А. Аншба - Абхазские рассказы
Если б он мог догадаться, что происходило в это время у него дома! Утром того же дня в дом ворвался старшина. Ругаясь на чем свет стоит, он обыскал все углы и закоулки. Но скот был на выпасе, и взять в залог было нечего.
— Где твой муж? — спросил он, наступая на Гуагуа.
Страшно перепуганная, она ответила, что Ладж ушел за дeньгами, сказав: «Пока не достану, не вернусь».
— Все это брехня! — обрушился на нее старшина и тут же крикнул есаулам: — А ну-кa, взять этого мальчика! Пусть покажет, куда ушли коровы!
Гуагуа бросилась было к сыну, но стражники грубо оттолкнули ее. Уводя с собой восьмилетнего сына Ладжа, они вышли за oгpaду. Мальчик не знал, где пасутся коровы, и все порывался вернуться. Но на него так закричали, что он съежился от страха.
Старшина и его помощники ехали верхом, а вперед, ступая босыми посиневшими ногами по сырой земле, шел мальчик, сутулясь под осенним дождем.
Вскоре они поравнялись с домом Mацa. Старшина приказал остановиться. Мац и его гость сидели у очага и пили маджари, заедая вино каштанами, которые жена Маца поджаривала на костре.
Ладж окаменел, увидев своего сына. Перепуганный насмерть мальчик прижал руки к груди; он продрог до костей и стучал зубами.
— Вы здесь греете у костра животы и вливаете в них маджари, а мы под дождем должны разыскивать вас! — заорал старшина вместо приветствия.
Но Ладж нe слышал его крика. Он не мог оторвать глаз от своего сына.
— Как ты попал сюда? — спросил он наконец.
Мальчик, узнав отца, громко расплакался; слезы на его лице перемешались со струйками дождя.
— Спрашиваешь, как он попал сюда? А со мной! — ответил старшина за мальчика. — Я взял его в залог. Когда внесешь деньги, получишь сына обратно.
В глазах у Ладжа потемнело. Лучше бы умереть, чем дожить до такого позора! Он закричал:
— Эй, люди, почему же вы молчите? Почему вы не кричите, добрые люди? Вот перед вами стоит человек, которого зажали в тиски и не дают жить. Видит бог, я готов был уплатить налоги.
Я достал деньги и сегодня же собирался отнести их в сельское управление. Хай! Люди! Не то что живому — и умирающему они не позволят умереть спокойно! Пусть же падут на их голову мои грехи!
Не помня себя, Ладж выхватил из костра горящее полено...
Плохо пришлось бы старшине, если бы Мац не дернул Ладжа за рукав. Со страшной силой врезалось полено в цепь, висевшую над костром, — тысячи искр сверкнули в воздухе.
На старшину как столбняк нашел. Всего он мог ожидать, но только не этого взрыва гнева. Но в следующее же мгновенье он выхватил из кобуры, висевшей на бедре, громадный револьвер.
Вмешались люди, и это спасло Ладжа. Люди были растеряны и потрясены. Такого еще не случалось, чтобы брали в залог живого человека. Но еще больше изумил их Ладж, поднявший руку на власть. Впоследствии долго об этом говорили в селении.
Старшина приказал связать Ладжу руки и отправить его в Очамчиры. Но народ не допустил этого.
— Многое мы видели на свете. Видели мы, что в залог берут корову, быка или кухонный котел, но чтоб в залог брали человека, такого еще не было. Напиши в Очамчиры всю правду, все, как было, — и о себе и о Ладже. И пусть рассудят высшие власти.
Так сказали люди и не дали тронуть Ладжа.
Что было дальше? Старшина написал бумагу. Но кто его знает, что он написал там! А только не прошло и двух дней, как прибыл урядник со стражниками. Такого нагнали страху, что хоть на свете не живи. Было объявлено, что отнимут последних коров.
Многих сельчан держали в сельском управлении до самого вечера.
А Ладжа со связанными руками увезли в Очамчиры.
Вскоре мы узнали, что Ладж присужден к долгосрочному заключению и заточен в сухумской тюрьме.
Много слез пролила Гуагуа. Непосильная тяжесть легла на ее женские плечи.
Дети спрашивали то и дело:
— Мама, где же наш отец? Когда вернется наш отец?
Народ не дал погибнуть осиротелой семье. Соседи сообща помогали кто чем может. Только Патуху не помог ничем, дaжe дочери не допустил к себе: так и не простил ей любви к бедняку.
Все, что я вам рассказал здесь, сущая истина. В те времена много случалось таких историй, всего и не перескажешь.
Недавно мне довелось посетить родные места. Перейдя ручей, я залюбовался большим стадом, живописно разбросанным по склону. «Хай! Это колхозный скот», — подумал я, и сердце мое потеплело. Взбираясь на вершину горы, я увидел старика. Он сидел в тени граба, белоснежная нательная рубаха видна была под его расстегнутым на шее архалуком.
Это Ладж! Я сразу узнал его. На серебряной медали, украшавшей грудь, горел луч солнца. Мы поздоровались. Я присел. Ладж стал рассказывать мне о том, как он побывал в прошлом году в Москве и что он там видел. И было заметно, что не мне первому рассказывает он об этом событии в своей жизни.
* Цалда — топорик с загнутым концом, приспособленный для расчистки кустарника.
** Тоха — род мотыги.
*** В старину хозяин, у которого число овец дошло до тысячи, отделял сотню голов и загонял их в дремучий лес — в жертву Ажвепшаа, божеству гор и дичи.
Перевел Ю. Юзовский.
СТАРАЯ ШУБА, НЕ ЗАЗНАВАЙСЯ!
Неподалеку от нашего села в стародавние времена пробегала горная река. Своенравный поток давно уже переменил свое русло, и осталась лощина, откуда, если смотреть с ее пологих склонов, можно различить крышу скрытой за косогором старой мельницы.
И вот однажды, в ненастный день поздней осени, там сидела случайно собравшаяся компания крестьян. Часть их уже закончила помол и задержалась из-за проливного дождя, часть ждала, когда будет готова мука из сданной мельнику кукурузы. Все сидели вокруг очага, в котором еще этим утром полыхало веселое пламя, а сейчас только отдельные угольки проглядывали сквозь плотную серую пелену золы и пепла. Все потягивали набитые крепким табаком трубки, сплевывая время от времени в затухающий очаг.
Чтобы убить время, крестьяне по очереди рассказывали — кто смешные анекдоты, кто свои приключения, смешивая правду с вымыслом и не стесняясь иногда попросту приврать. Все — и быль и небылица — принималось с одинаковой снисходительно-равнодушной благодарностью: надо же было так или иначе провести долгие часы, пока не поспеет мука, пока не пройдет надоедливый дождь.
А жернова, как всегда, неустанно кружились, все ссыпая и ссыпая мелкую желтовато-белую муку, а за окошком, как всегда в это время года, грязно-серые тучи все сеяли и сеяли холодные капли дождя, наполовину смешанные со снегом: чувствовалось, что зима не за горами. А недалеко от очага, под скрипучими, рассохшимися нарами, как всегда, висела старая шуба мельника Шиакира, вся в грязных, выглядывавших из многочисленных дыр клочьев ваты.
— Тому, кто принесет из лесу дрова, я первому без всякой очереди смелю кукурузу. Кто согласен? — обратился мельник к сидящим у очага, шумно разговаривающим и скалящим зубы острословам.
— Ишь какой умник нашелся, — отозвался один из них.— Да ты знаешь, сколько стоит притащить из лесу вязанку дров в такое ненастье? Не меньше десятки — вот сколько!
Но охотник все же нашелся.
— Я притащу, — сказал парнишка лет шестнадцати, сидевший в углу с зябко засунутыми в рукава худой одежки кистями рук на опрокинутой расшатанной табуретке.
— Только дай на часок вот эту шубу — кому же охота промокнуть! — Тут подросток кивком головы указал на старую шубу мельника, о которой уже шла речь в этом рассказе.
— Да ты что, с ума сошел?! — возмутился мельник. — Эта старая шуба мне служит верой и правдой и как одежда и как постель. На чем же я этой ночью лягу спать и чем прикроюсь, если она вымокнет в лесу до нитки?
При этих словах мельника все подняли головы и со скучающим видом, но и не без любопытства взглянули на старую шубу, висевшую на гвозде, прочно вбитом в почти черную от копоти стену.
— Подумаешь, промокнет,— вступился за паренька рыжебородый человек, который чаще других рассказывал разные истории. Вот невидаль! Промокнет — так высохнет и опять такая же будет: ничего с ней не сделается. Ей уже больше, как и шубе Кимпала Киапача, ни линять, ни стареть не придется. Ты, Шиакир, должен заботиться о нас, а у тебя — ни дров, ни огня. Видишь, и прикурить нечем, — добавил бородач, выискивая в начинающей уже остывать золе непогасший уголек.
— А что это за шуба Кимпала Киапача? — полюбопытствовал один из крестьян.
Тут рыжебородый обрадовался, что нашлась новая тема для разговора, и начал очередную историю, даже не поинтересовавшись, хотят ли присутствующие слушать его россказни.
— Удивительно, что вы ни про Кимпала Киапача, ни про его шубу ничего не знаете. Ведь это известный человек, и прославился он именно благодаря своей знаменитой шубе,— сказал рыжебородый и продолжал уже тоном заправского сказочника:
