Марико Коикэ - Без аккомпанемента
— Гадость какая! — сказала Джули. — Получается, что это пятна от жира и перхоти?
— Тсс! — вытянув губы трубочкой, снова зашипела на нее Рэйко. Мы вполголоса рассмеялись и снова отвернулись друг от друга.
Я вынула из сумки и раскрыла купленный только что сборник стихов. Страницы пестрели мелкими, словно под линейку выведенными знаками. Иероглифы, из которых были составлены такие слова, как «фикция», «надгробие», «сомнение» и «бездействие», были написаны нервными, убегающими вверх черточками. Автора звали Т. TAMAZAWA.
Хорошие это были стихи или плохие — я не понимала. Я никогда этого не понимала. Не было еще случая, чтобы я смогла оценить достоинства и недостатки какого-нибудь стихотворного произведения. Впрочем, это касалось не только поэзии — у меня вообще начисто отсутствовали критерии для суждения о том, что хорошо, а что так себе. Просто я любила вглядываться в слова — незрелые, кичливые, обнажающие самолюбие автора или клубок его комплексов… Глядя на стайки никуда не годных, бестолковых слов, я успокаивалась. Причем, чем более бестолковым было произведение, тем более мне начинал нравиться его автор. Сама того не желая, я влюблялась в каждого, кто готов был заниматься таким глупейшим делом, как уличная продажа с трудом выжатых из себя не слишком чистых выделений.
Сколько же времени прошло до того момента? Я услышала, что дверь в кафе распахнулась, и кто-то вошел внутрь. Приятно застоявшийся воздух кафе вдруг разом устремился через открытую дверь наружу. Я посмотрела на дверь.
В кафе вошла девушка и за ней двое юношей. Девушка тряхнула каштановыми волосами, подстриженными «под Сесиль»[19], и дерзким взглядом оглядела кафе. Она была небольшого роста, с лицом, привлекательность которого заключалась в общей асимметрии — широкие глаза, маленький рот… Выглядела она очень эффектно.
Девушка быстро подошла к свободным местам около Джули и Рэйко и поманила рукой своих спутников. Высокий юноша сел рядом с ней, а еще один молодой человек, не демонстрируя ни малейших признаков смущения, опустился на стул рядом со мной. Когда он сел, до меня донесся нежный аромат, похожий на запах свежего сена. Я снова принялась читать сборник стихов.
В кафе было тихо. Лишь величественная придворная музыка и ни одного постороннего звука.
Некоторое время мой сосед сидел молча, скрестив руки на груди. Когда ему принесли кофе, он слегка прокашлялся.
— Это… — сказал он, обращаясь ко мне, — это не Тамадзавы ли сборник?
Я подняла голову. Юноша смотрел на меня с ласковой улыбкой.
— Я не ошибся?
Словно нескладная ученица младших классов, я открыла содержание книги, нашла место, где была напечатана фамилия автора Т. TAMAZAWA, и неловко протянула книгу юноше.
— Так я и думал, — сказал он, усмехаясь. — Просто Тамадзава — мой университетский однокашник.
— Да ну! — выпалила я, но тут же поправилась: — Что вы говорите.
Все-таки этот юноша был явно старше меня. По крайней мере за старшеклассника его принять было нельзя.
На мгновение наши глаза встретились в тусклом желтом освещении. Я почувствовала слепящую боль и тихонько отвела взгляд.
Трудно описать его лицо. В какой-то момент мне в голову пришло слово «иудей». Разумеется, я никогда не была знакома ни с одним евреем. И об их внешности могла судить исключительно по фотографиям. Но почему-то я так подумала. То ли из-за волнистой пряди черных волос, спадающей на его гладкий лоб. А, может быть, из-за изящных черт лица, которые делали его не похожим на японца, и плотно сжатых в прямую полоску губ. Мне показалось, что он как две капли воды похож на кого-то из красивых еврейских мужчин, которых я видела на фотографиях или в кино.
— Где ты его нашла? — спросил он, вынимая из помятой пачки короткую сигарету «Хоуп» и прикуривая от зажженной спички. Все еще робея, я, словно маленький ребенок, показала пальцем на стену:
— Там… ну, возле универмага «Фудзисаки».
Юноша усмехнулся, погасил спичку и бросил ее в пепельницу.
— Опять намастурбировал чего-то и продает. Тяжелый человек. И ты это специально купила? Небось, сто иен отдала?
— Ага, — сказала я. — Сто пятьдесят. Еще пятьдесят иен дала сверху.
— Серьезно? Ну ты даешь! Какому-то избалованному уличному поэтишке подарила пятьдесят иен?
— А что такого? В конце концов мы тоже разным людям врем, что якобы собираем пожертвования, а потом на эти деньги пьем кофе и едим рамэн.
Сидевшая передо мной Рэйко повернулась назад и криво ухмыльнулась.
— Да вот они, все здесь, — я выставила подбородок, указывая на места перед нами. — Мои подруги. Мы все трое очень скверные девочки.
— Старшая школа? — спросил юноша. Я кивнула и подняла вверх три пальца: — Третий класс. Старшая женская школа S.
— А это госпожа Кёко Нома, — вмешалась Рэйко. — Роза Гевальт[20] нашей школы. Позвольте вас познакомить.
— Ого! — воскликнул юноша и с интересом удивленно взглянул на меня. — Кто бы мог подумать.
Я сразу поняла, что такой ответ был не более чем данью приличию. К тому же сказано это было таким тоном, каким взрослые хвалят отличившегося малыша. Мне такое отношение не понравилось, и я обиженно отвернулась.
— Роза Гевальт… Потрясающе, — сказал он, будто желая сгладить неловкость.
— Ничего потрясающего. Просто игра слов.
— Получается, что в женской школе S тоже создана антивоенная лига?
— Ну не то чтобы настоящая лига. Просто нам не нравится школьная форма, и мы хотим потребовать от администрации школы разрешения приходить на уроки в обычной одежде.
— И ты не иначе председатель комитета?
— Да, что-то вроде этого.
— Речи толкаешь?
— Думаю, что скоро придется.
— Значит, ты председательствуешь в комитете, покупаешь книги уличных поэтов, выступаешь с речами, участвуешь в сходках и демонстрациях… представляю, как тебе интересно…
— Что?
— Жить.
Я засмеялась, стараясь придать своему смеху ироничный оттенок.
— Вы так говорите, будто я маленький ребенок. Я имею в виду вашу манеру…
— Я не хотел, — улыбнулся он и виновато потупил взгляд. — Извини, я правда не хотел тебя обидеть.
Такое откровенное раскаяние меня несколько обескуражило. Я закрыла сборник стихов, положила его в сумку и сунула в рот сигарету. Юноша тут же протянул мне коробок со спичками, но я лишь сказала спасибо и зажгла огонь, воспользовавшись своими спичками.
«Неприятный тип», — подумала я, хоть и сама не понимала, что же меня в нем так раздражает. Обычный молодой человек, с которым я впервые встретилась. Ничего такого, что могло бы меня разозлить, он не говорил. Ведет себя вполне по-джентльменски. Все эти сражения, антивоенные движения, демонстрации, сходки и прочие инфекции, которыми, как корью, были заражены все представители молодого поколения того времени, явно обошли его стороной. Но почему все это приводило меня в такое негодование — я не понимала.
Я молчала, нервно затягиваясь сигаретой. Юноша спокойно достал из кармана рубашки вечное перо и снял с него колпачок. Вынув из-под стакана с водой картонную подставку, он начал что-то писать.
Он написал слово… канон. Синие чернила мгновенно начали расплываться, увеличивая и утолщая каждую букву.
Затем он выставил картонку вперед, так чтобы ее увидели его спутники, сидевшие через проход. Длиннолицый юноша посмотрел на надпись и равнодушно кивнул. В этот момент я впервые смогла рассмотреть его лицо. Оно поражало своей холодностью и красотой. Или лучше сказать… оно было несчастным. Гладкая кожа, зачесанные назад каштановые волосы, тонкие губы, словно рассеченные острым ножом. Единственно чего в этом лице было не найти — так это того, что у людей принято называть эмоциями.
Сидевшая с ним рядом девушка с прической «под Сесиль» насмешливо сказала:
— Ватару-сан, опять «Канон»? И не надоедает?
— Нисколько, — ответил первый юноша, которого назвали Ватару. Девушка игриво пожала плечами, с подозрением взглянула на меня и снова повернулась лицом вперед.
Ватару передал картонную подставку с надписью одному из работников кафе — крупному усатому мужчине, похожему на медведя. Мужчина молча взял подставку и скрылся за стойкой.
— Сейчас ты услышишь очень хорошую музыку, — неожиданно обратился ко мне юноша. — Я заказал «Канон» Пахельбеля[21].
— Пахельбеля?
— Ты его не знаешь?
Я честно ответила, что не знаю. Он снова посмотрел на меня с удивлением.
— Это стыдно не знать? — спросила я.
С еле заметной улыбкой юноша медленно покачал головой. Его устрашающе черные зрачки застыли на мне, словно прикованные. Подражая испорченным девочкам, я перевела взгляд в потолок и выпустила большую струю дыма. Юноша больше ничего не говорил.
