Эдгар Доктороу - Билли Батгейт
Вот это отель так отель: когда открылись двери лифта, мы очутились прямо в номере. На натертом до блеска полу ничего не было; на противоположной стене висел ковер или гобелен с рядами закованных в броню рыцарей на одинаково, как в цирке, вздыбленных конях, а мебели здесь не было, все-таки прихожая; впрочем, в углах стояли две большие, мне по пояс, вазы, я мог бы залезть в любую из них, если бы мне вдруг захотелось оказаться посреди прогуливающихся греческих философов, завернутых в простыни или, учитывая мое тогдашнее настроение, в саваны. Но я предпочел последовать за новоиспеченной мисс Дрю, величественно толкнувшей двойную высокую дверь слева от нас и зашагавшей по небольшому коридору, завешенному темноватыми картинами в мелких трещинках. Налево находилась открытая дверь, из которой, когда мы проходили мимо, раздался мужской голос:
— Это ты, Дрю?
— Мне надо в туалет, — сказала она вполне спокойно и завернула за угол, я услышал, как там открылась и закрылась дверь. А я остался стоять в проеме другой двери и заглянул в комнату, видимо библиотеку, с застекленными книжными шкафами, высокой наклонной лестницей на рельсах и громадным глобусом в полированном деревянном каркасе; комната освещалась двумя бронзовыми настольными лампами с зелеными абажурами, стоявшими по обеим сторонам мягкого дивана, на котором рядом сидели двое мужчин, один постарше другого. И что меня поразило больше всего, тот, кто постарше, держал в своей руке возбужденный член более молодого.
Видимо, я уставился на них.
— А я думал, ты уехала на весь вечер! — крикнул мужчина постарше, глядя на меня, но прислушиваясь к звукам за моей спиной. Он отпустил член молодого, встал с дивана и поправил сбившийся на сторону галстук-бабочку. Этот Харви был высокий красивый мужчина, очень ухоженный, в твидовом костюме с жилеткой, в карман которой он засунул руку, словно под одеждой у него что-то болело, хотя, когда он подошел ближе, никакой боли в выражении его лица я не заметил, он, наоборот, выглядел вполне здоровым и довольным. Да в придачу и безусловно властным, поскольку я, не раздумывая, уступил ему дорогу. Проходя мимо, он громко сказал мне на ухо: «Все в порядке?», и я увидел, что волосы у него на висках были аккуратно зачесаны назад.
Это так просто — жить на планете, где не требуют объяснений. Воздух поразреженнее, пожиже, чем тот, к которому я привык, но ведь никто и не заставляет напрягаться. Большим и указательным пальцами мужчина помоложе взял с дивана салфеточку и накинул ее на себя. Он поднял глаза и засмеялся, словно мы были сообщниками, тут до меня дошло, что он, как и я, из работяг. С самого начала я этого не понял. Глаза у него, дерзкие карие глаза, были подведены, черные гладкие волосы прилизаны, а костистые широкие плечи покрывал бордово-серый свитер, рукава которого он завязал на груди.
И ведь всем увиденным я был обязан мистеру Шульцу, так что мне лучше сосредоточиться на его поручении. Я пересек холл, обогнул несколько углов и обнаружил Харви в громадной спальне, обитой светло-серым штофом, в ней легко поместились бы три таких спальни, как у нас в Бронксе; зеркальная дверь в большую ванну, облицованную белой плиткой, была открыта, оттуда слышался плеск воды, поэтому Харви, который сидел с сигаретой в руке, закинув нога на ногу, на уголке неправдоподобно большой двойной кровати, приходилось говорить громко.
— Дорогая? — крикнул он. — Скажи мне, где ты была и что делала. Может, ты его бросила?
— Нет, мой бесценный. Но он ушел из моей жизни.
— Чем же он провинился? Ты ведь с ума по нему сходила, — сказал Харви с горькой ухмылкой.
— Если уж ты так хочешь знать, он умер.
Харви выпрямился, вскинул голову, словно проверяя, не ослышался ли он, однако промолчал. Затем повернулся и бесцеремонно посмотрел на меня, я сидел в дальнем углу на небольшом стуле, обитом серым ворсистым материалом, и, видимо, выглядел здесь столь же неуместно, как и в библиотеке; взволнованный новизной ситуации, я тоже выпрямился и столь же вызывающе уставился на него.
Он встал, вошел в ванную и закрыл за собой дверь. Я поднял трубку телефона, стоявшего около кровати, услышал, как оператор отеля ответил: «Да, я слушаю» и опустил ее на рычаг. Телефон был белого цвета. Я первый раз в жизни видел белый телефон. Даже шнур был обернут белой материей. Переднюю спинку громадной кровати покрывал белый чехол, в головах лежали большие пухлые подушки, не менее полудюжины, с кружевными оборками, мебель была серая, и толстый ковер тоже, спрятанные в ниши светильники отбрасывали свет на стены и потолок. В этой комнате жили два человека, потому что книги и журналы валялись на обоих прикроватных столиках, там еще стояли два массивных шкафа с белыми дверцами и кривыми белыми ножками, в которых хранились его и ее вещи, и два комода с его рубашками и ее бельем; до сих пор я знал о богатстве только из газет и считал, что все могу вообразить, но от реального богатства этой комнаты захватывало дух; чего только не требовалось по-настоящему богатым людям — длинные палки с рожками для надевания обуви, свитеры всех цветов радуги, дюжины ботинок разных стилей и назначений, наборы расчесок и щеток, резные шкатулочки с пригоршнями колец и браслетов и золотые настольные часы-маятник с набалдашником — качнется в одну сторону, застынет на какое-то время, а потом возвращается обратно.
Дверь ванной открылась, появился Харви, в руках он держал платье мисс Дрю, ее белье, чулки и туфли, — все это он нес в охапке на вытянутых руках, потом бросил в мусорную корзину и отряхнул руки, вид у него был очень кислый. В дальнем конце комнаты он открыл еще одну дверь, за которой и скрылся, загорелся свет, это оказался громадный стенной шкаф, он вышел оттуда с чемоданом и швырнул его на кровать. Затем сел рядом с ним, закинул ногу на ногу, обхватил руками колено и стал ждать. И я ждал на своем стуле. И тут она вышла из ванной, завернутая в большое полотенце, подоткнутое под ключицей, еще одно полотенце красовалось на голове в виде тюрбана.
Спор у них шел о ее поведении. Он сказал, что она себя ведет скверно и непредсказуемо. Ведь это она настояла, чтобы они приняли приглашение на завтрашний ужин. Чего уж говорить о гребных гонках в выходные дни! Она что, хочет рассориться со всеми друзьями? Он говорил очень убедительно, но не учитывал меня, а мисс Лола, мисс Дрю, вела спор и одновременно одевалась. Встав напротив трюмо, она скинула с себя большое полотенце; она, конечно, была выше и стройнее, может, и ягодицы у нее были помягче и поровнее, но я узнал прекрасную бороздку на спине как у моей грязной малышки Ребекки, и все другие части тела были те же, что и у Ребекки, и целое представляло собой знакомое женское тело; я не знаю, чего я ожидал, но она оказалась простой смертной с розоватым от горячей воды телом; застегнув пояс, она подняла тонкую белую ногу, осторожно, но ловко надела чулок, потом, шевеля пальцами ног, разгладила его, следя, чтобы шов оставался ровным, опустила ногу, чуть выпятила бедро и прикрепила чулок к металлической застежке, свисавшей с пояса, надев чулки, она задрала одну ногу и просунула ее в белые сатиновые трусы, затем проделала то же самое с другой, быстро натянула трусы на себя и щелкнула резинкой, и было в этом жесте что-то от привычной уверенности женского одевания, от извечного женского предположения, что резинка — это броня, которая защитит их от войн, бунтов, голода, наводнений, засух и сияющей арктической ночи. Ее тело все больше покрывалось одеждой; на бедра она накинула юбку и застегнула сбоку молнию, на ноги надела туфли на высоких каблуках, а потом, одетая только до пояса и все еще не сняв тюрбана с головы, начала собирать вещи, ходить от трюмо и открытых ящиков к чемодану и обратно, быстро принимая решения и энергично их выполняя; при этом она не переставала говорить, что ей глубоко наплевать на то, что подумают ее друзья, что они здесь вообще ни при чем, что она будет встречаться с кем пожелает и он прекрасно знает это, так что нечего поднимать шум, его нытье начинает надоедать ей. Захлопнув крышку кожаного чемодана, она застегнула две бронзовые застежки. Я думал, что слышал почти все, что происходило между мисс Лолой и мистером Шульцем в трюме буксира, но оказывается, что нет; они заключили между собой пакт, который она твердо намеревалась соблюдать.
— Я говорю о порядке, только о необходимости хоть какого-то порядка, — твердил этот тип Харви, хотя безо всякой надежды уговорить ее. — Ты нас всех погубишь, — пробормотал он. — Ведь дело совсем не в том, что тебе хочется устроить небольшой скандальчик, а? Ты очень умная, очень своенравная бестия, но всему есть предел, дорогая, всему. Ты, в конце концов, сломаешь себе шею, и что тогда? Будешь ждать, когда я приду к тебе на помощь?
— Не смеши меня.
И она села, голая до пояса, перед зеркалом за туалетный столик, сняла с головы полотенце, провела несколько раз гребнем по ежику своих волос, намазала губы помадой, нашла рубашку и накинула ее на себя, надела поверх блузку, заправила ее в юбку, надела на блузку жакет, на руки — пару браслетов, на шею — ожерелье, встала и впервые взглянула на меня, новая женщина, мисс Лола, мисс Дрю, в глазах ее застыла ужасная решимость, мне еще не приходилось видеть, чтобы женщина одевалась во все кремовое и голубое, собираясь убежать с убийцей своих грез.
