Эдуард Асадов - Что такое счастье. Избранное

Эдельвейс

(Лирическая баллада)

Ботаник, вернувшийся с южных широт,С жаром рассказывал намО редких растениях горных высот,Взбегающих к облакам.

Стоят они гордо, хрустально чисты,Как светлые шапки снегов.Дети отчаянной высотыИ дикого пенья ветров.

В ладонях ботаника — жгучая синь,Слепящее солнце и вечная стыньКачаются важно, сурово.Мелькают названья — сплошная латынь —Одно непонятней другого.

В конце же сказал он: — А вот эдельвейс,Царящий почти в облаках.За ним был предпринят рискованный рейс,И вот он в моих руках!

Взгляните: он блещет, как горный снег,Но то не просто цветок.О нем легенду за веком векДревний хранит Восток.

Это волшебник. Цветок-талисман.Кто завладеет им,Легко разрушит любой обманИ будет от бед храним.

А главное, этот цветок таитСладкий и жаркий плен:Тот, кто подруге его вручит,Сердце возьмет взамен.

Он кончил, добавив шутливо: — Ну вот,Наука сие отрицает,Но если легенда веками живет,То все-таки кто его знает?..

Ботаника хлопали по плечам,От шуток гудел кабинет:— Теперь хоть экзамен сдавай по цветам!Да ты не ученый — поэт!

А я все думал под гул и смех:Что скажет сейчас она?Та, что красивей и тоньше всех,Но так всегда холодна.

Так холодна, что не знаю я,Счастье мне то иль беда?Вот улыбнулась: — Это, друзья,Мило, но ерунда…

В ночи над садами звезды зажглись,А в речке темным-темно…Толкаются звезды и, падая вниз,С шипеньем идут на дно.

Ветер метет тополиный снег,Мятой пахнет бурьян…Конечно же, глупо: атомный век —И вдруг цветок-талисман!

Пусть так! А любовь? Ведь ее поройБез чуда не обрести!И разве есть ученый такой,Чтоб к сердцу открыл пути?!

Цветок эдельвейс… Щемящая грусть…Легенда… Седой Восток…А что, если вдруг возьму и вернусьИ выпрошу тот цветок?!

Высмеян буду? Согласен. Пусть.Любой ценой получу!Не верит? Не надо! Но я вернусьИ ей тот цветок вручу.

Смелее! Вот дом его… Поворот…Гашу огонек окурка,И вдруг навстречу мне из воротСтремительная фигурка.

Увидела, вспыхнула радостью: —Ты! Есть, значит, тайная сила.Ты знаешь, он яростно любит цветы,Но я смогла, упросила…

Сейчас все поймешь… Я не против чудес,Нет, я не то говорю… —И вдруг протянула мне эдельвейс!— Вот… Принимай… Дарю!

Звездами вспыхнули небеса,Ночь в заревом огне…Люди, есть на земле чудеса!Люди, поверьте мне!

Двадцатый век

Ревет в турбинах мощь былинных рек,Ракеты, кванты, электромышленье…Вокруг меня гудит двадцатый век,В груди моей стучит его биенье.

И, если я понадоблюсь потомКому-то вдруг на миг или навеки,Меня ищите не в каком ином,А пусть в нелегком, пусть в пороховом,Но именно в моем двадцатом веке.

Ведь он, мой век, и радио открыл,И в космос взмыл быстрее ураганов,Кино придумал, атом расщепилИ засветил глаза телеэкранов.

Он видел и свободу и лишенья,Свалил фашизм в пожаре грозовом.И верю я, что именно о немПотомки наши вспомнят с уваженьем.

За этот век, за то, чтоб день егоВсе ярче и добрее разгорался,Я не жалел на свете ничегоИ даже перед смертью не сгибался!

И, горячо шагая по планете,Я полон дружбы к веку моему.Ведь как-никак назначено ему,Вот именно, и больше никому,Второе завершить тысячелетье.

Имеет в жизни каждый человекИ адрес свой, и временные даты.Даны судьбой и мне координаты:«СССР. Москва. Двадцатый век».

И мне иного адреса не надо.Не знаю, как и много ль я свершил?Но если я хоть что-то заслужил,То вот чего б я пожелал в награду:

Я честно жил всегда на белом свете,Так разреши, судьба, мне дошагатьДо новогодней смены двух столетий,Да что столетий — двух тысячелетий,И тот рассвет торжественный обнять!

Я представляю, как все это будет:Салют в пять солнц, как огненный венец,Пять миллионов грохнувших орудийИ пять мильярдов вспыхнувших сердец!

Судьба моя, пускай дороги круты,Не обрывай досрочно этот путь.Позволь мне ветра звездного глотнутьИ чрез границу руку протянутьИз века в век хотя бы на минуту!

И в тишине услышать самомуГрядущей эры поступь на рассвете,И стиснуть руку дружески ему —Веселому потомку моему,Что будет жить в ином тысячелетье.

А если все же мне не сужденоШагнуть на эту сказочную кромку,Ну что ж, я песней постучусь в окно.Пусть эти строки будут все равноМоим рукопожатием потомку!

Чудачка

Одни называют ее «чудачкой»И пальцем на лоб — за спиной, тайком,Другие — «принцессою» и «гордячкой»,А третьи просто — «синим чулком».

Птицы и те попарно летают,Душа стремится к душе живой.Ребята подруг из кино провожают,А эта одна убегает домой.

Зимы и весны цепочкой пестройМчатся, бегут за звеном звено…Подруги, порой невзрачные просто,Смотришь, замуж вышли давно.

Вокруг твердят ей: «Пора решаться,Мужчины не будут ведь ждать, учти!»Недолго и в девах вот так остаться!Дело-то катится к тридцати…

Неужто не нравился даже никто? —Посмотрит мечтательными глазами:— Нравиться — нравились. Ну и что? —И удивленно пожмет плечами.

Какой же любви она ждет, какой?Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада!Красивой-красивой! Большой-большой!А если я в жизни не встречу такой,Тогда мне совсем никакой не надо!»

Девушка и лесовик (Сказка)

На старой осине в глуши леснойЖил леший, глазастый и волосатый.Для лешего был он еще молодой —Лет триста, не больше. Совсем незлой,Задумчивый, тихий и неженатый.

Однажды у Черных болот в лощинеУвидел он девушку над ручьем,Красивую, с полной грибной корзинойИ в ярком платьице городском.

Видать, заблудилась. Стоит и плачет.И леший вдруг словно затосковал…Ну как ее выручить? Вот задача!Он спрыгнул с сучка и, уже не прячась,Склонился пред девушкой и сказал:

— Не плачь! Ты меня красотой смутила.Ты — радость! И я тебе помогу! —Девушка вздрогнула, отскочила,Но вслушалась в речи и вдруг решила:«Ладно. Успею еще. Убегу!»

А тот протянул ей в косматых лапахБукет из фиалок и хризантем.И так был прекрасен их свежий запах,Что страх у девчонки пропал совсем…

Свиданья у девушки в жизни были.Но если по-честному говорить,То, в общем, ей редко цветы дарилиИ радостей мало преподносили,Больше надеялись получить.

А леший промолвил: — Таких обаятельныхГлаз я нигде еще не встречал! —И дальше, смутив уже окончательно,Тихо ей руку поцеловал.

Из мха и соломки он сплел ей шляпу.Был ласков, приветливо улыбался.И хоть и не руки имел, а лапы,Но даже «облапить» и не пытался.

И, глядя восторженно и тревожно,Он вдруг на секунду наморщил носИ, сделав гирлянду из алых роз,Повесил ей на плечи осторожно.

Донес ей грибы, через лес провожая,В трудных местах впереди идя,Каждую веточку отгибая,Каждую ямочку обходя.

Прощаясь у вырубки обгоревшей,Он грустно потупился, пряча вздох.А та вдруг подумала: «Леший, леший,А вроде, пожалуй, не так и плох!»

И, пряча смущенье в букет, красавицаВдруг тихо промолвила на ходу:— Мне лес этот, знаете, очень нравится,Наверно, я завтра опять приду!

Мужчины, встревожьтесь! Ну кто ж не знает,Что женщина, с нежной своей душой,Сто тысяч грехов нам простит порой,Простит, может, даже ночной разбой!Но вот невнимания не прощает…

Вернемся же к рыцарству в добрый часИ к ласке, которую мы забыли,Чтоб милые наши порой от насНе начали бегать к нечистой силе!

Лунный вечер