Мириам Дубини - Танец падающих звезд
— Ты знаешь, кто написал это письмо?
— Нет.
— Ее отец.
Ансельмо почувствовал пустоту в грудной клетке, и ему показалось, что он сейчас задохнется.
— Она ушла к нему.
— Это невозможно. То есть я хочу сказать, Маурицио живет в Неаполе.
— Значит, она поехала в Неаполь. Села на поезд и поехала в Неаполь.
Серена снова заглянула в Гретину комнату. Увидела велосипед дочери и поняла, что Ансельмо прав.
— Какая глупость! Правда, это очень глупо. Она об этом пожалеет, — подытожила Серена.
Ансельмо ее больше не слушал. Он слушал свой ветер.
— Я поеду за ней.
Поцелуй меня
Все! Кажется, я закончила.
Эмма сняла грязные перчатки и с легким чувством бросила их в мусорную корзину. Следуя указаниям Гвидо, она наконец привела в порядок свой голландский велосипед. Мастер склонился над рамой и внимательно изучил ее работу.
— Да, ты закончила, — подтвердил он с улыбкой. — Потом повернулся к Эмме: — Ты довольна?
— Мне доводилось делать и более приятные вещи, — пошутила рыжая.
Гвидо не ответил, продолжая улыбаться.
— Можно мне на нем прокатиться?
— Не можно, а нужно.
Эмма села на велосипед и проехала пару метров по мастерской.
— Не здесь, на улице! — подбодрил Шагалыч.
Эмма повернула к выходу. Ее проводили радостные взгляды друзей. Она доехала до конца бульвара, забрала вправо, сделала еще пару метров и резко затормозила. Отлично. Тормоза сработали безотказно. Она бы никогда не призналась в этом, тем более при Гвидо, но мысль о том, что она отреставрировала этот велосипед собственными руками, наполняла ее незнакомым прежде чувством удовлетворения. Она была не просто довольна. Это новое чувство было намного более глубоким.
Она повернула руль, собираясь отправиться назад, но вдруг услышала за спиной грохот мотоцикла. Эмилиано! Он вернулся. Как и обещал. Эмма прислушалась к волне чистой радости, поднимавшейся откуда-то издалека внутри ее. Он поравнялся с ней, притормаживая, и обогнал, чтобы припарковаться чуть поодаль. Поставил мотоцикл и пошел ей навстречу.
— Справилась? — спросил Эмилиано, с восхищением оглядывая ее тонкий силуэт на велосипеде. На Эмме было красно-коралловое платье. Она была похожа на только что распустившийся розовый бутон. Эмма заметила его восхищенный взгляд и осмелела:
— Справилась. Теперь твоя очередь.
— Я тебя удивлю.
Он уже это сделал, вернувшись в мастерскую. Эмма убрала за ухо прядь красных волос, наградив юношу кокетливым взглядом.
— Посмотрим, — сказала она и подмигнула. Потом надавила на педали и покатила к мастерской, шурша коралловыми лепестками.
Эмилиано шел за ней следом, медленно отмеряя шаги.
— Добрый вечер, — поздоровался он, едва переступив порог.
На улице уже вечерело. Гвидо только теперь это заметил.
— Добрый вечер, — ответил он.
Шагалыч и Лючия подняли в приветственном жесте черные от масла руки.
— Можешь выбрать какой-нибудь из этих, — сразу перешел к делу Гвидо, опустив принятые в подобных случаях церемонии.
Эмилиано мысленно поблагодарил его за это и спокойно подошел к велосипедам, выстроившимся вдоль стены мастерской. Он отбраковал первые, даже не взглянув на них толком, потом остановился и потянул один, почему-то понравившийся ему в двухколесной толпе. Склонившись над велосипедом и внимательно изучив сцепление и тормоза, юноша сделал недовольное лицо и продолжил поиски. Не произнеся ни слова, он повторил то же самое еще пару раз, но так и не нашел того, что искал. Гвидо наблюдал за ним с любопытством. Он не ожидал, что задира-мотоциклист потратит столько времени на выбор велосипеда. У мастера было ощущение, что главаря местных хулиганов привел в его мастерскую интерес, весьма далекий от механики. Но Эмилиано, казалось, по-настоящему увлекся поиском транспортного средства. Он осматривал один велосипед за другим и почти добрался до конца мастерской, когда наконец остановился перед изрядно потрепанным маунтинбайком. На педалях застыла вековечная грязь, заднее колесо было заметно смещено с оси. Эмилиано вывел велосипед из ряда у стены и изучил коробку передач. Потом переключился на колеса и искривленную раму.
— Он побывал в аварии, — сказал мотоциклист, обращаясь к Гвидо.
Мастер скрестил руки на груди и кивнул:
— Много лет назад.
— Почему за столько лет никто не догадался его починить?
Гвидо не ответил. Он молча смотрел то на велосипед, то на юношу, словно онемев от такой странной, неожиданной комбинации.
— Ну, вот ты догадался, — наконец ответил мастер.
Эмилиано сжал руки на руле. Хороший захват. Большие ручки, почти как на его мотоцикле.
— Хочу этот, — решительно сказал он и понес велосипед к раме из труб и болтов, на которой он накануне видел велосипед, готовившийся к ремонту. Закрепив перекладину, юноша повернулся к Гвидо:
— Я разберу его, хорошо?
— Хорошо.
Эмилиано направился к стене, на которой висели инструменты, и, не задумываясь, взял английский ключ, выбрав его из множества других. Он казался очень уверенным.
— Ты знаешь, что надо делать? — спросил Гвидо.
— Да.
Мастер повернулся к нему спиной и стал возиться с запчастями, которые нужно было разложить по коробкам на полках.
— Если тебе понадобится помощь, обращайся. Я рядом.
Эмилиано помощь была не нужна. Во всяком случае, ему точно не нужна была помощь Гвидо. Провести вечер с суровым бородачом было бы непростительной ошибкой. У юноши были другие планы. Он посмотрел на Эмму и сделал ей знак рукой. Эмма подошла ближе.
— Не хочешь мне помочь?
— Хочу, — ответила рыжая, не думая ни секунды, — но сначала я должна надеть перчатки, — опомнившись, добавила она кокетливо, просто из желания поставить хоть какое-то свое условие.
— Посмотри на этих двух, — зашептала Лючия, когда Эмма удалилась на приличное расстояние.
Шагалыч кивнул.
— Как думаешь, мы не должны оставить их одних?
— Зачем?
— Ну не знаю, может, им надо поговорить наедине.
Художник не очень понимал, что имела в виду Лючия: в его разумении разговоры наедине и ремонт велосипеда в пыльной мастерской никак не сочетались друг с другом. Он уже давно об этом думал — о разговоре наедине с Лючией. Но ему все не представлялся подходящий момент. И тут он вдруг понял, что судьба дает ему шанс.
— Ты права! Как я сам не догадался?! Может, пойдем выпьем капучино? — предложил он самым непринужденным тоном, на какой был способен.
— В такое время?! Тогда уж лучше чай…
Лючия попалась в расставленные сети.
— Правильно! Чай намного лучше. Идем?
— Да! — чирикнула Лючия, беря его за руку, как друга в детском саду.
Она сказала «да». Они идут пить чай. Вместе. Одни. На закате. Шагалыч почувствовал, как все слова растаяли у него во рту и осталось одно непреодолимое желание поднять ее на руки и закружить, как бумажного змея.
— Мы идем пить чай, — объявила присутствующим Лючия, — но мы скоро вернемся!
Нет, не скоро! Мы вернемся не скоро, а может, мы вообще никогда не вернемся. Сожмем в руках бумажного змея и улетим подальше отсюда. Всем пока.
— Пока, — повторил Шагалыч вслух, утаив остальные свои мысли, и пошел вслед за Лючией.
Когда они оказались на улице, она обвила свою руку вокруг его локтя:
— Пойдем под ручку?
Пойдем под ручку. Сделаем все, что ты захочешь.
— Давай. Что я должен делать?
— Ничего. Просто иди со мной под ручку, и все.
И она еще сильнее сжала пальцы на его руке.
— Ай-ай-ай, — застонал художник.
— Что такое?
— Прости, у меня тут синяк после прыжка ягуара.
— Прости! Я не хотела!
— Ничего страшного.
— Где болит? Покажи мне.
Она остановилась посреди улицы и стала заворачивать рукав его футболки, пока не добралась до плеча. Шагалыч чувствовал ее пальцы на своих руках и думал о том, что жизнь прекрасна, тротуар великолепен, а футболки с длинными рукавами — лучшее изобретение человечества.
— Здесь? — спросила Лючия, показывая на синяк чуть выше запястья.
— Ой, да.
Откровенно говоря, больно не было, но ему нравился этот заботливый взгляд и прикосновение ее бархатных пальцев.
Лючия поцеловала его синяк и улыбнулась:
— Где еще?
Поцелуй был нежнее пальцев. Шагалычу захотелось еще:
— Здесь.
Лючия прикоснулась губами к месту, куда указывал его палец. Чуть повыше, у локтя.
— Все?
Нет, не все. Ему хотелось еще тысячи поцелуев. Он молча ткнул пальцем в предплечье и почувствовал ее волосы так близко у своего лица, что ему показалось, что он сейчас сгорит в ее черных кудрях.
