Джонатан Кэрролл - Свадьба палочек
От коллег — торговцев редкими книгами и рукописями меня отличало еще и то, что я торговала также и другими вещами.
Выдвинув ящик, я достала из него длинный узкий футляр крокодиловой кожи. Своим видом он напоминал портсигар, именно в таких джентльмены викторианской эпохи носили сигары. Однако в моем было кое-что получше. Открыв футляр, я это вынула и выложила на стол перед Жако. Я не сомневалась, что когда он поймет, что это такое, его хватит инфаркт.
— Я не собираю авторучки, Миранда.
— Это не ручка. Это «Мэби Тодд».
— Тодд да не тот.
— Очень смешно. Да ты посмотри на корпус.
Он взглянул на меня, давая понять, что не позволит себя провести, но потом все же взял самую большую авторучку, какую я когда-либо видела.
— Ну и что? Ручка как ручка.
— Жако, поверни ее. Смотри внимательней.
Он принялся послушно вертеть ручку, пока не заметил гравировку золотыми буквами на черной поверхности корпуса. Голос его, когда он обрел дар речи, превратился в свистящий шепот, словно язык внезапно распух и не умещался во рту.
— Нет! Не может быть!
— У меня и сертификат есть, — кивнула я.
— Как же это тебе…
— На прошлой неделе, на аукционе Сотбис. Просматривала их каталог и вдруг наткнулась. Думаю, она к ним поступила из поместья лорда Эшера.
— Рольфе, — с благоговением прочитал он выгравированное имя. — Я по биографии Саймонса помню: Рольфе всегда писал огромной авторучкой.
— Совершенно верно.
Он был в полном восторге и впервые за весь разговор улыбался, покачивая головой.
— Миранда, как это тебе удается? Как ты отыскала ручку Фредерика Рольфе?
— Просто я очень люблю дело, которым занимаюсь. Искать всякие вещицы, какое-то время владеть ими. Мне нравится их продавать людям вроде тебя, настоящим ценителям и знатокам.
— И ведь ты никогда ничего себе не оставляешь!
— Никогда. Тут уж или одно, или другое. Или ты продаешь, или коллекционируешь. На коллекционирование у меня не хватило бы терпения. Я не знаю меры. Мне бы постоянно хотелось все больше и больше. А так я успеваю сполна насладиться обладанием этими вещицами, прежде чем их продать настоящим собирателям.
— Вроде Дагмар?
— Вроде Дагмар и тебя. Ну как, берешь?
— Она еще спрашивает!
* * *
Я выждала с полчаса после его ухода, прежде чем позвонить Дагмар. У Жако была обескураживающая привычка неожиданно возвращаться и с пеной у рта требовать снижения цены на только что купленную вещь. В начале нашего знакомства ему удавалось брать меня на испуг, но я давно уже научилась давать ему отпор.
— Алло. — Голос звучал мягко и изысканно и на редкость сексуально.
— Дагмар? Это Миранда. Жако сейчас был у меня. Ручку он купил.
— Еще бы он ее не купил, дорогая! Это именно то, что ему должно нравиться. Поэтому я ее и приобрела. Великолепная вещь.
— Но зачем было продавать ее ему? Разве тебе не хотелось оставить ее себе?
— Хотелось, но его она больше порадует. Барон Корво — один из немногих его кумиров.
— Не понимаю. Ты его оставила после стольких несчастливых лет, но продолжаешь отдавать ему коллекционные веши?
— Не отдавать, а продавать. Любить Жако было все равно что сидеть на холодном камне: ты отдаешь ему все свое тепло, а взамен не получаешь ничего. В результате остаешься с отмороженной задницей. Мне это в конце концов надоело. Но то, что было, из жизни не выкинешь. Я все еще его люблю кое за что и всегда буду любить. И не потому, что хочу этого. Просто трудно бывает контролировать свои чувства, мы над ними не властны.
— Но ты счастлива, что от него ушла?
— Безумно! Я один только раз оглянулась на прошлую жизнь — убедиться, что заперла за собой дверь. Расскажи, как Жако себя повел, когда понял, что это за авторучка. — Я чуть ли не слышала, что, произнося это, она улыбается.
— Едва не умер от счастья. Он был просто на седьмом небе.
— Этого и следовало ожидать. Его любимая книга — «Адриан Седьмой». Ничего удивительного — история о ничтожном, совершенно недостойном человеке, которого избрали папой. Вылитый Жако.
— Я сегодня принесу тебе чек.
— Можешь не торопиться. Все равно мне сегодня не до этого. Ресторатор позвонил и сказал, что не сможет приготовить на десерт йогуртовую трилогию, а без нее весь обед насмарку. Но что поделаешь, надо быть стойкими в несчастьях.
— Йогуртовую трилогию?
— Не будь циничной, Миранда. Одна ложка — и ты поверишь в Бога. Плюс к этому в квартире у нас воняет мокрой тряпкой, и мне надо сделать прическу. Иногда так и хочется стать мужчиной. Для них стрижка — это девять долларов. А для нас — священнодействие. Так что мне надо поторапливаться, милая. Если я переживу сегодняшний день, то стану бессмертной. Приходи к семи. Я пригласила к обеду три ракеты «Скад» и каждой из них сказала, что ты — явление века.
— И как же мне себя вести, чтобы этому соответствовать?
— Но ведь это правда!
Случайных посетителей, заходивших просто полистать книги, в моем магазине почти не бывало. Большинство клиентов хорошо знали, чего они хотят. Я много времени проводила в разъездах, выполняя их сложные и порой дорогие заказы. Со мной всегда можно было связаться по пейджеру, вмонтированному в наручные часы, и по самому миниатюрному из мобильных телефонов, какой мне удалось отыскать. Я бывала счастлива, если мне случалось проработать в магазине хотя бы несколько недель кряду, наводя порядок в делах, оплачивая счета, прочитывая каталоги и факсы. Но не менее счастливой я себя чувствовала и в аэропортах, гостиничных номерах, ресторанах, где подавались блюда местных кухонь, о каких я и слыхом не слыхивала. Мужчины в моей жизни не было. Я могла уезжать и возвращаться, когда пожелаю.
Моей специальностью в колледже была социология, но еще на первом курсе я поняла, как мало общего с реальной жизнью имеют демографические таблицы, как расплывчаты и неточны термины вроде gemeinschaft иgesellschaftnote 3. Денег не хватало, и я стала подрабатывать в букинистическом магазине. Однажды мне повезло — какой-то мужчина сдал туда две картонные коробки книг. Среди прочего там оказалось издание фолкнеровской «Деревушки», выходившее ограниченным тиражом, и к тому же с автографом. Книга эта значилась в списке рекомендованной литературы по курсу, который я изучала. Понимая, что она являет собой некоторую ценность, я ее показала владельцу магазина. Он сказал, чтобы я оставила ее себе — в награду за мою честность и за хорошую работу. Я взяла ее с собой в колледж и показала профессору. У того глаза чуть не вылезли из орбит, и он спросил, не продам ли я ее ему за сто долларов. Но что-то в его тоне меня насторожило. В справочнике я нашла телефоны нескольких торговцев редкими книгами и обзвонила их, чтобы узнать реальную стоимость книги.
В жизни нет ничего вечного, но книги принадлежат к числу тех немногих вещей, над которыми время почти не властно. Выяснив, какой большой ценностью является это издание Фолкнера, я поняла, что стала причастна к одной из маленьких жизненных тайн: поняла, что существуют вещи, за которые большинство людей и гроша ломаного не дадут, зато другие готовы отдать за них все на свете. Более того, начав всерьез заниматься этим предметом, любой довольно быстро приходил к выводу, что собирание редких книг — это едва ли не единственный сохранившийся в нашем веке вид охоты за сокровищами.
Потому что старые книги есть буквально повсюду, и большинству людей совершенно на них наплевать. А те немногие, кто ими интересуется, готовы ради обладания ими на все.
По мере накопления опыта я все яснее осознавала, что дело это мне по душе, и это само по себе было прекрасным вознаграждением. Мне нравилось волнение и радость моих клиентов, когда я находила нужные им книги. Мне нравился сам процесс охоты с его неожиданными удачами и открытиями. Мое сердце всегда начинало учащенно биться, если случалось в какой-нибудь жалкой лавчонке, в комиссионном магазине, на складе Армии Спасения обнаружить уникальную или редкую книгу. Я медленно брала ее в руки, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение. Открывая книгу, я просматривала первые несколько страниц, чтобы убедиться, что я не ошиблась — это именно та книга, которую я ищу. Да, доказательство обнаруживалось сразу же, если только знаешь, что искать — буква «А» или нечто еще более очевидное — надпись: первое издание. Прочие указатели, эмблемы, знаки… тайный алфавит и язык собирателей книг. На внутренней стороне обложки какой-нибудь несведущий горе-продавец успевал нацарапать карандашом: «1 д.» или «50 ц.». Как-то в Луисвилле я заплатила десять центов за самое прелестное первое издание «Великого Гэтсби», какое когда-либо держала в руках. Пять долларов за «Огромную камеру». Я никогда не могла понять, почему другие не занимаются этим. Даже если не очень сведущ в данном предмете, ведь это все равно что искать и находить золото повсюду.
