Мария Нуровская - Супружеские игры

– Ну и как? – спросила я, чувствуя, что пауза затянулась.

– Дело сделано.

– Что сделано? – Кажется, я не сумела справиться с волнением, и голос выдал меня.

Эдвард промолчал.

– Ответь же наконец на мой вопрос!

– Ответь себе сама, – отрезал он и, резко поднявшись, шагнул в дом.

Я вбежала туда вслед за ним и вцепилась в отвороты его куртки.

– Ответь на мой вопрос! Отвечай, когда тебя спрашивают! – орала я.

Грубо схватив меня за запястья, он отбросил мои руки.

– Мне не понадобилось брать ее силой, как приходится поступать с собственной женой!

Я испытывала необыкновенное волнение, когда сотрудница по культурно-массовой работе – коротышка в очках с очень толстыми стеклами, за которыми почти не было видно глаз, – вела меня в крыло, где находилась тюремная библиотека. По пути туда мы молчали, она даже не сделала попытку ввести меня в курс дела. Мы прошли через несколько постов, прежде чем оказались в помещении, заполненном книжными стеллажами. Рядом с ним находилась читальня с несколькими столиками и стендом с газетами и журналами, а чуть дальше – дежурка, из которой можно было наблюдать, что происходит в обоих залах. Там сидела надзирательница, в обязанности которой входило наблюдать за поведением заключенных в так называемое свободное время. В случае возникновения беспорядков или еще чего-нибудь недозволенного она была обязана тут же вмешаться. Я зашла за стеллажи, чтобы скрыться от ее взгляда, и, уткнувшись головой в корешки книг, прикрыла веки, вдыхая знакомый запах пыли и старой бумаги, давно уже забытый запах. Это были минуты передышки, принадлежащие только мне. Я теперь так в них нуждалась…

Первой попавшейся мне книгой оказались «Три мушкетера». Присев на корточки возле стеллажа, я прочитала: «Три дара г-на д'Артаньяна-отца…», и слезы начали застилать мне глаза. Мне припомнилось время, когда я прочитала эту фразу впервые. Тогда мне было четырнадцать лет, как раз начались каникулы. Подруга дала почитать мне роман Дюма. Я нарвала себе вишни в саду за домом священника, а потом в прозрачном стеклянном салатнике отнесла ягоды наверх, в свою светелку. Лежа на животе, я ела вишни и зачитывалась приключениями молодого д'Артаньяна.

Весь день, до самой вечерней поверки, я провела в библиотеке, отлучившись только на обед. А потом нас повели в баню. Нужно было отдать свои вещи в стирку и получить взамен чистые. Это была невыносимая процедура: мне постоянно доставалась хоть и чисто выстиранная, но ношенная другими одежда, чужая одежда. Зэчки со стажем могли иметь в своем распоряжении личные вещи и надевать их на свидания с родными, но на меня это правило пока не распространялось. Баня находилась в самом низу, в подвале. Это было просторное помещение со стоячим душем и деревянным настилом, брошенным прямо на цементный пол. Нам велели оставить вещи в шкафчиках и по очереди входить в душевой зал. То, что мне при всех приходилось раздеваться донага, страшно смущало меня, хорошо еще, что вокруг были одни женщины и нас охраняла надзирательница. Босиком пробежав по каменному полу в коридоре и ощущая леденящий холод под ступнями, я юркнула под горячий душ. Маленькие оконца под самым потолком сразу запотели – нам дали по– настоящему горячую воду.

Намылившись выданным куском дешевого мыла, я с наслаждением подставила тело под горячую струю. Затем старательно промыла волосы и, уже споласкивая их, вдруг почувствовала на себе взгляд. Повернув голову, я увидела Агату. Она стояла рядом, уставившись на меня неподвижным взглядом. Я инстинктивно прикрыла грудь руками. Сама Агата выглядела карикатурой на женщину: ее тело напоминало бесформенный мешок, к которому были прикреплены два раздутых бурдюка рук, покоящихся на животе, бедра заплыли жиром настолько, что ей приходилось стоять, расставив ноги. Венчала эту тушу круглая, словно очерченная циркулем, голова. То, как она смотрела, заставило меня похолодеть от страха. Подспудно я чувствовала, что этот взор не сулит мне ничего хорошего. Выскочив из душа и обернувшись полотенцем, я побежала в раздевалку, спиной все время ощущая ее взгляд. К счастью, она с нами в камеру не вернулась – задержалась где-то по пути, хотя зэчкам строго воспрещалось после вечерней поверки находиться вне своих камер. Я взобралась на нары, ощущая чистоту и легкость во всем теле. Это был первый сносный день в тюрьме.

Засыпала я в хорошем настроении. Мне снилось, что я сижу на дереве, которое с корнем вырывает ураган. Оно наклоняется все ниже и ниже и каждую минуту грозит рухнуть. В страхе я открываю глаза, но сон продолжается – я чувствую, как ствол падающего дерева придавливает меня. Секундой позже понимаю, что это Агата навалилась на меня всей своей тушей.

– Убирайся отсюда, – вне себя шиплю я, но, кажется, она не слышит, погруженная в какой-то транс, возможно накачавшись наркотиками.

Агата в беспамятстве шепчет: да-да… сладкая моя… птичка моя… рыбонька… Я с отвращением чувствую на себе ее зловонное дыхание, смешанное с никотином. Пытаюсь всеми силами освободиться, но, похоже, у меня нет никаких шансов. Она продолжает напирать своим мощным туловищем, ее потное лицо светится в полумраке. Мокрыми губами женщина тыкается в мою щеку, потом я ощущаю их касание на своих губах и отворачиваюсь от омерзения. Какое-то время мы боремся, однако она сильней. Я боюсь, что она свернет мне шею, но все-таки пытаюсь бороться и изо всех сил впиваюсь ногтями в ее жирные щеки. Она трясет головой, уворачиваясь, и, кажется, даже смеется. Вдруг с быстротой, которую трудно ожидать от этой неповоротливой туши, она оказывается у меня между ног, стиснув своими ногами мои виски. И вот уже мне не хватает воздуха – ее огромная волосатая промежность находится на уровне моего рта. Я чувствую ее язык, влажный и мягкий. Он постепенно заполняет все пространство между моими раздвинутыми силой бедрами. В какой-то момент меня охватывает изнеможение, понемногу превращающееся в подобие сексуального наслаждения, и я переживаю вялый, жалкий оргазм, воспротивиться которому не в силах. Теперь мне еще трудней переносить ласки этого чудовища. Ее язык вдруг становится твердым и шершавым, он все глубже погружается в меня. Мне больно, но пошевелиться не представляется возможным. Она все решает, определяя продолжительность этой омерзительной по своей сути сцены. В ней нарастает возбуждение, ее тело вдавливается в меня все сильней. Я медленно погружаюсь в душную липкую темноту. Все звуки – хлюпанье, постанывания, сопение – начинают отдаляться. Продолжая бормотать нежные свои словечки: рыбонька… котик… которые из ее уст звучали особенно гадко, она потихоньку убралась. Когда возня на ее нарах окончательно стихла и она уснула, я подумала, что предостережения Изы в очередной раз сбылись. Но ведь меня всегда насиловали. Чего я боялась, то и происходило. Быть может, то, что случилось со мной минуту назад, было всего лишь продолжением моих жизненных неудач. А начиналось все еще там, в приходском доме… Не выгляни я однажды в окно, возможно, я бы не встретила мужчину, который открыл для меня иное измерение в любви. Потом я постоянно искала такую любовь…

До самого утра я не сомкнула глаз, мечтая хоть как-нибудь помыться. Наверняка ведро для воды было пустым. Те двое с нижних нар плескались в углу до поздней ночи, хотя все мы вечером принимали душ. Впрочем, вряд ли у меня нашлись бы силы сойти вниз. Мной овладело физическое бессилие, все во мне дрожало и тряслось, точно через минуту я должна была рассыпаться на куски. Чем старательнее я пыталась слюной смыть с лица липкость, тем больше ощущала себя грязной. С соседних нар послышался громкий храп Агаты. Она храпела, как заправский мужик после того, как употребит свою бабу. С той лишь разницей, что орудием ее насилия был язык. Нужно было что-то придумать, чтобы эта отвратительная сцена не повторилась. Любой ценой необходимо предотвратить дальнейшие поползновения со стороны Агаты. Я прекрасно сознавала, что ни одна из моих сокамерниц не вступится за меня: все они панически боятся Агаты. В любом случае, на ее стороне был физический перевес. Ни одной идеи о том, как можно защититься от ее насилия, мне в голову не приходило. Единственное, что я знала твердо, что второго такого акта с Агатой я психологически не вынесу. Пережитый однажды кошмар во второй раз просто убивает. Пожаловаться на нее я не могла, Иза предупреждала меня, но я знала это и без нее. Я сама должна была справиться со своей проблемой по имени Агата. Только вот как?

Каким образом?

Приближался рассвет. Зарешеченное окно светлело на фоне темной стены, бросая сквозь прозрачный фильтр занавески розоватый отсвет на пол. «Жизнь в розовом свете», – горько подумала я.

Больше всего я боялась того момента, когда мы будем вынуждены взглянуть друг на друга. Как мне вести себя? Делать вид, что ничего не произошло? Такое поведение она может расценить как поощрение. Так что же, объявить войну? Но как? Подойти и дать в морду? Она мне ответит так, что костей не соберешь. И это ничего не изменит. Она одержит верх. Начать шантажировать ее? Но чем? Агата сидит тут уже долго и не в первый раз. Ей известна вся здешняя иерархия и расстановка сил. Похоже, у нее есть прикормленные надзирательницы, ведь она не побоялась после вечерней поверки не явиться в камеру. Интересно, где ее носило? Ее поведение прошлой ночью (сексуальное возбуждение не в счет) показалось мне странным, неестественным. Может, она ширяется?