Василий Аксенов - Ожог
Самсик сел за столик к азиатке. Милую девочку звали Клара, папа ее был поваром в Самарканде, отсюда и богатство: камни в ушах и на пальцах, золото на груди. Она поглаживала Самсика по мокрой спине, что-то бормотала по-узбекски, но он никак не мог оторваться от своего сакса и тихо наигрывал новую тему, краем глаза все же замечая, что у ребят уже ушки на макушке.
Переоценка ценностей – недооценка ценностей. Я переоценил, тихо наигрывал он. Я недооценил, тихо наигрывал он. Что-то росло в его душе, что-то близкое к восторгу и ясному зрению, но он еще не знал, чем это обернется – молитвой или буйством; нежность и злость перемешивались сейчас в саксе, как бензин и воздух перемешиваются в карбюраторе автомобиля.
– Что ты играешь? – спросила вдруг с тревогой дочь самаркандского вора.
– Самс! – громко позвал Сильвестр. Цветная капуста, видно, застряла у него в горле. – Нащупал что-нибудь?
– Что-то клевое, отец? – заерзал на стуле Пружинкин.
Саблер пожал плечами, но тут перед ним появилась мясистая потная физиономия Буздыкина.
– А я знаю! – заорал он на все кафе. – Я знаю, что нащупал этот вшивый гений! Переоценка, Самсик, да? Переоценил, да? Недооценил, да? Ну, гад, давай, играй! Ну, Самсик, снимай штаны!
Он чуть не плакал от каких-то своих собачьих чувств, но гадко подмигивал Самсику, словно был с ним сообщником по грязному делу.
Вот чудеса, подумал Самсик, стукач, педрила, алкоголик понимает меня и мою музыку лучше всех друзей. Он обвел взглядом все кафе и вздрогнул. Показалось, что в глубине, из-за стойки гардероба глянули на него дико знакомые жгучие маленькие глазки, укрытые складками пожухлой кожи, и тошнотворный запах пережаренного нерпичьего жира прилетел сюда неизвестно как через долгие годы и сжал ему горло.
– Хочешь послушать, стукач? – зло спросил он Буздыкина. – Запишешь?
– Да уж попробую. – Тот вытер потные руки о задницу. – Будь спок, запишу, куда следует.
Самсик вспрыгнул тогда на эстраду и вызывающе резко заиграл начало темы, прямо в харю старого палача, туда, за шторки гардеробной, на Колыму. Глазки – горячие вишенки – исчезли. Пропал и запах. Друзья побросали свою жратву, выпивку и девчонок, бросились к нему на помощь.
Переоценка ценностей
я переоцениля недооценил
закаты и рассветы над городами в перспективах улицлимонные лиловые бухиеверблюжьи мордыплоские эскадры далеких миноносоквкупе с ветром качающим над маленькой Европойслепые фонари под проводамис трамвайным скрежетомсо стуком каблучковс младенцем вкупежирным мамлакатом в купели цинковойпод солнцем сталинизмапод солюксом досмотров выраставшими нашей юностью зовущимся
я переоцениля недооценил
библиотечный запахразвалы книг иАнатоля Франсаи ангела скользнувшего в проходе за буквой Щк началу алфавитаскромнейшим шагом так подслеповато скользящегои в лабиринте этом с особым запахомтак волновавшим сердцевсе эти тысячи совокупленийполет с жужжаньем с жадностью желанийнежнейшие контакты сборы медаи пополненье знаний багажа
я переоцениля недооценил
все дриблинги и пасы могучие броски удары сбокуудары снизулобовые свингизахват клещамиболевой приемчикполет в пролет на угольсигарету прижатую к щеке как веский доводчто прижимает к стенке оппонента в ученом спорепризрак баррикадыи юношей-ровесниковурокидававших танкамвъехавшим под утро в их городв молодостьи в память навсегда
я переоцениля недооценил
ректификат колымскийВдову Клико и самогон рязанскийконьячность звездлатунные медалиостанки раков – поле Куликовои кружки с шапками как семь богатырейи локти дружбыдружбы алкогольнойсовместное похмелье муки адакоторые конечно в коллективе с друзьями теплыминетрудно пережить
я переоцениля недооценил
синедрион свирепый под куполом лазурными колонны секвойи белыехолодные секвойик секвойе ты взывалвзывай к акуламакульи рты и стертость подбородковтак удивившая перед лицом зверинца растерянностьдрузейи рев зверинцаату-ату-ату их заграницув психиатричкув гроба нам а нам икоркимясца послаще и жиров и соковпусть через трубку в задпусть в ноздри в ушив порылишь только бы текло
я переоцениля недооценил
Унгены Брест-Литовский Чоп Галицийскийборщ по-белорусскишвейцарский харч и аргентинский хмельквартал Синдзюко в шуме малохольномподвальчик Сэтои тебя Чигкомех обезьянки и ее уловкигуд лаки пароксизм патриотизма в буфете в туалетена вокзалепод мокрым снегом в колее белазовпод золотом Великого Иванапод сокровенным полосканьем флагаза булочной в укромном уголкеи вышки тень и глазки…глазки сталинской свиньипроклятые зловонные солоп истории вам в орденоносные пасти солоп истории на ваши традиции на ваши рега-рега-рега-рега-рега-рега-кррушш-крушшкрушш-фтиррр-гррр-хррр-сссуки!
я переоцениля недооценил
свою ночную лампузапой иль схимурадость покрыванья бумаги белой червячками знаковжуками иероглифов морскимикириллицы плетнямии решеткой готической латиницыи лестницу в ночивсе утешенья ночитаинственный в ночи проход по паркусквозь лунную мозаикутеррас прикосновенья рукдо криков шантеклераприкосновенья щеки шепот и молчаньетаинственность в ночи…
Как многозвучна ночь!
Неожиданная концовка «как многозвучна ночь» подкосила ноги. Самсик упал на четвереньки и, оставляя на эстраде мокрые следы, еле-еле уполз за рояль, спрятался за задницей Рысса и там заплакал от гордости и счастья.
