Януш Леон Вишневский - Сцены из супружеской жизни
Дамиан — аутист.
Он с самого раннего детства находится под постоянным присмотром логопедов, психологов, а также физиотерапевтов, услуги которых оплачивает мать.
И вот уже несколько месяцев (Дамиану на сегодняшний день тридцать шесть лет) мать оплачивает услуги еще одного специалиста — так называемой сексуальной ассистентки.
— Я никогда не забуду, — говорит она, — как в один прекрасный день мы шли с Дамианом по аллее парка (ему было на тот момент семнадцать лет) и увидели на лавочке целующуюся пару. Сын начал в то же мгновение истерически мычать, тыча пальцем в то место, где под штанами у него рвался наружу пенис. Тогда я осознала, что у моего сына есть и такие потребности. Когда к его сестре приходили подруги, он все время норовил усесться им на колени. Его ругали, он убегал в свою комнату и там безрезультатно пытался мастурбировать. Я кормила его, я стригла ему волосы, я учила его пользоваться туалетной бумагой… но в этом я ему помочь не могла. Потому что, понимаете, — говорит она тихо, опустив глаза и глядя на свои ладони, — потому что это ведь мой сын.
Я просто не могла его так унизить. И тогда Марго, монашенка и психолог, которая занимается с Дамианом, порекомендовала эту «сексуальную ассистентку».
Марго работает на постоянной основе в приюте для душевнобольных, который содержит евангелистская церковь, и утверждает, что там эта форма помощи существует и считается абсолютно нормальным явлением.
Можно делать вид, что психически больных достаточно накормить, напоить, искупать и одурманить их лекарствами, но это лицемерие, хотя в известной степени довольно удобное. Психически больные люди тоже имеют либидо. У больных с отклонениями случаются различные девиации, а вот у аутистов бывает полноценная эрекция. Кроме того, любовь и сексуальность даются Богом.
Пассаж о Боге мать Дамиана не впечатлил, а вот что касается «нормальной, полноценной эрекции» — это была правда. Поэтому она позвонила в Потсдам по номеру с визитной карточки, которую вручила ей Марго.
Нинаде Врис, голландка, уже много лет, начиная с 2001 года, не считаясь с остракизмом, а иногда и с явной враждебностью в свой адрес, работает (а она называет это работой и платит с этого налоги) с инвалидами — больными психическими заболеваниями. Некоторые считают пятидесятиоднолетнюю де Врис «старой шлюхой из психушки», другие говорят, что она «сексуально озабоченная и использует психов в своих целях», а кое-кто называет ее обычной проституткой.
Сама Нина слово «проститутка» предпочитает не употреблять (в Германии проституция является легальной) и во время курса лекций, который она ведет для других женщин, всегда применяет название «сексуальная ассистентка» и подробно рассказывает, что конкретно делает для своих клиентов. А делает она именно то, чего хотела для своего сына Дамиана его мать. Во время «сеанса» обнаженная де Врис гладит, обнимает, касается, трогает, а иногда — в момент кульминации — мастурбирует своих клиентов, доводя их до оргазма. Но никогда не занимается с ними ни вагинальным, ни оральным сексом.
Ее клиенты — больные с синдромом Дауна, аутисты и люди с органическими нарушениями работы мозга.
Де Врис считает категорически неверными и неприемлемыми устоявшиеся представления о том, что ее клиенты — это люди с уровнем интеллекта как у ребенка, а следовательно, они не должны интересоваться «сексуальными контактами», ибо не имеют половых потребностей. Она утверждает, что «эти мужчины отчетливо проявляют потребность в реализации своей сексуальности, и лишение их этого важного права может вести к агрессии или аутоагрессии, с попытками самовредительства вплоть до суицидальных действий».
Матери Дамиана, как практикующему социальному педагогу, трудно согласиться с Ниной де Врис, но согласие Нины встречаться с ее сыном она приняла с облегчением и благодарностью. Вскоре Дамиан узнал от матери, что «кроме Марго, он будет теперь встречаться еще с одним доктором — и это будет очень хорошо для его тела и души».
Так в общем-то и произошло.
Уже после первого ее визита мать заметила в своем сыне непривычные изменения. Он стал улыбаться, крепко спал по ночам, поднял голову и расправил плечи, вернулся к чтению Чехова, игре на рояле и решению своих уравнений. И лекарств он стал принимать теперь меньше. А однажды вечером он пришел к ней на кухню и сказал: «Мама, это так прекрасно, когда она приходит… когда приходит моя Нина. Я очень хочу свою Нину!»
И с этого вечера в ее душе поселился панический страх.
— Потому что, понимаете, — говорит она, — это все равно что дать ему маленький кусочек шоколада, а потом спрятать шоколад надолго в буфет. Потому что Нина ведь не его. И никогда не будет его. Нина становится «его» только за 130 евро в час…
OD JUTRA NIE PIJĘ…
С утра не пью…
Анку привезла в центр сестра.
В воскресенье вечером они стояли у ворот, ведущих в засыпанный снегом сад, окружающий трехэтажное здание со скошенной крышей. Она позвонила и предупредила, что они приедут.
В центре никто никогда не спрашивает, почему именно в воскресенье и во сколько точно ждать. Потому что в центре хорошо знают, что когда кто-то собирается к ним — эти вопросы очень раздражают.
Вообще сюда почти никогда не звонят сами пациенты. В большинстве случаев звонят матери, отцы, братья, сестры, мужья или жены. Иногда случается, что дочери или сыновья. А сами пациенты стесняются звонить сюда. Главным образом, потому что до конца не уверены в собственной болезни. Они же просто чуть чаще, чем другие, выпивают. Но ведь все пьют! А они — может быть, только чуть-чуть больше. И никакая это не болезнь. Если они захотят — они в любой момент могут перестать пить. И хотя очень этого хотят — откладывают на завтра. Завтра ведь они будут еще сильнее этого хотеть! А послезавтра — так и вовсе сильнее некуда. А сегодня — нет, еще нет.
О том, что они являются алкоголиками, им беспрестанно твердят их близкие. Сначала — в спокойных разговорах, потом — в громких ссорах, а порой и в безобразных скандалах. Госпожа София, старейшая медсестра в центре, которая, по ее собственному утверждению, сама является алкоголичкой, считает, что важнейшим этапом терапии является тот момент, когда человек понимает, что он алкоголик. Кому-то на это нужно несколько дней, другому потребуется несколько недель, а бывали случаи, когда осознание этого занимало несколько лет. Госпожа София считает, что бывших алкоголиков не бывает, алкоголизм — это на всю жизнь, поэтому в ее случае грамматический переход на прошедшее время — с «я пью» на «я пила» — является только грамматической фигурой (она не пьет уже 24 года 8 месяцев и 14 дней). Потому что перестать пить легко. Достаточно не пить в течение двадцати четырех часов в сутки. И так каждый день.
Легко сказать, считает София. А вот выиграть борьбу со своими внутренними демонами совсем не так просто.
Анку в центр привезла Магда. Ее младшая сестра. Она намного младше Анки. Когда Магда появилась на свет, в мае — Анка сдавала экзамены на аттестат зрелости. У них разные отцы — наверно, поэтому они так не похожи. Но что парадоксально: отец Анки не был алкоголиком, а их общая мать ненавидела алкоголь. Главным образом — по причине крайне негативных детских воспоминаний. Следовательно, если алкоголизм Анки обусловлен генетической предрасположенностью, то эта предрасположенность передалась ей через поколение. Со стороны дедушки. Анка обожала свою младшую сестренку. Она меняла ей пеленки, помогала делать домашние задания и переживала вместе с ней первую любовь. Когда Магда сдавала выпускные экзамены, Анка получала ученую степень доктора.
Тогда она и начала пить. Потому что руководитель четыре раза менял ей тему диссертации… потому что молодость проходила, а ей встречались только женатые мужчины, которые в конце концов возвращались к своим женам… потому что ее накрывала депрессия, а после бутылки вина — отпускала. Пьяная, она переставала бояться. Во хмелю будущее не казалось ей ужасным, переставали пугать морщины на лице и седина некрашеных волос. Сначала она пила по вечерам, когда возвращалась домой из института, потом стала прятать бутылки в своем рабочем столе и пила «после обеда», под конец к булочкам, кефиру и сыру на завтрак она прикупала бутылочку вина, чтобы дожить до обеда. Порой по вечерам из ночного магазина она приносила и третью бутылку. Потом с вина она перешла на коньяк. Вино действовало слишком слабо. Коньяк был более эффективным. А кроме того, коньяк, смешанный с колой, выглядел на рабочем столе около монитора компьютера вполне невинно. Так было безопаснее.
Она не помнит, когда стала пить сразу после того, как почистит зубы, — еще в ванной. Только после утренней дозы она теперь могла остановить утренний тремор рук.
