных ворот, мой сын Везр, думается, знаком с ним. Он вообще водит знакомство с каменотесами. Ну, пойдемте, мадам.
Миновав несколько могил, они вышли по траве на маленькую дорожку, а потом свернули на большую.
– А куда мы, собственно, идем? – спросила госпожа Айхенкранц и схватилась за чепец на локонах. – Кладбище ведь такое большое.
– Вы же знаете, куда мы пойдем, – ответила госпожа Моосгабр, – вы же знаете место, где мальчик прячется.
– Он не прячется, – сказала госпожа Айхенкранц, – он бегает. То туда, то сюда. Мог выбежать с кладбища на улицу, и, значит, на кладбище его уже нет. Но пойдемте хотя бы в эту сторону, там, может, мы его и найдем, – указала она в сторону пятой часовни.
– Тогда лучше этим путем, – указала госпожа Моосгабр, – там у склепа Лохов водопровод.
Они шли мимо шестнадцатого участка по большой дороге, которая вдали переходила в аллею, встречали людей, одетых по-летнему, а также всяких бабушек – стоял ведь прекрасный сентябрьский день, и госпожа Айхенкранц сказала:
– Могилы должны быть чистыми и ухоженными. Это визитная карточка семьи. Ваши могилы, мадам, словно вылизанные, любо-дорого смотреть на них. – И, чуть погодя, добавила: – Да и неудивительно, что они такие, раз вы за ними так ухаживаете, даже землю взрыхляете по весне. Конечно, захотели бы вы, так заказов имели бы сколько душе угодно. Вы так хорошо это делаете, что и за могилой Неизвестного солдата смогли бы ухаживать. – И под конец добавила: – Возчики на пивоварнях были уважаемые люди. Без них пиво и не дошло бы до покупателей. Это я, мадам, и сама знаю как нельзя лучше.
Они подошли к небольшому перекрестку, и госпожа Моосгабр сказала:
– Нам надо лучше смотреть. Я думала, мы ищем его.
– А разве не ищем? – сказала госпожа Айхенкранц. – Постойте… – И она подбежала к одному памятнику за перекрестком, заглянула за него и сказала: – Здесь нету. Где же он может быть?
– Надо лучше искать, – сказала госпожа Моосгабр и затрясла большой черной набитой сумкой, – лучше, чтобы мне отчитаться перед госпожой Кнорринг. За той могилой его тоже, наверное, нет… – Она указала на одно островерхое надгробье. Госпожа Айхенкранц подбежала к надгробью, заглянула за него и покачала головой.
– И тут нету, – сказала она, – но постойте. Я знаю, что делать. Я спрошу.
У одной могилы на лавочке сидела старушка с кружевами на шее, и госпожа Айхенкранц подошла к ней.
– Вы не видали, мадам, – сказала она, – мальчика в полосатой майке?
У старушки с кружевами на шее на носу были очечки, она щурясь пялилась в какой-то молитвенник и в ответ лишь слабо покачала головой.
– Она тоже его не видела, – сказала госпожа Айхенкранц, – он где-нибудь на улице.
Наконец они пришли к водопроводу у склепа Лохов. Это была труба с краном над огромной бочкой, и люди набирали здесь воду для поливки могил. Возле водопровода под большим каштаном стояла огромная мусорная корзина. Там были сухие цветы, бумага и арбузные корки.
– Арбузов нынче хоть отбавляй, – сказала госпожа Айхенкранц, – урожайный год был. Надо посмотреть дома, не испортились ли.
– Знаете, мадам, – сказала госпожа Моосгабр и подошла к водопроводу, – мне пить хочется. Попью воды. Налью немного в бутылку, – сказала она и открыла большую черную сумку.
– Вы пьете здешнюю воду? – сильно удивилась госпожа Айхенкранц.
– По нужде, – сказала госпожа Моосгабр, – а что особенного? Она течет из городского водопровода. Это такая же вода, что и в Алжбетове, где строят новые дома.
– А знаете что, мадам, – вдруг проговорила госпожа Айхенкранц, – я вам вот что скажу. Не вынимайте свою бутылку, а пойдемте лучше ко мне. Там и напьетесь. Это отсюда в двух шагах, между кладбищем и парком, по крайней мере, увидите мою лавку. По крайней мере, увидите, как я живу. И вообще, может, мальчик как раз там и будет.
– А где ваша лавка? – спросила госпожа Моосгабр.
– Между кладбищем и парком, у Филипова, – снова сказала госпожа Айхенкранц, – неподалеку отсюда. Там и напьетесь.
– А что вы, мадам, продаете? – спросила госпожа Моосгабр. – Арбузы?
– Нет, не арбузы, – покачала головой госпожа Айхенкранц, – всякие товары для кладбища. Цветы, свечи, масло, негасимые лампады. – И потом сказала: – У меня, собственно, две лавки в одной. При этой кладбищенской – еще маленькая распивочная.
– Распивочная? – удивилась госпожа Моосгабр. – И вы продаете пиво в разлив?
– Нет, пиво в разлив не продаю, – покачала головой госпожа Айхенкранц, – продаю в бутылках.
– И лимонад тоже?
– Конечно. А как же! – кивнула госпожа Айхенкранц. – Лимонад, пиво. И кой-какую закуску.
– Но не ветчину же и салат?
– Нет, это нет, – покачала головой госпожа Айхенкранц, – этим торгуют в киоске. У меня не киоск. У меня лавочка, хотя и со стойкой на улице. Но кроме цветов, свечей и лампад есть еще другие вещи, вот увидите. По крайней мере, увидите, как я забочусь о мальчике. Пойдемте вот так к Филипову… – указала она.
