Борис Евсеев - Юрод
- Ты ведь сам сказал, - Серов услыхал свой голос и подивился его глубине и проникновенности: "да ведь я великий актер", - подумал он, а вслух сказал: - Ты сам сказал: у вас там смысла нет. Ну так и не нужны вы, стало быть, мне со своим вечным движением! Я-то как раз остановки ищу, а не вечного скольжения. Для того и бежал сюда, чтобы здесь остановиться, задержаться, не сновать, как в Москве бешеной! И еще: не неба ищу - земли. Не пустоты, камня ищу. Камня веры и камня государственности! Я, конечно, знаю: смысл у нас глубоко упрятан. Но не говори, что его нет! Иначе и вас нет. Я, может, только кончик веревочки ухвачу. Кончик!
Но ведь хочу-то схватить все. И за это я люблю себя. И это наполняет меня смыслом и тайной, и ожиданием невозможного. "Для того юродствую, для того вслух сам с собой разговариваю", - хотел добавить, но не добавил Серов.
- Я не могу помочь тебе разобраться с жизнью земной. Она темна. От света нашего ускользает. Но я здесь потому, что ты оказался вдруг у края пропасти. Неожиданно и незаметно для нас оказался. Ты окружен настолько плотной тьмой - непонятно еще
- это тьма событий или тьма идущих к тебе людских помыслов, - что, я боюсь, выхода у тебя уже нет. А раз ты у края пропасти - значит, и я, твой провожатый и до некоторой степени дублер, отвечающий за душу твою как за свою, - а значит, и я потерплю и пострадаю. Сейчас же или в ближайшие дни ты должен что-то предпринять, что-то решить, что-то исправить!
- Ты мое искаженное "я"! Да, я понял! Ты мое испорченное галоперидолом, возвращающееся ко мне на волне болезни "я". У меня просто крыша поехала!
- Никакая "крыша" у тебя пока не поехала. Просто на час снялась преграда между нами. Не мудрствуй. Не уходи от вопроса. Исправь сейчас же свой путь. Я не могу тебе в этом помочь.
- А может, ты от дьявола? Может, мне лучше к тебе прибиться, тебе сразу отдаться.
- Не кощунствуй и не упоминай лукавого. Он не так далеко, как иногда кажется. И не лезь в дебри. Не переноси земные понятия на нас. Дьявол к вам низвергнут. А мы - в небесах. Мы - летящий и блуждающий сладко свет. На нас ваши теорийки действуют слабо, а раздражают сильно. Не думай сейчас ни о чем, просто прикинь практически, как продолжить свой путь земной.
- Если дьявол близко, он все одно помешает...
- Не думай о лукавом так часто. Не нужно вообще о нем думать. Увидишь его - разотри в прах. Сила для этого и тебе и каждому из вас дана. Вы ею просто пользоваться не хотите. И не забудь, прошу тебя: ничего относительного нет. Есть строжайшие, есть железные чередованья тьмы и света, света и тьмы. Избегай последней, стремись к первому. Не старайся эту череду, эти смены понять глубоко, не старайся их разъять, анатомировать. Просто отделяй четко одно от другого. И береги разум, пока он не заражен порчей, не умерщвлен еще при жизни земной, береги... Но вот поюродствовать ты вполне можешь, это тебе пособит, не слишком мудрствуя - мудрость понять. Возвращайся в Москву. Не для заговоров возвращайся (заговоры сейчас едва ли помогут, да и не твое они дело), а для того, чтобы быть в нужный час в том месте, которое для тебя на картах вселенной обозначено.
Возвращайся, поживи, поюродствуй, даже и над умами повластвуй. А там ко мне начинай собираться. Я жду всегда! Я не бес. Я не ноющая в твоем мозгу женщина, не высверк воображения, не черная дыра. Я - это ты. Но "иной", пока тобою не осязаемый. Я жду, жду...
- А как же Бог? - слабо крикнул Серов. - Это ведь к нему я возвратиться должен!
Ни про какие огоньки, ни про каких "дублеров" нигде никем не говорено! К Нему, к Нему вернусь, если уж на то пошло, не к тебе!
- Конечно, к Нему. Но к Нему кто-то сопровождать тебя должен, чтобы ты в "нижнее место", в пекло, в гадес сразу же не нырнул или с ума от высоты не сбрендил. Не ракеты же ваши доставлять тебя к Нему будут. Нет. Со мной вместе, со мной в обнимку к Нему и возвратишься. Я - тот, кто через мытарства тебя к Нему сопроводить должен... Я - провожатый. А там - зови как знаешь. Хоть ангелом, хоть крылышком, хоть рассеянным светом...
Свет стал медленно отдаляться, стал превращаться в пятнышко, гаснуть, стал мелькать спутником и пропадать стал, засияла темным, черным, одним острым и литым алмазом ночь. И съехавшая крыша 3-го медикаментозного отделения встала на место, а Серов закрыл глаза.
*** Закрыл глаза на минуту и уставший от горения ночной лампочки лекарь Воротынцев.
Он собирался перехватить черной тонкой резинкой небольшую стопочку блокнотных листов и спрятать листы под сдвигающуюся паркетную плитку. Но вместо этого, снова открыв глаза, стал смотреть в окно. Ночь уходила. Быший лекарь вздрогнул и мимовольно глянул на аккуратную стопочку исписанной бумаги. На ней было выведено:
ЛЕКАРЬ ВОРОТЫНЦЕВ. ЛИСТЫ.
Лист №1 В стесненности и повязанности, в оковах и путах приходит к нам свобода. О ней, о ней размышлять хочу! А не о лекарствах и синдромах - хоть и врач я. Ведь то, что я здесь увидел, неминуемо толкает к философствованию. Вот, говорят, - свобода.
Кричат: кандалы, вервия, зажимы! Но чем их больше, тем я внутренне свободней.
Вернее, внутри свободы и несвободы есть еще что-то. Что? Воля? Или...
Об этом в другой раз... В конце коридора шаги... Один раз листы уже отбирали...
Лист №2 Разрешили иметь листы. Видимо, имея в виду потом их изъять. Торопись, лекарь, торопись! Мысли не слова, их-то не вернешь! Итак, основное. Что-то странное творится здесь с человецами. Отделение закрытое, но некоторые больные (причем именно тяжело психически больные) то исчезают, то появляются вновь. Я наблюдал год, прежде чем решился на такой вывод. Второе: те, кто остаются в больнице всегда, ведут себя как-то уж слишком одинаково. А этого не может быть! В отделении лежат (выпытано у ординатора К.) люди со следующими диагнозами:
1. маниакально-депрессивный психоз; 2. инволюционный психоз; 3. токсикомания; 4. неврозы навязчивых состояний; 5. симптоматические психозы; 6. половые перверзии; 7. психические расстройства в результате черепно-мозговых травм.
Поэтому и поведение их должно быть разным. Но оно - одинаковое. Как, как этого добились? Как врач я твердо знаю: одними лекарствами такого эффекта не достичь.
Дело здесь не в подборе лекарств. Дело в какой-то мгновенной переделке, в каком-то мгновенном сломе всей душевной жизни. А посему... посему...
Мысль улетела... Шут с ней. Продолжу о другом.
Лист №3 Сюда, в "веселый домик", привели меня мои исследования. "Заперли" меня сюда коллеги. Не без помощи моей жены. Конечно, невроз навязчивости у меня присутствует. Но с ним я прекрасно мог бы сидеть и дома. Кому-то мои исследования - а они лежат в области применения новых лекарственных препаратов - не понравились. Да что кому-то! Запишу прямо: краевая администрация, состоящая вперемежку из демократов и коммунистов, но на самом деле объединенная только одной идеей: красть, красть, красть! Так вот: администрация мою программу закрыла, а меня потребовала изолировать. Дело, собственно, не в исследовании новых препаратов, а в том, что, проводя их, я столкнулся с вопиющими фактами. В частности, с фактами завоза в наши края сильнодействующих психотропов под видом простейших витаминов...
Лист №4 И эти лекарства применяются у нас в отделении Хосяком!
Сначала я думал, что ошибся. Но проверка показала: никакой ошибки нет. Тогда я стал следить (по мере возможности) за Хосяком и анализировать его методы. Тут-то я и заметил странные исчезновения, а затем возвращения больных. Но об этом позже. Сейчас два слова о "телетеатре".
Лист №5 "Театр" располагается на 1-м этаже в небольшом сорокаместном зале и имеет отдельный выход во двор. По теории Хосяка, больные, играя в театре, "снимают" или "исторгают" из себя недуги и комплексы, выплескивая их вместе с эмоциями.
Причем чем отрицательней, чем гаже, страшнее, кровосмесительней и бессовестней театр, - тем больному (считает Хосяк) становится легче. Я был в "телетеатре" только один раз (удалось подкупить временную медсестру), и этого для исследования крайне мало... Но все же кое-что я заметить смог. Это во-первых...
*** Ночь уходящая зацепила перепончатой лапкой своей бывшего лекаря. Он заснул, листки в беспорядке упали на кровать, некоторые слетели на пол, залетели под тумбочку.
*** ...так я очутился в инсулиновой палате. Здесь подкорку подвергают страшному и неясному воздействию инсулина. Меня наказали. Ну, что ж. Поделом. Хитрее буду...
А смысл инсулинотерапии в том, чтобы человек впадал ежедневно в состояние шока.
И в этом состоянии включал какие-то дополнительные рычаги саморегуляции, к умственной жизни уже не пригодные.
"Чтоб не мудрствовали лукаво", - сказал как-то Хосяк Калерии Львовне. Каково?
Эти немудрствующие, тучные, превышающие свой вес почти вдвое, эти полусонные люди с воловьей дурнотой в глазах - никуда не исчезают, их выписывают домой.
Исчезают же, а затем появляются вновь со странным блеском в глазах, с запекшейся кровью в уголках губ - другие.
