Мария Елиферова - Смерть автора

— Недурно, — с удовольствием отозвался он. На лице его было написано крайнее одобрение. — Я в вас не ошибся.

— Что это, Мирослав? — встревоженно спросил Моппер. — Не отпирайся, ты сыграл какую-то пакостную штуку над мистером Арчером. Я видел, как он побледнел.

— Ничего особенного, — промурлыкал Мирослав, — ведь правда, мистер Арчер?

— Всего лишь превосходный образец эмалевой миниатюры, — через силу улыбнулся я.

— Я знаю тебя, Мирослав! Я догадываюсь, что там была какая-нибудь мерзость. К чему это всё?

— К вопросу о разнице между литературой и жизнью, — беззастенчиво ответил Мирослав. — То, что видел мистер Арчер — иллюстрация к «Мунтьянскому изборнику».

— Это, верно, ваша любимая книга? — спросил я.

— Одна из любимых.

— Что ж, — сказал я, — у вас очень оригинальные вкусы; они выдают незаурядный характер вашей личности.

В глазах Мирослава загорелись искорки смеха.

— Благодарю вас за учтивость, мистер Арчер; вы истинный англичанин. Разрешите вознаградить вас за приятно проведённое время.

С этими словами он вынул из кармана серебряный карандаш и вручил его мне. Я покраснел от замешательства и неловко поблагодарил его. Он, вероятно, совершенно необычайный человек — вполне достойный того, чтобы стать прообразом литературного Мирослава-боярина. Я не скоро забуду впечатление, которое произвела на меня эта встреча в «Континенталь Нуво»; во всяком случае, после неё мне стало ясно, что вопрос о соотношении литературы и жизни не так прост, как это кажется.

Из еженедельника Present&Modern Life,

от 11 мая 1913 года

Недавно в The New Age был помещён подробный отчёт Мэтью Арчера о встрече с Мирославом Эминовичем — лицом, претендующим на жизненное соответствие Мирославу-боярину из одноимённого романа Моппера. Автор этих строк надеялся, что соответствие сие будет наконец прояснено; что мы узнаем, наконец, кто такой Мирослав Эминович. На самом деле из очерка, опубликованного в журнале, можно узнать только то, что мистер Эминович носит в петлице жёлтую розу и что он когда-то руководил повстанческим движением против турок — т. е. набор необязательных и много раз повторяемых в прессе компонентов. И кажется, что Арчер и не хочет узнавать больше: вместо этого он заводит с Эминовичем пространный диалог о литературе и жизни, столь же необязательный и не относящийся к существу дела. Без сомнения, грубый розыгрыш, которым ответил Эминович на его разглагольствования, демонстрирует значительную разницу их умственных способностей (не в пользу Арчера).

Кажется, Арчер угодил в ловушку собственных эстетских представлений, поскольку, рассуждая о литературе и жизни, он не замечает, что предмет рассуждения — роман Моппера — не имеет отношения ни к тому, ни к другому. Роман «Мирослав боярин» по своему содержанию фантастический; а фантастика соотносится с жизнью и оправдывается ею тогда только, когда служит материалом для иллюстрации насущных жизненных идей и вопросов — чего в «Мирославе боярине» нет ни грана, поскольку никто не сможет убедить меня в том, что Моппер хотел рассказать нам нечто кроме истории о злодее, гоняющемся за хорошими людьми и всячески им вредящем. И бессмысленно соотносить фантастику с правдой факта, уверяя, что вот-де реальный Мирослав — это можно делать либо по крайней наивности (на которую вряд ли способен взрослый англичанин), либо с неприглядной целью создания коммерческой сенсации, что, видимо, и имеет место в случае Моппера. Проспер Мериме, как истинный художник, был намного сдержаннее и не пытался выводить на публику персонажей «Гузлы» — у него было больше вкуса и такта оставить литературу литературой.

Герберт Уэллс

Письмо, полученное Г. Уэллсом

14 мая 1913 года

Многоуважаемый мистер Уэллс,

не знаю, возьмёте ли вы на себя труд прочесть письмо от того, кого считаете литературной выдумкой. Однако рискну заявить, что вы ошибаетесь. Вы изъявили желание знать, кто я в действительности. Я с радостью это желание удовлетворю. Я готов ответить на ваши вопросы 16-го числа, когда я буду у Алистера. Приходите к нам около 4 часов пополудни, мы с Алистером будем рады вас видеть.

Мирослав Э.

Из записных книжек Г. Уэллса

15 мая 1913. Этот Эминович, кажется, гораздо интереснее, чем его литературный двойник. Я не смог отклонить приглашения, хотя всем известно моё отношение к роману Моппера. Я всегда был из тех котов, которые, по пословице, умирают от любопытства.[7]

16 мая 1913, 19.00 Больше всего на свете мне хочется сейчас застрелиться. Что дёрнуло меня явиться на встречу, назначенную мне? Сейчас я лежу на диване и твёрдо знаю, что никогда больше не возьму в рот ванильного крема. Боже сохрани кого-либо от встречи с этим человеком!

23.00. Итак, у меня наконец достаёт духу вернуться к событиям сегодняшнего вечера и описать их по порядку, хотя делать это мучительно. Я приехал на такси к дому Моппера ровно в 16 часов, но прислуга, открывшая дверь, сообщила, что писатель нездоров.

— Он лежит в постели, — сказала она, — и к нему пришёл мистер Эминович навестить его. Вы можете подняться к ним наверх.

Она оповестила о моём прибытии, и я вошёл в спальню писателя. Моппер лежал на высоко взбитых подушках, бледный и осунувшийся; губы его были синеватого оттенка, и он с трудом приподнялся, чтобы поздороваться со мной.

Когда он протянул мне свою сморщенную, как у обезьяны, руку, рукав полосатой пижамы задрался и я успел заметить пластырь на запястье. Моппер быстро подтянул рукав на место, скрыв пластырь из виду.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я, склонившись к нему. Он слабо улыбнулся.

— Спасибо, начинаю приходить в себя. Познакомьтесь, мистер Уэллс, — это Мирослав Эминович.

Второй гость, присутствовавший в спальне, поднялся со стула мне навстречу. Я узнал его, хотя должен сказать, что описания его в газетах из рук вон плохи и не дают о нём никакого представления. У него узкое скуластое лицо, очень мужественное, несмотря на струящиеся длинные волосы, которые спускаются по сторонам чистого и довольно красивого лба; в нём нет ничего от пропахших бриллиантином красавчиков, наводнивших в последнее время Лондон. Пристальный и ироничный взгляд его тёмных глаз подчёркивают тонкие изогнутые брови, странно контрастирующие с густотой волос и усов. Он усмехнулся и подал мне руку; рука его оказалась необыкновенно сильной и необыкновенно горячей.

— Значит, вы — мистер Уэллс, мировой специалист по фантастике?

— Боюсь, я приехал не вовремя, — ответил я, — мистер Моппер болен…

— Это совершенно ничего не значит, — вмешался Моппер, — вы можете спуститься и побеседовать в саду. Тем более что Мирослав, — добавил он со сдавленным смешком, — меня изрядно утомил.

— Вы уверены? — боязливо спросил я; ещё вчера речь о болезни писателя не шла, и я чувствовал одновременно неловкость и опасения за него. Моппер натянул одеяло до подбородка.

— Абсолютно. Миссис Браун подаст вам чай в саду. Я распорядился накрыть там стол.

— Большое спасибо, мистер Моппер, — сказал я в смущении. Мирослав, однако, смущения не испытывал. Повернувшись ко мне, он произнёс:

— Пойдёмте. Оставим Алистера в тишине и покое.

Я последовал за ним в сад. Там, у самой стены, зелёной от плюща, в окружении кустов роз, можжевельника и остролиста, в самом деле был накрыт чайный столик. Мирослав жестом предложил мне сесть, сам сел напротив меня и внимательно уставился на меня своими карими выпуклыми глазами. Миссис Браун (это и была пожилая женщина, открывшая мне дверь) принесла чай.

— Итак, с чего мы начнём? — поинтересовался он. — С ванильного крема или с вопроса, кто я такой?

Я рассмеялся.

— Я бы выбрал и то и другое. Я думаю, одно другому не помешает.

— Как знаете, — сказал Мирослав, поигрывая ложечкой. — Итак, если вас интересует — я Мирослав Эминович, представитель знатного рода из Слатины.

— Ага, — кивнул я. — И при этом одновременно портной и бывший партизан из национально-освободительного движения. Все это уже слышали.

— Вы не верите? — переспросил Мирослав. Я пожал плечами.

— Это не имеет значения. Даже если это и правда, она никак не связана с романом. Кстати, этот ванильный крем гораздо удачнее всякой литературной стряпни: мои поздравления миссис Браун.

— Я рад, что вам понравилось, — радушно проговорил Мирослав. — Мне кажется, вот это печенье должно понравиться вам ещё больше. Скажите, а вещественное доказательство убедило бы вас в том, что я тот, о ком идёт речь в романе?