Владимир Спектр - Русский жиголо
И все это под призывы церковников к смирению. А если сама идея смирения мне претит? А если мне нравится гордыня?
– Во-первых, гордыня – это самый страшный из смертных грехов, потому как все остальные грехи начинаются именно с нее. Допусти в свое сердце гордыню, и душа твоя достанется дьяволу.
– Сатане.
– Именно. А что касается продаж…
– Да, что касается продаж?
– В современном обществе все зависит от объема продаж. И ты мог бы преуспеть в этом, продавая хотя бы самого себя. Ведь ты же далеко не идиот. У тебя светлая голова и хорошо подвешенный язык…
– Только я не понимаю, ради чего мне стоит это делать? В смысле, ходить в дешевом костюме и галстуке, лизать жопу руководству, зависать на отупляющих тренингах, питаться в корпоративной столовой, плести интриги против своей начальницы, какой-нибудь выпускницы Академии народного хозяйства при Правительстве РФ, зачем? Лишь для того, чтобы получить лишний бонус, заслужить служебный автомобиль марки «Форд», быть посланным на обучение в Кельн?
И что, ради этих сомнительных благ надо запариться, к примеру, с MBA?
– Звучит не очень привлекательно, верно. Но все может быть так же, только по-другому.
– То есть?
– То есть тебе придется ходить на работу в костюме, но это может быть до-ро-гой костюм, вот у меня, к примеру, служебный автомобиль – А8, и вместо обучения в Кельне я летаю на переговоры в Женеву.
– Ну да, при определенном усердии размеры моего бонуса раздуются до невероятных пределов, возможно, я, так же как и ты, построю себе загородный дом, вот только, боюсь, к тому времени я уже перестану быть самим собой…
Света молчит, она знает – это камешек в ее огород.
– Послушай, а как же наша совесть? Как же те студенческие времена, когда мы впаривали кроличьи шапки жирным бундесам? Как эти безумные тусовки в «Молочке»? Ты помнишь мои первые белые кроссовки Reebock? Ты помнишь свои первые голубые Levi's? Что стало с нашей молодостью? Неужели мы превратились в обычных запрограммированных бюргеров? Куда девать наше прошлое, все наши авантюры и мечты? Засунуть их в жопу? Смотреть на мир по-взрослому? Мы все постарели, и на хуй это юношеское дерьмо! Так? Но кто-то, хотя бы горстка людей в этом безумном мире, хотя бы несколько человек должны отдавать себе отчет, куда катится наш мир и к чему все идет?
– Бред, – Светка вздыхает, – ну что за чушь? Что происходит ужасного? Мир такой, каким он был всегда. Это всего-навсего развитие. Поступательное движение. Никто не в силах остановить его. Пора взрослеть, милый.
– Развитие мира обусловлено не только техническим прогрессом, но и человеческим фактором, известно тебе? А все международные корпорации давно превратились в безликие машины.
У них нет владельцев, нет лица, всё какие-то фонды и государственные структуры. Единственная цель корпораций – захват новых рынков, действительно непрекращающееся развитие, поступательное движение вперед до тех пор, пока все рынки не будут освоены, все люди в мире, вплоть до последнего австралийского дикаря, не будут вовлечены в глобальный бизнес. До тех пор, пока двигаться вперед будет уже просто невозможно…
Света молчит. Она наверняка уже пожалела, что затеяла со мной эту дискуссию. Только меня уже не остановишь. Я давно поднаторел в подобных беседах, они ведь лучше любого феромона укладывают телку в постель, тебе надо лишь уметь к месту употреблять всякие умные словечки и выражения, вроде «глобализации», «корпоративного рабства» и «религии потребления».
– И вот тогда начнется настоящий кризис, упадок, всеобщий коллапс и парализация. Самоуничтожение. Революция без идеи. Бунт против самих себя. Депрессия, в конце концов, на фоне всеобщей человеческой бездуховности и деградации. Ведь люди, по воле таких, как ты, превратятся всего лишь в роботов, что сидят в прозрачных клетушках и уныло смотрят на экраны мониторов, – продолжаю я.
– Смело, смело. Прекрасная антиутопия, – Света слегка хлопает в ладоши. – С тобой трудно стало спорить, видно, свое безделье ты тратишь на философствования. Как бы там ни было, даже если Землю ждет коллапс, до этого довольно далеко. Вряд ли ты сможешь остановить эту катастрофу, и, в то же время, даже твои праправнуки не увидят весь тот ужас, что ты описываешь. А вот работу в корпорации ты мог бы использовать, чтобы им жилось хорошо. Обеспечить их безбедную жизнь. В крайнем случае, облегчить их страдания. В конце концов, ты действительно построил бы себе дом.
– А что если мне не нужен дом?
– Не говори глупостей. Каждому человеку нужен дом. Это естественно.
– Это естественно только для того, кто никак не забудет свои деревенские корни. Кулачество. Вечное «мое-мое». Мой дом, моя земля. Я родился в городе, все мои предки жили в городах, меня абсолютно не тянет ковыряться в земле, мне нравится жить в квартире, так, чтобы если я захотел вдруг выпить кофе в каком-нибудь приличном месте, то мне не приходилось бы два с половиной часа пилить до него на тачке.
– Черт с тобой. Ты мог бы купить себе квартиру в более престижном районе. Быть может, в том самом доме, где как раз находится это твое правильное место. Тебе останется только спуститься вниз на лифте. Или, например, ты мог бы купить квартиру большего размера. Какой-нибудь двухэтажный лофт. Скажи, тебе хочется жить в двухэтажном лофте?
Я немного медлю с ответом. Что скрывать? Этого бы мне хотелось.
– Ну? – подбадривает меня Светлана.
– Конечно, – сдаюсь я.
– Так тебе точно надо устроиться на работу.
– И я смогу себе позволить лофт?
– Именно. Через некоторое время.
– Интересно, что ты имеешь в виду. Сколько это «некоторое время?» В конце концов, ты помнишь, сколько мне лет?
Она в который раз пожимает плечами, показывая, что это вопрос настолько глупый, что не требует ответа.
– Я ведь никогда и нигде не работал. Что еще за резюме я принесу?
– Я же не предлагаю тебе идти искать работу на улице, – она снова пожимает плечами, словно удивляясь моей тупости. – Я, например, могу поговорить со своими знакомыми. Сейчас многим нужны свои надежные люди.
– Ага, – киваю я, – чтобы мной руководил какой-нибудь молодой корпоративный выродок. Чтобы я писал отчеты и посещал занятия со штатным психологом.
– А что в этом такого?
– Мне просто это не интересно.
– Что вообще тебе интересно? Целыми днями торчать в Spa? Скупать тоннами идиотскую музыку на Горбушке? Или ночи напролет нюхать кокаин со своими нелепыми тусовщиками-друзьями, приближая неминуемый инфаркт? Рано или поздно ты станешь законченным наркоманом. Рано или поздно у тебя не будет ни своих денег, ни друзей, которые захотят угостить тебя, потому что ты будешь им не интересен. На что ты тогда пойдешь, чтобы достать наркоту? Вот именно, сколько тебе лет, Филипп? Сколько тебе, в конце концов, лет? Ты выглядишь на двадцать пять, ты одеваешься неформально, словно герой турецкого MTV, и какие у тебя при этом интересы? Может быть, пора уже остановиться, осмотреться, взвесить все, к чему ты пришел?
– Я только это и делаю. Я только и смотрю по сторонам. Я взвешиваю. И знаешь, что я вижу?
– Ну?
– Что в свои годы я так ни хера ни к чему и не пришел. Пустота вокруг. Никакого смысла ни в чем. Это только в юности тебе кажется, что жизнь имеет смысл. С годами ты, наконец, понимаешь, что это неправда. Смысла нет. Ни в чем.
И, что самое главное, я не думаю, что припахиваться в какой-нибудь корпорации – лучший выход из всего этого…
– Чего «этого»? – она вот-вот взорвется.
– Ну, всего, к чему я пришел. Всей моей жизни.
– Ты зря называешь это жизнью. Ты ничего не достиг. Сейчас ты просто не очень удачливый жиголо, и все. А кое-кто в твоем возрасте правил империями.
– Конечно, я даже помогу тебе, сказав, что кое-кто и сейчас правит целыми империями. Вернее, это так считается, а на самом деле нет.
– Что-то я запуталась в твоей демагогии.
– Ну, например, Путин.
– Да, давай обсудим Путина, почему бы и нет?
– Считается, что он правит страной. А на деле он сам – узник цепи обстоятельств, поступательного движения своей жизни, и вряд ли в силах хоть что-нибудь изменить…
– Очень интересно. Напиши об этом книгу, – теперь в ее глазах явственно тлеет ненависть, столь откровенно, что я умолкаю.
– Ничтожество, – говорит она.
Я сдаюсь.
– Ладно, похоже, ты просто фишку не рубишь, Светка. Я ведь занимаюсь клубным бизнесом. Мое призвание – промоушн, ты же знаешь. Помнишь, как весело было на той прошлогодней вечеринке, куда я тебя приглашал?
– Между прочим, это был твой последний проект. Что ты сделал с тех пор?
– Ну, – отвечаю уклончиво, – не сразу Москва строилась. Я планирую, наконец, открыть свое заведение. И веду переговоры со спонсорами.
– С какими? С богатыми обладательницами особняков на Рублевке?
