Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки

Хуана улыбнулась.

— Ну, страхи матери… — начала было она, но женщина перебила ее:

— Не в том дело. Он не хотел возвращаться.

— Почему?

— Не знаю, — сказала женщина, и ее глаза начали наполняться слезами. — Откуда мне знать? Я ведь только на него и надеюсь, а он хотел бросить меня одну. — Но женщина не расплакалась и снова улыбнулась. — Вот из-за него я и пошла к провидцу. Я молилась больше любой другой женщины, и мне не хочется искушать бога, но, наверно, он уже услышал мои молитвы.

— Вы узнали что-нибудь ободряющее?

— Он прислал письмо — написал, что возвращается. Только не знаю когда. Потому что он заболел.

— А как его зовут?

— Баако.

— Вы не знаете, чем он болен?

— В том-то и дело, что нет, — сказала женщина, качая головой. — В том-то все и дело. Меня совсем сбили с толку. Говорят, телом-то он здоров. Провидец сказал, что он болеет душой и это ему страдание от бога, чтобы он вернулся.

— И вы верите провидцу?

— Не всему, что он говорит. Но про сына-то как же мне не верить?

— А куда он уехал?

— В Америку.

— Понятно. — Хуана подняла голову, и солнце заставило ее сощуриться.

— Может, хоть вы мне скажете, — снова заговорила женщина, — почему так много наших сыновей не хотят возвращаться оттуда? Что их там держит? Ведь это не один только мой.

— Не знаю, — ответила Хуана. — А вам кажется, они именно оттуда не хотят уезжать?

— Откуда же еще?

— Нет, я не о том. Может быть, им просто сюда страшно возвращаться?

Женщина не обратила внимания на последние слова Хуаны; она помолчала и протяжно вздохнула. Потом, словно вдруг поняв что-то новое, сказала:

— Я ведь просто надеюсь, что он вернется. Теперь уж, видно, скоро. — Она встала и пошла к дороге.

— Вы, наверно, очень любите сына, — сказала ей вслед Хуана; но она говорила негромко, и ветер заглушил ее слова. Однако женщина неожиданно остановилась. Ее губы зашевелились, но ветер дул с моря, и Хуана, ничего не разобрав, решила подойти к ней поближе. — Не слышно, — проговорила она, приближаясь к женщине.

— Я спрашивала, где вы работаете. Может, я когда-нибудь пришла бы к вам.

— В больнице Корле Бу. Новое отделение.

— Оно такое красивое, — сказала женщина. Хуана улыбнулась. — Вы доктор?

— Да, психиатр.

Когда они подошли к первому ряду кокосовых пальм, женщина нагнулась и подняла желтоватый, только что упавший лист. Она отодрала тонкий черенок, сломала его и, сунув в рот, сжала зубами. На дороге последние молельщики садились в подошедший автобус. Женщина нерешительно посмотрела на них.

— Я подвезу вас, — сказала Хуана. Женщина снова улыбнулась и поблагодарила ее. — Моя машина вон за тем холмом. Я сейчас приеду. А вы, если хотите, подождите меня здесь.

— Да уж я пойду с вами.

— Там довольно круто, — сказала Хуана.

Женщина рассмеялась:

— Как бы вам раньше меня не запыхаться.

Но когда они подошли к машине, Хуана дышала ровнее, чем ее спутница. Хуана открыла дверцу, и та, благодарно вздохнув, забралась в машину; она все еще жадно ловила ртом воздух. Хуана развернулась и спросила:

— Вам в какой район?

— Канеши, — ответила женщина. — Да в городе-то я сама доберусь до дому, на автобусе.

— Очень уж они теперь редко ходят.

— Редко. А то и вовсе не ходят.

— Я отвезу вас прямо домой. От вас до Корле By не больше двух миль.

Дорога была пустынной. И даже в городе им почти не встречались машины, а в районе Канеши они не видели ни одной. Хуана ехала медленно, то и дело спрашивая свою спутницу, куда свернуть. Та, казалось, дремала и всякий раз, ответив Хуане, задремывала снова.

— Тут, — проговорила наконец женщина, указывая на низкий домик с красной крышей, окруженный белым каменным забором.

— Красивый дом, — сказала Хуана, останавливая машину у ворот.

— Вам правда нравится? — живо спросила женщина. — Вы думаете, он и правда достоин побывавшего?

Хуана не нашлась с ответом. Она неловко улыбнулась и сказала только:

— Надеюсь, ваш сын скоро возвратится.

— Ох, я тоже надеюсь, всей душой надеюсь. — Женщина вылезла из машины и осторожно прикрыла дверцу — так, что она не захлопнулась, и Хуане пришлось хлопнуть посильней. Женщина пошла к воротам и, оглянувшись, еще раз поблагодарила Хуану.

— А свое-то имя вы мне так и не сказали, — крикнула Хуана ей вслед.

— Эфуа, — ответила женщина, вернувшись к машине. — А вас как зовут, доктор?

— Хуана.

— Значит, доктор Хуана.

— Просто Хуана. Доктор я на работе.

Женщина засмеялась и, пока Хуана не скрылась за поворотом, прощально махала ей рукой. Хуана не ощущала ни усталости, ни печали. Ее снова охватило успокоительное оцепенение, и она неспешно поехала по знакомой дороге к больнице.

Глава третья

Добро пожаловать!

Автобус авиакомпании, медленно подаваясь назад, втиснулся в узкую щель между другими машинами, застывшими под углом к тротуару, и остановился. Баако дождался, когда толкотня у выхода схлынет, и, взяв свой багаж: чемодан, гитару и портативную пишущую машинку, — прошел вперед, спустился по ступенькам и боком пролез в узкую дверь. Верхние зеленоватые стекла автобуса смягчали силу полуденного солнца. Но когда Баако вышел, его ослепила такая неистовая белизна, что мир вдруг представился ему бескрасочно-плоским, словно он был залит холодным, искусственным светом гигантского прожектора, — в этой мертвенной белизне даже теплый полдень казался обманчиво прохладным. Впереди какая-то женщина с совершенно бесцветными в этом слепящем сиянии волосами, подталкивая тележку, на которой лежали два серо-голубых чемодана, шла к стоянке такси. Баако положил свой багаж на пустую тележку и зашагал к двери с надписью «вход» на английском и французском языках. Колеса тележки мягко простучали по ребристому коврику из резины, и Баако вошел в длинное здание аэропорта. Внутри свет, вливающийся в широкие окна, был все таким же ярким. Параллельные линии люминесцентных ламп на потолке, почти невидимые, лишь подкрашивали его мертвенной голубизной.

Баако обвел взглядом конторки авиакомпаний у правой стены и подошел к той, над которой светилась надпись «Эр Африк». За конторкой сидели две девушки в голубовато-серой униформе. Одна из них была африканка, и отбеленная прядь в ее темно-каштановом парике сразу бросалась в глаза. Вторая, худощавая блондинка, с отсутствующим видом смотрела прямо перед собой, крепко закусив нижнюю губу. Когда Баако, придержав тележку, спросил у блондинки, говорит ли она по-английски, та показала на вторую девушку, и Баако подошел к африканке:

— Мне сказали в агентстве, что я могу улететь сегодня. — Он протянул девушке билет. Она взяла его и стала рассматривать.

— Нью-Йорк — Париж, — вполголоса читала она. — Ага, Париж — Аккра. Есть рейс в шестнадцать сорок пять. Посадка начнется в шестнадцать пятнадцать.

— Куда мне идти?

— Вон туда, вдоль стены. Дойдете до указателя — увидите стрелку. Чуть подальше, за «Местом встреч», — эскалатор, подыметесь в зал ожидания. А багаж можете сдать здесь.

Баако снял с тележки чемодан и поставил его на низкие весы.

— А инструмент? — спросила девушка, не отрывая взгляда от шкалы весов. — Ваш чемодан совсем не тяжелый.

— Я знаю, — ответил Баако, — но гитару я лучше возьму с собой.

— Вы думаете, ее повредят? — Девушка улыбнулась. — Не бойтесь, все будет в порядке.

— Уговорили, — сказал Баако и положил гитару рядом с чемоданом. Девушка, склонив голову, снова посмотрела на шкалу.

— Вот и прекрасно: — Она опять улыбнулась.

Баако тоже улыбнулся и, поблагодарив девушку, пошел налево, к цепочке пустых тележек. Немного не доходя до них, он поднял пишущую машинку и толкнул свою тележку вперед. Она легко покатилась и приткнулась к караванчику своих сестер. Баако дошел до светящегося табло, нашел нужную стрелку и свернул направо. Ярдах в десяти от него, слева, снова начинался ряд регистрационных конторок. В проходе между ними вращался блестящий алюминиевый глобус. По его экватору шла полоса, на которой по-французски и по-английски повторялась одна и та же надпись: «Место встреч». За глобусом, образуя просторный квадрат, стояли длинные красные диванчики без спинок. Баако нашел незанятое место и сел лицом к глобусу, спрятавшись за ним от бьющих в окно солнечных лучей. Баако смотрел на вращающийся глобус, слушал монотонное жужжание голосов, иногда прерываемое веселыми возгласами, и вдруг снова ощутил тупую тяжесть в затылке и страшно неприятное, хоть и ослабленное на этот раз, тошнотное отвращение ко всему на свете. Он зажмурился, но от этого ему стало только хуже. Тогда он встал, подошел к глобусу и отыскал глазами часы. До посадки оставалось двадцать три минуты. Он вернулся к диванчику, взял пишущую машинку и отправился к выходу на эскалаторы. Контролер, бегло просмотрев билет и паспорт, пропустил его.