Александра Маринина - Дорога
– Что началось? – испугался Ветер.
– Так Николаша из армии пришел. И крышу у него снесло окончательно.
– Как так? – не понял Камень. – Почему?
– Сам посуди, парень ушел в армию в восемьдесят шестом году, когда все в стране было еще по-старому, только кооперативы начинались, а все остальное – совок совком. Служил он в глухой провинции, где еще долго перемены не будут заметны. В отпуск домой не приезжал, у него другие дела были, с иконами связанные, вот ими он и занимался, когда время было. Газеты он, конечно, почитывал, но только для того, чтобы прикинуть и представлять себе масштабы экономических перемен, которые позволят ему обогатиться. Да и какие в армии газеты? Только те, что замполит разрешил, то есть никаких тебе «Московских новостей» и прочих глашатаев демократии и гласности. И вот вернулся наш Николаша домой и понял, что вернулся в другую страну. В кино идут «Асса», «Маленькая Вера» и «Интердевочка»…
– Это про что? – перебил Ворона Ветер. – Я не видел.
– Ну, это про такое, про что раньше нельзя было в кино показывать, – уклончиво ответил Ворон, которому не хотелось отвлекаться от генеральной линии повествования. – Первый случай смерти от СПИДа. Народ в шоке. Статья Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». Оказалось, что не все в стране поддерживают перестройку и даже имеют смелость открыто об этом заявить. Народ снова в шоке, статью обсуждают, только о ней и говорят. Ельцина продолжают гнобить, освобождают от обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК, он на моей любимой Девятнадцатой партконференции просит отменить решение и реабилитировать его, а Лигачев, его главный враг, отказывает в реабилитации, да еще и говорит: «Борис, ты не прав!» Создана новая партия, называется Демократический союз, это первая реально действующая оппозиционная организация. Прошла первая массовая демократическая демонстрация, за ней уже потянулись и другие демократические митинги. Начались межнациональные конфликты, побоище в Сумгаите, столкновения в Ереванском аэропорту. Зашаталась государственность, в Литве создали «Саюдис», в других прибалтийских республиках тоже возникают национальные движения, официально они как будто поддерживают перестройку, а на самом деле готовят отделение от СССР, начались выступления крымских татар, которые хотят восстановить свою автономию. В общем, вы сами все это не хуже меня знаете, я просто напоминаю, чтобы вы представили себе, что такое восемьдесят восьмой год, в конце которого Николай Романов вернулся в Москву. Это была уже совсем другая Москва.
– Ну, это ты, положим, хватил, – недоверчиво протянул Ветер. – Москва-то, конечно, другая, да только такому парню, как Николаша, все эти перемены по барабану, что ему Нина Андреева, Саюдис или армяно-азербайджанский конфликт? Ему от них ни жарко ни холодно.
– Много ты понимаешь! – Ворон резко развернулся на месте, вцепившись когтями в мох на макушке у Камня, отчего тот утробно завыл. – Сначала идет политика, а за ней следом – культурка. Один конкурс красоты чего стоит! Народ опять был в шоке, особенно матери и работающие женщины. А Гребенщиков? А группа «Кино», «Наутилус Помпилиус»? А Шевчук? А «Ласковый май»? Все это в прежние времена было невозможно. Раньше были песни о Родине, о Москве, о платонической любви, а теперь? «Ален Делон не пьет одеколон»! Рокеры, любера, длинные волосы у мужчин или короткий «ежик» бандитского вида, кожаные объемные короткие куртки, футболки вместо рубашек, белые кроссовки, пластиковые электронные часы. Николаша как все это увидел, так немедленно захотел соответствовать гардеробом и кинулся зашибать деньгу. Да, кстати, если вы забыли, так я вам напоминаю, что именно в восемьдесят восьмом году открылся первый коммерческий банк. Но вернемся к Николаше. Николай – это нечто вроде Остапа Бендера, но очень мелкого и склизкого пошиба. Он искренне считает, что деньги своим трудом зарабатывают исключительно те люди, у которых мозгов не хватает для получения их по-другому. То есть прикладывать руки, труд, усердие, тратить время и здоровье могут только недалекие придурки, к которым, безусловно, относятся его родители, дед, тетя Тамара и ее идиот-муж, которые всю жизнь работают своими руками и получают копейки. А вот он, а также небольшое количество особо избранных на планете, предназначен для того, чтобы урвать все и сразу, надуть лоха, развести его на бабки и гордо уйти. Основная масса людей – полные идиоты, когда умница-Николай будет разводить их на бабки, они даже не поймут, что происходит, и, уж безусловно, они никогда не пойдут жаловаться и за ним никогда не придет милиция. Совершит он свое мошенничество, провернет аферу, просто обманет, деньги возьмет – и на этом все и закончится. Армия, на что очень уповали родители, проблем не решила, а усугубила их. Он заматерел, превратился в мужика, обнаглел окончательно, обзавелся друзьями. Вернулся он в восемьдесят восьмом году, ему двадцать три года, кооперативное движение в самом расцвете. Все делают деньги, кто на чем может, – штампуют псевдохрустальные люстры из пластика, тапочки-мыльницы, а чуть позже начали «варить» джинсу. Николай отчетливо видел, что настало время «большого хапка» и можно одним махом урвать если не все, то очень много. Родители ставят перед ним вопрос о продолжении образования, а он считает, что лучше быстро на чем-то наварить, сделать бабки, купить тачку, снять телок и так далее. При этом исходит он только из нечестных способов, честные не рассматриваются никак и ни под каким углом. Отец, уже поняв, что сын стал взрослым и жадным, не раз говорит ему: «Ну раз ты хочешь быть бизнесменом – пойди законным путем, получи образование, это же все не так просто, это целая наука, ты же ничего не умеешь, ни проверять людей, ни организовать их, ни заставить работать. Ты – мальчишка, ты ничего не знаешь и не можешь, кроме как в карты играть, учись». В ответ на что получает отповедь, мол, вы с матерью покрылись плесенью и сами отстали от жизни, а вот мы все сделаем за месяц.
– И как, сделал? – живо заинтересовался Ветер.
– Ну да, щас! – Ворон притопнул лапкой и в запале вырвал клок зеленоватого мха. – У него на тот момент было два источника доходов: карты и иконы. На иконах он за время службы в армии сделал приличный капиталец и собирался с него начать свой бизнес, но уже за два первых месяца вольной жизни половину проиграл, так что начинать пришлось скромненько. В принципе группа, работающая с иконами, уже сложилась, у Николаши в ней была собственная роль наводчика и сбытчика, непосредственно в кражах и грабежах он не участвовал, но группу через полгода взяли, это уже ближе к лету восемьдесят девятого. Николаше удалось выкрутиться при помощи честных глаз и кое-каких взяток, которые он кое-кому сунул. Спасибо хоть отца в свои приключения впрягать не стал. В известность, конечно, поставил, но помощи не просил. Хотя Родислав за спиной сына, само собой, подсуетился и какой-никакой поддержкой заручился, иначе не видать бы Николаше благополучного исхода. Но после разгрома иконной банды у Коли остались только карты, деньги таяли на глазах, после армии ему что-то за игорным столом везти перестало, и он все-таки занялся бизнесом. Хотя и не особо удачно.
– А почему? – спросил Камень. – Только ты по делу объясняй, без эмоций, а то у меня от твоих переживаний уже проплешина на макушке.
– Объясняю по делу. – Ворон откашлялся, прочищая горло. – Николаша с приятелями начал «варить» джинсу, вложил в дело все, что у него осталось непроигранного, но играть-то продолжал, и далеко не всегда успешно. Откуда деньги взять? Из дела, само собой, вынуть. Партнеры не в восторге, они устраивают разборки с ним, бьют ему морду. Он долго не мог понять, как это так: он такой умный и ловкий, так здорово придумал, как деньги из дела вынуть, а они, сволочи, почему-то догадались. Потом смирился с тем, что они все равно узнают, и стал таскать из дома, из родительских заначек. Бегорский-то кокетничал, когда предлагал Любе рискнуть, у него завод отлично работает, огромные прибыли получает, и зарплата у Любы очень даже немаленькая выходит, так что понемножку заначки стали образовываться. А однажды Люба обнаружила, что пропали часы Родислава, которые ему на сорокапятилетие тесть подарил, и старинное кольцо, бабушкино, еще от купцов Белозубовых осталось и к Любе по наследству перешло. Что было – ужас! Понятно, что Колька часы и кольцо спер, но беда-то в другом: что папане говорить, когда он заметит, что ни подаренных часов, ни белозубовского кольца нет? Как выкручиваться? Родислав, ясное дело, орал на сына, чуть не в драку лез, а с Кольки как с гуся вода: это, говорит, временные трудности бизнеса, сами должны понимать, особенно мама, как она есть экономист, вот заработаю – и куплю тебе, папа, точно такие же часы, дед ничего и не заметит. И кольцо верну, я его в залог отдал, а не продал. И вообще, предки, не капайте мне на мозги, вы ничего не понимаете в моих трудностях.
