Мириам Дубини - Танец падающих звезд
— А теперь?
— А теперь поцелуй меня.
Он скользнул руками в ее волосы, провел пальцами по шее, притянул к себе ее лицо и поцеловал в губы. Лючия почувствовала, как ее руки сплетаются с его руками и аромат всех чайных листьев всего мира растворяется во рту.
— Хорошая работа, — похвалил Гвидо, любуясь велосипедом, все еще прикрепленным к станине из труб.
Эмилиано поблагодарил с плохо скрываемым удовлетворением.
— У тебя еще одна часть, потом мне пора закрывать.
— Часть?
— Ну да, последняя часть Девятой симфонии Бетховена, — пояснил Гвидо, кивая головой на свое радио. — Вот, она уже начинается, «Гимн радости».
По его веломастерской плотными сверкающими рядами зашагал хор эйфорических голосов: басы, теноры и сопрано, одетые в золоченые саваны гармоний, украшали собой воздух под удары напористых нот. Пение росло и ширилось, и казалось, что пыльные стены вокруг, поверженные музыкой, рушатся подобно стенам Иерихона, только на сей раз от радости.
— Да почувствует весь мир этот поцелуй! — прошептал Гвидо вслед последней строфе.
Эмма услышала его и улыбнулась. Красивые слова. Очень красивые. Гвидо не заметил ее улыбки, поглощенный финальным триумфом симфонии. Но ее заметил Эмилиано, который уже несколько минут следил за меняющимся выражением Эмминого лица. Когда симфония закончилась, он увидел маленькую грустную складку у бледных губ.
— Мне надо идти, — сказала Эмма, — я вызову такси.
— Я могу проводить тебя, если хочешь, — шепнул ей Эмилиано.
Она хотела. Но Гвидо не должен был ничего знать. Никто не должен был ничего знать. Эмма положила телефон в карман и объявила об изменениях в программе:
— Впрочем, пожалуй, я сначала немного прогуляюсь. На улице такой приятный ветер.
Пять минут спустя она услышала за спиной приближающийся мотоцикл Эмилиано. Она села сзади, и они поехали дальше вместе под грохот мотора. Но Эмма слышала только «Гимн радости» Бетховена, он все еще звучал в окружавшем их воздухе как никому не видимый пузырь счастья.
— Мы приехали? — спросил Эмилиано, остановив мотоцикл у подъезда ее дома.
— Приехали, — ответила Эмма, глядя на кариатиды,[3] поддерживающие барочный архитрав.
— Тут очень красиво.
Она кивнула, не очень уверенно, и нехотя спустилась с мотоцикла на землю. Эмилиано тоже слез с седла и снял шлем.
— Спасибо, что подбросил меня, — сказала Эмма, улыбаясь в ответ на его улыбку.
— Тебе спасибо. Мне было приятно.
Это был не просто обмен любезностями. Слово «приятно» точно передавало выражение его глаз в узкой щелке прищуренных век.
— Я пойду… — сказала она, направляясь к двери.
Он взял ее за руку и медленно притянул к себе, как партнершу в танце. Потом обнял, и она всей кожей почувствовала его дыхание. Эмма не оказывала ни малейшего сопротивления, следя за тем, как медленно приближается его лицо. Когда их губы почти коснулись друг друга, Эмилиано сказал:
— Попроси меня…
Эмма послушалась:
— Поцелуй меня.
Он поцеловал ее. Потом вновь стал пристально смотреть в ее лицо из темной тени своих глаз.
— Еще.
— Поцелуй…
Он окунул руки в ее рыжие волосы и исполнил просьбу.
Встреча с домработницей Килдэр была воистину судьбоносной. У матери Эммы был четкий критерий отбора прислуги. Тот же самый, которым она пользовалась при выборе домов в странствиях по миру: безупречность. Именно поэтому она была так удивлена, увидев, что ее помощница по дому стоит без дела и разглядывает улицу за окнами их большой гостиной. Обычно эта маленькая женщина была очень хлопотлива, Марта никогда не видела, чтобы она так долго стояла на одном месте сложа руки. Тем более накануне такого большого званого ужина, какой намечался у них вечером. Они ожидали важных гостей, а эта стояла неподвижно и не сводила глаз с улицы. Хозяйка дома неслышно подошла и, шпионя из-за спины домработницы, увидела черный мотоцикл без намека на элегантность и две фигуры, бесстыдно целующиеся перед дверью ее дома. Потом дверь открылась, и полоска света легла на волосы девушки. Волосы были рыжие. Девушка была ее дочерью. Марта в ужасе сделала шаг назад. Домработница услышала ее.
— Простите, — пролепетала она, смутившись, и удалилась от окна.
Марта молчала. Она увидела, как ее дочь побежала на свет, пролившийся от входной двери, и сосредоточилась на разработке стратегии молниеносной атаки. Двадцать секунд спустя Эмма вошла в дом, и мать встретила ее с безупречной пластиковой улыбкой на губах.
— Прости, мама. Я поздно сегодня. Только вымою руки. Я готова к ужину, — забормотала Эмма, пытаясь проскользнуть в свою комнату.
— Не волнуйся, darling, гости придут через час, — остановила ее Марта. — У нас есть еще немного времени. Пойдем сядем в гостиной и поговорим.
Опасность. В гостиной ее мать чувствовала себя как кайман в илистой реке: она заманивала добычу в самое темное место на своей территории и безжалостно атаковала. Эмма не раз наблюдала, как мать разделывала на куски вереницы более или менее непрошеных гостей, выдерживая ровный невозмутимый тон. Эмма знала, что ее ждет, и знала, что у нее нет выхода. Она тоже натянула на лицо пластиковую улыбку и села в мягкое парчовое кресло.
— Как прошел твой день в школе, darling? — спросила мама.
— Хорошо.
Эмма понимала, что такой ерундой ей не отделаться, и застрочила пулеметной очередью:
— В школе ничего нового, я вернулась домой, пообедала, потом зашла Лючия. Мы пошли по магазинам. Она такая нерешительная! Потратить почти три часа, чтобы выбрать банальную блузку! Она примерила их штук семь, но подошли только две. И представляешь, она никак не могла решиться. Тогда я сказала ей: да покупай обе. У нее не хватало денег, ну, я ей и подарила одну. Как думаешь, это ее не оскорбило?
Эмма закончила тираду, затронув тему, которая должна была отвлечь внимание матери. Вопросы хорошего тона волновали ее почти так же, как тонизирование ягодиц на занятиях пилатесом.
— Я думаю, нет. Впрочем, меня больше волнуешь ты. Ты, должно быть, очень устала.
Наживка осталась непроглоченной.
Дурной знак.
А вдруг она что-то знает? И хочет, чтобы Эмма созналась во всем. Чистосердечно, так сказать.
— Да мы все время были здесь недалеко.
— Вот и хорошо. Этот район Рима такой красивый. И тут есть все, что пожелаешь, правда?
Точно, она что-то знает. Эмма понятия не имела, каким образом, но ее мать явно догадалась, что она перешла границы дозволенного. Хотя и не подозревала насколько…
— И потом, тут столько хороших ребят…
Они говорят о ребятах? Она и ее мать говорят о ребятах?! Это уж слишком.
— Да, много. Прости, мама, мне надо позвонить Лючии. Мы всегда так делаем, когда возвращаемся домой вечером. Чтобы быть уверенными, что все в порядке.
— Конечно, darling, иди позвони. Это очень важно. Когда что-то не в порядке, надо говорить об этом с людьми, которые нас любят. Не откладывая.
Марта пригвоздила дочь к креслу ледяным взглядом. Эмма чудом вывернулась:
— Вот именно: не откладывая!
Она прорвалась в комнату и тут же позвонила Лючии.
— Моя мать меня видела. Я уверена, — без вступления начала Эмма.
— Привет, но… И что? Ты делала что-то плохое?
— Я целовалась с Эмилиано.
— Что?!
— Я знаю. Это трагедия.
— Нет! Это прекрасно! Я тоже целовалась с Шагалычем. То есть он меня поцеловал. Но ведь это одно и то же, да?
Нет. Это трагедия.
— Тебе понравилось?
Эмма услышала его шепот: «Попроси меня».
— Да, — сказала она, краснея.
— Мне тоже, — чирикала подруга. — Мы поцеловались в один и тот же день. По-моему, это должно принести удачу. Может, мы и замуж выйдем в один день? Все на велосипедах! Трудно будет ехать на велосипеде в свадебном платье?!
Ее невозможно было остановить. Лючия продолжала бы еще неделю, если бы мать не позвала Эмму к ужину.
— Лючия, мне надо идти, а то мама рассердится. До завтра!
Они попрощались.
Эмма стояла посреди комнаты с телефоном в руках. Она думала о Грете. Ей захотелось все рассказать подруге, хотя она и знала, что та ее отругает. Эмма набрала номер. Грета не ответила. Только бы с ней ничего не случилось. Если бы поцелуи могли и в самом деле приносить удачу — даже тем, кто в тот день остался без них!
Как собака
Маленькая моя,
вот уже почти год, как я сбежал из нашего дома.
Теперь я живу в Неаполе, работаю на дискотеке и слежу за тем, чтобы люди хорошо себя вели. Если они ведут себя плохо, они не могут оставаться на дискотеке и танцевать со всеми остальными. С теми, кто ведет себя хорошо.
Я наблюдал за ними много ночей и понял, что тоже плохо вел себя с вами. Поэтому мне и пришлось сбежать.
