Йоханнес Зиммель - Я признаюсь во всём
— Тогда…
— …тогда я вынужден вас уволить, — тихо произнес он и снова сел.
После этого мы какое-то время молчали.
— Теперь вы можете мне налить еще виски, — наконец сказал я.
Он наполнил стаканы, сделав он это так неуверенно, что немного янтарной жидкости пролилось на мою кровать. Мы выпили.
— Спасибо, — сказал я.
— Вы признаете Коллинза? — спросил он еще тише.
— Нет. Уже из одного самоуважения — нет.
— Тогда, тогда…
— Да, Джо, конечно. Вы рассчитаетесь со мной еще до конца недели.
— Вы злитесь на меня?
— Нет, — сказал я, — я почти влюблен в вас.
— Господи, что за ужасная профессия! В самом деле, Джимми, я ненавижу этот фильм! Я ненавижу его! Вы мне друг, и я должен вам это сказать! Теперь, если у вас будут проблемы… О нет, я должен! Что я мог сделать?
— К примеру, хоть раз иметь свою точку зрения. Не всегда верить последнему человеку, с которым вы разговаривали!
Он покачал головой:
— Ситуация гораздо хуже, мой мальчик! Здесь, в Мюнхене, я ни с кем не разговаривал, ни с кем.
— Тогда откуда появилось ваше решение избавиться от меня?
— Оттуда, — произнес он почти шепотом, — с побережья.
Мы всегда говорили «побережье», когда имели в виду Голливуд.
— А, — сказал я. Он был прав: это действительно было еще хуже.
— Вместе с сообщением о том, что перечислены деньги, пришло еще одно, — продолжал он, — и в нем говорилось, что я должен поручить Коллинзу переписать ваши диалоги. Должен, Джимми, понимаете? Вы можете посмотреть это сообщение, если вы мне не верите!
— Я вам верю.
— Я же простой исполнитель! Я должен делать то, чего от меня потребуют с побережья. Я перед ними отвечаю за все! Они же мне платят!
— Кто же это там прочитал?
— Что? — Он непонимающе смотрел на меня.
— Мой сценарий.
— Халлоран. Он дал экспертную оценку.
Халлоран был драматургом, очень добросовестным, честным и порядочным человеком. Люди Шталя очень доверяли ему, и я тоже. Он был неподкупным, умным и знал толк в своей профессии.
— И что же?
— Он сказал, что сюжет в порядке. Но диалоги не очень. — Два последних слова Клейтон произнес по-немецки. Я посмотрел на темный сад за окном и почувствовал, как широкой, тяжелой и ленивой волной снова накатила боль.
— Он сказал, что диалоги совсем плохие?
— Да, Джимми. Он сказал, что вообще ничего не понимает, вы же достаточно хороший автор, но в этот раз просто не справились. Работа рассеянна, бессердечна, поверхностна и пуста. — Я кивнул и ухмыльнулся. — Что он бы не советовал снимать фильм по сценарию в том виде, в каком он сейчас. — Моя голова сама кивнула, а мой рот сам ухмыльнулся, я казался себе куклой. — Мне очень жаль, — повторил бедный Клейтон.
— Это хорошо, Джо. Вы ничего не можете поделать. Конечно, это все неприятно. Но знаете, что самое неприятное? Что теперь я — о господи! Совершенно лишен уверенности! Кажется, у меня способности к самооценке! Я часто писал дерьмо, но тогда я сам знал, что это дерьмо! Только в этот раз, Джо, в этот раз, верите вы мне или нет, я надеялся, что написал хорошую книгу. Включая диалоги, которые нужно было только немного улучшить, немного! Я думал: они уж и так чертовски хороши! Собственно, об исправлении я говорю только из тщеславия! Чтобы услышать немного похвалы, понимаете?
— Да, Джимми, — сказал он смущенно.
— И вот приходит Халлоран и говорит, что диалоги рассеянны, бессердечны, поверхностны, пусты и глупы.
— Глупы — нет, — сказал Клейтон. — Он не сказал, что глупы.
— Нет?! — закричал я. — Он не сказал, что глупы! И это повод, чтобы отпраздновать, Джо! Налейте мне еще стакан виски!
Он подал стакан.
Я выпил.
— Джимми, я правда не знаю, что мне сказать. Я охотно хотел бы вам помочь. Поверьте, эта проклятая, жалкая, грязная работа губит людей и убивает души! Возьмите бедного Любича! Тот должен был умереть в пятьдесят пять лет.
— Перестаньте меня утешать.
— Вы знаете, о чем я?
— Да, Джо, я знаю. Вам не пора идти?
Он встал.
— Вы имеете в виду…
— Я не имел в виду ничего плохого, — сказал я. — Я только хотел бы побыть один.
— Ну, хорошо! — Он взял свою шляпу и протянул мне руку. — Не принимайте это слишком близко к сердцу, Джимми. Что я сказал — я сказал!
— А что вы сказали?
— Что я снова хочу работать с вами — в Испании.
— Ах да.
— И еще, Джимми: на побережье ни один человек об этом не узнает, тут вы можете быть совершенно спокойны. Мои люди порядочны — а Халлорана вы сами знаете.
— Да, — произнес я, — Халлорана я знаю.
— Ну, тогда пока!
— Пока, Джо, — сказал я.
Как только он закрыл за собой дверь, зазвонил телефон. Это была Маргарет. Она спросила, как я себя чувствую.
— Спасибо, великолепно.
— Я звоню сейчас, потому что Тед достал билеты в театр и потом у меня не будет времени.
— И куда вы идете?
— На «Фиделио». Ты ведь не злишься?
— Ради бога, конечно нет.
— Тед думал, я должна была отказаться.
— Конечно нет, Маргарет!
— Я завтра снова зайду.
— Отлично.
— Профессор уже был у тебя?
— Нет.
— Он мне обещал сегодня еще раз осмотреть тебя. Завтра начинается обследование. Он сказал, что ты должен сначала один день хорошенько отдохнуть. Да, Рой, чуть не забыла: мы встретили в баре Клейтона! — Я вздрогнул. — Он мне сказал, что побережье и немецкий кинопрокатчик были в восторге от твоего сценария! — Добрый толстый Клейтон. — Разве это не прекрасно?
— Прекрасно.
— Он уже был у тебя?
— Да.
— И он сказал тебе это?
— Да, Маргарет.
— Видишь! А кто вас свел?
— Ты, Маргарет! — Я отчетливо чувствовал, что она была не одна. — Ты одна?
— Нет, со мной, Вера и Тед мы все еще сидим в баре! — Голос Теда прокричал что-то непонятное. — Они передают большой привет!
— Спасибо, — сказал я.
— Ты видишь, я уже знаю, с кем ты можешь работать!
— Да, Маргарет!
— Я твой маленький менеджер! Я еще сделаю из тебя автора, пользующегося самым большим спросом в мире!
Я представил себе, как она с сияющим лицом сидит за стойкой, кивая Бакстерам, и как Бакстеры ею восхищаются.
— Джо тебе наврал, Маргарет! — сказал я. — Сценарий отклонили. Джо уволил меня. Коллинз переписывает рукопись.
После нескольких секунд молчания она взяла себя в руки:
— Это меня радует, это очень меня радует, Рой! Джо сразу же тебе предложил два новых фильма? Я скажу — да, ты делаешь карьеру! Только продай себя так дорого, как это возможно! Ты знаешь, чего ты стоишь. Не заключай контракта, пока лежишь в больнице, оставь мне вести переговоры, как всегда…
— Спокойной ночи, Маргарет! — сказал я.
Она взволнованно продолжала болтать, но я положил трубку. Она наверняка прижала ее к уху, как будто связь не прерывалась, продолжая говорить и затем нежно со мной прощаясь. Бакстеры, несомненно, ею восхищались. Какая она все-таки жена! Ее муж — человек искусства, а она существо, которое ему в верной и бескорыстной любви расчищает дороги, возносит его к славе, отодвигая на задний план свои собственные амбиции как актрисы, ведет переговоры и заключает контракты, которая сводит его с такими величинами киномира, как Джо Клейтон…
Самое смешное, что действительно это сделала она. Она была тем, кто завязал первые отношения между нами. И я был ей за это даже благодарен. Хотя в то время я был бы благодарен каждому, кто мне давал возможность работать, все равно, на кого и где, потому что за последние полтора года я не написал ни одной книги и мы находились в достаточно бедственном положении. Свою немалую долю в достижении такого шаткого состояния внесла и Маргарет.
Начиналось это совершенно безобидно, если не сказать — волнующе. Я был очень счастлив, когда она мне сказала, что у нее будет ребенок, и мы решили сразу же пожениться. Тогда я очень хотел ребенка, дом, семью. Это был тот период моей жизни, когда я чувствовал в себе сильные обывательские желания. Ее родители приехали на свадьбу в город. Это были простые милые люди Среднего Запада, они владели аптекой в городе под названием Луисвилль, штат Огайо. Маргарет написала им много обо мне и об удивительных вещах, которые я делаю в Голливуде, и они восхищались мною с почтенным благоговением. Они были рады этой женитьбе. Мне они понравились, особенно мать Маргарет.
Потом они, счастливые, вернулись в Луисвилль, а я начал жизнь в качестве супруга. Это было прекрасное время. У нас был чудесный врач, который наблюдал Маргарет, и ребенок делал замечательные успехи. Мои друзья приходили к нам в гости и принимали Маргарет с готовностью, дружелюбно и по-свойски, с той непосредственной естественностью, которая является отличительной особенностью социальных отношений моей работы, где каждый может все, если он талантлив.
