Франц Фюман - Избранное
— Ай-яй-яй-яй, голова моя, голова! — раздался рев совсем близко, и Гера поспешно спряталась в дупло оливы. Ломались сучья, трещал хворост — показался Зевс и, завидев своего помощника, бросился на него с кулаками.
— Почему ты не идешь, когда я зову? — орал он. Глаза у него закатились, а жилы на лбу и на висках вздулись и были толстые, как змеи. Волосы он растрепал, продираясь сквозь чащобу, лицо исцарапал. Прометей хотел было оправдаться, но в это время опять раздался звонкий голосок: «Выпусти же меня наконец! Я хочу на свет!»
— Кто это? — спросил Прометей. — Кого ты там заточил? — И, не дожидаясь ответа, крикнул: — Тихо ты там! Не шевелись! Нам надо обсудить, каким способом тебя вызволить.
— Ладно, — ответил голосок, — я подожду!
Головная боль немного утихла. Плача и стеная, Зевс поведал Прометею историю с Метидой.
— Теперь понятно, — сказал Прометей. — Метида у тебя в голове родила ребенка, он растет и разрывает тебе череп. Метиду тебе удалось сделать крошечной, с ягодку, а ее ребенка — нет!
— Я этого не переживу! — стонал Зевс. — Я уже хотел превратиться в какое-нибудь безголовое существо, чтобы избавиться от боли. Однако тогда я не смог бы снова принять собственный облик — у меня бы не было рта, чтобы произнести заклинание. Что же мне делать, дорогой мой? Ай-яй-яй, я все-таки в кого-нибудь превращусь!
— Мы должны пробить у тебя в голове отверстие, брат Зевс, — заявил Прометей, — чтобы ребенок мог вылезть наружу. Судя по голосу, это девочка.
— Угадал! — отозвался звонкий голосок.
— Череп у меня слишком твердый, — жаловался Зевс, — я уже все испробовал. Даже мечелист матери Геи не может его вскрыть. Лист гнется, а камень разлетается в куски.
— Стало быть, его расколет острое железо, — произнес Прометей.
Он сложил руки трубочкой и трижды торжественно прокричал в глубь леса: «Кузнец, выходи!» После третьего зова кусты расступились, и перед ним явился мужчина, черный от копоти. Он хромал, опираясь на золотой костыль, грудь у него была прикрыта кожаным передником, а в левой руке он вертел какой-то блестящий предмет.
Зевс испуганно отпрянул.
— Кто это? — вскричал он. — Я его не знаю! Что ему нужно? Что это у него в руке?
Кузнец подошел ближе.
Сгорая от любопытства, Гера пыталась высмотреть что-нибудь из ствола оливы, но на уровне ее глаз в дереве не было ни единой щелки. Ей пришлось стать на цыпочки, и все же она увидела не самого кузнеца, а только его рыжую шевелюру.
— Это твой сын Гефест, которого ты сбросил с Олимпа, — объяснил Прометей.
— Выскользнул он у меня, — воскликнул Зевс, — я хотел его поднять, чтобы поудобней уложить, а он забарахтался и просто выскользнул у меня из рук. Наконец-то я тебя нашел, сынок! Какая радость! Сколько времени я тебя искал! Ой-ой, мой череп, мой бедный череп! Что это у тебя в руке, сынок?
— Топор, — хриплым голосом ответил Гефест, — железный топор, батюшка.
— И что ты, мой дорогой, собираешься сделать этим железным топором? — спросил Зевс.
— Раскроить тебе череп, батюшка, — сказал Гефест и поиграл топором.
В этот миг Гера, долго стоявшая на цыпочках, потеряла равновесие и выпала из дупла оливы.
— Смотри-ка, моя сестра и соправительница, — проговорил Зевс и присел на пенек.
Гера ухватилась за ветку какого-то куста и поднялась на ноги, за кустом же оказался Посейдон, и вдруг из чащи выступили Арей, Артемида и Аполлон, и немного погодя также Геба, Деметра и Кора. Встревоженные ужасающим ревом, все они поспешили в Критский лес, когда же вслед за тем появился Гефест с секирой и показались еще Гера и Посейдон, они подумали, что начинается суд над Зевсом, а тут уж никто из них не хотел остаться в стороне.
Лица их выражали насмешку и ненависть.
— Милости просим, бессмертные, — сказал Зевс, не сводя глаз с топора.
Секунду было совсем тихо, потом из чащи как будто послышался страшный смех немого Кратоса.
«Оба шакала тоже здесь, — про себя сказал Зевс, — внизу под землей выжидают Аид и Кронос, а передо мной стоит отвергнутый мною сын с топором, чтобы раскроить мне череп. Вот, значит, как вы это задумали! Давно уже я чую ваше предательство, дорогие сестры и братья. Но погодите-ка!»
Он вскочил на ноги и крикнул:
— Хочу быть великаном и доставать головой до неба! — И в ту же секунду он вырос до неба, но соответственно выросла и узница, бившаяся в его черепе. Ему казалось, будто на голову ему рушатся горы. Плача, он пожелал принять свой прежний облик. — Делайте со мной что хотите! — простонал он. — Я больше не могу!
Гефест помахивал топором.
— Бей! — шептала Гера. — Бей его, бей!
Арей поигрывал мускулами, а Кора от страха закрыла лицо.
— Брат Зевс, — начал Прометей, — мы не причиним тебе никакого зла. Гефест вскроет тебе череп, но прежде ты должен поклясться, что будешь более справедливым правителем. Твоему произволу надо положить конец. Обещай нам это!
Узница в черепе Зевса принялась снова молотить кулаками.
— Довольно! — кричала она. — Довольно болтать! Я хочу наконец выйти! Сделайте что-нибудь, не то я сама проломлю себе ход!
— Бей! — взвыл Зевс. — Я все вам обещаю!
Прометей смазал лоб сидящего Зевса маслом, потом достал из дупла оливы кубок, наполненный золотистым напитком, да и сам кубок был золотой, на рубиновой ножке.
Зевс пристально и недоверчиво рассматривал кубок. Он боялся, что теперь и его самого отравят так же, как он когда-то отравил Кроноса. Но в то же время, несмотря на страх и боль, невиданный доселе сосуд привел его в восхищение.
— Где ты его нашел? — спросил он, медленно вертя в руках кубок. — Ни на одной звезде не видел я такой красоты.
— Его изготовил Гефест, — отвечал Прометей. — Гефест создал много прекрасных вещей, которых раньше не было. Выпей, не бойся. Это лучший нектар, в нем сварены плоды виноградной лозы. Напиток этот смягчает всякую боль.
Зевс кивнул, однако, когда он поднес ко рту кубок, головная боль его разом стихла. Узница могла смотреть сквозь глаза Зевса, как сквозь зазоры, и теперь, увидев золотой блеск кубка, подумала, будто ей уже открылся свет.
Раз головная боль прошла, то Зевс поставил кубок обратно, но узница немедля принялась опять молотить кулаками.
— Бей, бей! — заорал Зевс и подставил Гефесту лоб, однако, когда блеснул занесенный над его головой топор, Зевс обхватил ее руками. Гефест остановился, но тут к Зевсу подскочили Посейдон и Арей и отвели ему руки за спину. Гефест опять занес топор, а Гера зашипела ему в ухо: «Ударь изо всех сил, сын мой! Теперь он в нашей власти! Разруби его пополам!» Это услышал Зевс и отчаянно задергался в руках брата и сына. Тут топор опустился ему на голову, но лезвие его было таким острым, а удар таким точным, что он лишь немного расщепил череп, как раз настолько, чтобы в образовавшуюся щель могло проскочить свернувшееся калачиком существо, которое, падая, развернулось и оказалось стройной и высокой, как сами боги, девой.
— Вот и я, — сказала дева, — меня зовут Афина. Фу, как там внутри было тесно и жарко! А вы, значит, вот какие. Я всех знаю по голосам, но видеть могла, лишь когда вы подходили вплотную к батюшке. Высокая — это, наверно, Гера? Привет тебе!
— Привет и тебе, Афина, прелестное дитя! — откликнулась Гера и обняла Выскочившую из головы. Сама же при этом думала: «Этот Гефест ужасный болван. Он мог разрубить Зевса пополам. А теперь случай упущен, и надолго! — И еще одна мысль ее тревожила: — Надеюсь, он не слыхал того, что я ему шептала. Ах, что там, конечно же, не слыхал! А если и слыхал, то я буду все отрицать или скажу, это, мол, был голос Геи или ветер».
Прометей примочил место разруба маслом, прижал кости одну к другой, затем обвязал голову целебной травой и усиками вьюнков. Первый из богов сидел еще совершенно отупевший, ошеломленный и глазел на освобожденную деву и обступивших ее родичей. Медленно начал он понимать, что его не сбросят к Сторуким. Осторожно попробовал повернуть голову, потом еще чуть-чуть и еще чуть-чуть, в одну, в другую сторону, затем осмелился ее поднять и опустить и наконец стал крутить ею, как ручей крутит какой-нибудь камешек. Рана его почти не беспокоила. Избавясь от страха и от боли, он почувствовал себя веселым и раскованным, как никогда.
«Теперь и я познал то чувство, которое Прометей называет счастьем!» — думал он.
Он отхлебнул глоток вина, встал и подошел к деве.
— Привет тебе, Афина, — сказал он и, наклонясь, поцеловал ее в лоб. — Ты прекрасна, еще прекраснее Афродиты. Довольно ты меня мучила, впредь ты должна меня только радовать.
«Он ничего не слышал, — успокаиваясь, подумала Гера, — иначе он бы разбушевался!»
Афина стояла теперь между Герой и Зевсом, а их обступила семья богов. Они не знали, что им теперь делать, в растерянности переступали с ноги на ногу и улыбались.
