Виктория Беляева - Корпорация
Младший, Андрюшка, был больше похож на мать – хрупкий, невеликого роста, с нежными серыми глазами. На вид – типичный хлюпик. Но ежедневные тренировки – теннис, бассейн, айки-до – потихоньку делали свое дело: он все чаще демонстрировал отцу растущую мускулатуру, из тщедушного неженки постепенно превращаясь в жилистого и шустрого пацана. Да, Олег Старцев вполне мог гордиться своими детьми.
– Ты еще не разговаривал с дядей Севой? – спросила Любашка, приканчивая морковку, и переходя к йогурту.
Старцеву стало неловко:
– Нет, Люб, пока что-то не получилось. Но ты же понимаешь, я о таких вещах не забываю…
«Дядей Севой» дочь называла бывшего однокашника Старцева, ныне возглавлявшего одну из кафедр их общей алма-матер. Куда идти учиться после школы девочке из приличной семьи, если девочкина мама до обморока боится отпускать ее за рубеж? У Старцева сомнений не было – туда же, где учился он сам, в МГИМО. Чтобы Люба поступила, даже просить никого не нужно – достаточно напомнить Севе, что дитя подросло.
– И не надо, не говори с ним, – дочь выковыривала из йогурта кусочек персика, – Я еще раз подумала и решила. Я туда не пойду.
Глаза чадолюбивого родителя медленно поднялись от чашки с дымящимся кофе.
– Как это понимать?
– Па, – дочь отложила ложку, – Ты подожди. Ты не нервничай. Ну, сам подумай – какой из меня экономист?
Люба успевала на отлично по всем предметам – сказывались и благодатные гены, и условия, старательно создаваемые матерью для идеального гармоничного развития детей. Но девочка права – ее пятерки по математике сильно отличаются от пятерок по истории, например. Точные науки не вызывают у Любы Старцевой ни вдохновения, ни любопытства. Все это так, но менять решение накануне вступительных экзаменов…
– И что дальше? – спросил Старцев нехорошим голосом.
– Дальше? Дальше – юрфак МГУ. Ты не волнуйся, па, – заметив, что отец напрягся, хитрая девчонка подошла к нему, обняла за шею, потерлась щекой, – У меня получится. Вот посмотришь.
Старцев взглянул на жену. Анюша страдальчески свела брови: да, вот такая у нас с тобой дочь. А что делать?
– Я сейчас буду думать, с кем договариваться, – вздохнул он, – На вскидку вспомнить некого, значит, придется искать. А ты через неделю скажешь, что опять передумала, и попросишься в балетное училище…
– В балетное не попрошусь, – пообещала дочь, – У меня подъем низкий и растяжка плохая, не возьмут. А договариваться ни с кем не надо. Я сама.
– Чего – сама? – рассердился отец, – Ты собираешься менять документы и поступать под другой фамилией, да? А если нет, то представь себе следующее: как только станет известно, чья ты дочь, любой экзаменатор, у которого в этот день будет плохое настроение, завалит тебя на первом же вопросе – для восстановления социальной справедливости в отдельно взятом вузе страны.
– Почему ты думаешь, что тебя так все не любят? – тихо спросила дочь.
Он не нашел, что ответить. Посмотрел на часы – уже минут пять, как пора было выехать из дому. Взял со спинки стула пиджак, прихватил портфель и пошел.
* * *Приоткрыв глаз, Малышев покосился на соседнюю подушку. Чуда не случилось – на подушке по-прежнему покоилась голова безмятежно спящей актрисы Кукулиной.
Золотистые локоны актрисы Кукулиной, как и положено по законам жанра, разметались. Разумеется, ее прелестные пухлые губки приоткрылись. Без сомнения, ее длинные ресницы трепетали… При взгляде на младенчески спящего златокудрого ангела, Малышев поморщился.
У президента Росинтербанка Сергея Малышева была одна странная на взгляд прочих особенность – он терпеть не мог спать с женщинами.
Нет, не в том смысле. В том смысле у Сергея Малышева все было в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, сплюньте немедленно через левое плечо!… Болтать, флиртовать, целоваться, заниматься сексом, валять дурака и развлекаться с женщинами он мог, хотел и умел. А вот спать рядом, в одной постели – увольте!
Во– первых, извольте всю ночь себя контролировать -не всхрапнуть, не задеть ненароком. Во-вторых, просто тесно. Сто девяносто восемь сантиметров малышевского тела требовали пространства. На половинке кровати – какой бы просторной кровать не была – Малышев умещаться не желал.
В– третьих, ему не нравились лица спящих женщин. Все, что наяву жило и менялось, слепило улыбкой, трогательно морщилось, играло и звало -все это гасло, меркло и расплывалось, стоило чаровнице забыться сном.
Еще больше он не любил лица женщин проснувшихся. Припухшие неосмысленные глаза, всклокоченные волосы, мятый след на щеке… И ведь тут же бросится целовать, зубы не почистив! А если сбегает и почистит – еще хуже.
Словом, Малышев не любил спать с женщинами и умело избегал подобных ситуаций – уходил сам или тактично выпроваживал даму сердца.
Но Ариадна Кукулина была не подмосковной пэтэушницей, выбившейся в модельки. Ариадна Кукулина была знаменитой актрисой, любимицей миллионов, да к тому же барышней из хорошей кинематографической семьи. Отправить ее домой среди ночи было неловко. Самому уходить из своей же спальни – тоже, вроде, не к лицу…
И ему еще советуют жениться. Добровольно обречь себя на еженощную муку и ежеутренние терзания. Жестокие, неумные люди!
Он посмотрел на будильник. Без десяти семь. Накинув халат и стараясь не шуметь, чтоб не спугнуть раньше времени спящую красавицу (заморгает ресницами, заулыбается, не помня о мутных глазах – ох, нет!), Малышев вышел из спальни.
Душ. Хорошо бы, конечно, холодный, прямо-таки ледяной, да с бодрым кряканьем. Как в романах пишут. В романах что ни супермен, то извращенец отъявленный: любит ледяной душ, а кофе пьет непременно «крепчайший», обязательно «обжигающий» и уж точно без сахара. Малышев в супермены не метит, к мазохизму позывов не чувствует, а посему душ – теплый, а кофе – сладкий и лучше со сливками.
Кофе он сварил сам. Умел. Еще умел заваривать чай (лучше бы в пакетиках) и жарить яичницу. На этом кулинарные таланты президента Росинтербанка заканчивались.
Впрочем, никаких особых кулинарных талантов Малышеву для жизнеобеспечения не требовалось. Едва кофе вскипел, мяукнул домофон, и через минуту человек в белой хлопчатобумажной куртке вкатил в столовую сервировочный столик, с которого и составил проворно на стол целую гору тарелок, тарелочек, вазочек, мисочек.
Свежайшие блинчики, еще горячие, еще трепещущие, золотились на белом фарфоре, и с них стекало, тая, бледно-золотое масло. К блинчикам – джемы, светящиеся янтарем и рубинами в хрустальных плошках. Застенчиво предлагала себя холодная телятина – нежная, розовая, до прозрачности тонко нарезанная. Яркие, как с картинки, овощи, возлегали на гофрированных листьях греческого салата, и рядом – малая серебряная чаша с чудовищно крупными иссиня-черными маслинами, которые привередливый Малышев любил до исступления, до истечения слюны. Вот и сейчас он немедленно подцепил маслинового монстра и отправил в рот.
А на столе появлялись тарелки новые и новые: с бело-золотыми клинышками чизкейка, заштрихованными карамельными нитями, с фаршированными яйцами, с лоснящейся ветчиной, с пирожками, с диетическими галетами и антидиетическим, возмутительно калорийным печеньицем, которого Малышев в задумчивости съедал, бывало, и по килограмму в один присест.
Оставалось разбудить Ариадну Куклину, романтично позавтракать и трепетно попрощаться – навсегда, ибо дальнейшее продолжение отношений совершенно невозможно. У Ариадны положение девушки на выданье, а холостячество Сергея Малышева давно колет глаза всем светским маменькам и тетушкам. Не стоит усложнять ситуацию. Неделя на роман – и так многовато.
Проводив человека в белой куртке, Малышев прошел в кабинет, выдвинул ящик стола. Оттуда вынул загодя припасенный футлярчик синего бархату, открыл и полюбовался. Стильная подвеска из белого золота с пятью крохотными сапфирчиками. То, что надо. Правильно выбрали, вовремя доставили – на Малышева работали толковые люди! Значит, спасибо, дорогая. Спасибо и – прощай!…
– Доброе утро!
Малышев аж вздрогнул от неожиданности. В дверях кабинета стояла Ариадна Кукулина – одетая, причесанная, даже уже и в туфельках, и сумочка в руке.
– Извини, Сережа, мне пора. У меня сегодня съемки с утра.
– М-м-м… – растерялся Малышев, тиская футлярчик, – А позавтракать?
– Я так рано не ем, – проинформировала Ариадна, улыбаясь. – Чудесный был уик-энд. Спасибо за внимание.
– Подожди! – Малышев уже оправился от неожиданности.
Подошел к Ариадне, обнял.
За годы практики ритуал расставаний был отработан до мелочей. Объятие объятию рознь – в данном случае не призыв, но прощание ясно и недвусмысленно выражало оно. Последующие реплики не оставляли вариантов для толкования.
– Это было замечательно.
Было, но, увы, прошло. Больше такого шанса не представится.
