Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины

— Велика важность. То всего лишь сон был! Странный сон. И всё. Подумаешь, принял сорок граммов…

Но опьянел он вдруг сразу и необычайно сильно.

— Оставайся, Любочка. Живи лучше — ты!.. — широко мотал рукой Цахилганов, довольный собственным великодушьем, и заваливался набок. И плакал легко и светло, вытирая обильные слёзы растопыренной ладонью. И снова жалел себя:

— Я обречён! Пусть будет так!..

Пнув стул, Цахилганов пошёл искать санитара,

чтобы сказать ему срочно, дерзко и смело,

всю правду.

«Я освобождаю землю от себя, во имя чистоты и света».

— …Ты, адов привратник! Почему не на службе? — заранее говорил Цахилганов, держась за стенки зала и не находя санитара нигде. — Ты сам не знаешь, дурак, урод, что ты есть — пер-со-ни-фи-кация!.. Персонификация моих — моих! — низменных страстей, Циклоп. Вот кто ты есть, мать твою за ногу!.. Циклопка! Друган! Иди сюда, я тебя расцелую, не чужой ты мне. Тьфу. Тьфу… В адовых вратах, значит, нас встречает некая персонификация наших страстей, и ты — таков, Циклопчик, потому что мои страсти — таковы: они — одноглазы! Кривые страсти… Плоские, как твоя рожа. Рябые…

Тьфу. Род-ной ты мой… Копия души…

— Эй, копия? Души… меня в своих мерзких объятьях и целуй напоследок! Давай прощаться. Я, отслаиваюсь, я тебя покидаю, я избавляюсь от того, что ты есть, навсегда! Иду на взлёт!.. От винта!

С этими словами он кое-как выбрался из подвала.

Лицо обдало крепким весенним холодом,

и Цахилганов немного пришёл в себя.

Удивительный синий свет заливал больничный двор. Тонко поблёскивали льдинки по краям застывающих луж. Мужик санитар в треухе одиноко стоял в этом синем свечении. Он терпеливо смотрел на дальние ворота, застывшие в бездействии, — и на яркое окно операционной в больничном корпусе, и тосковал, как тоскует человек, к которому слишком долго не приезжают следующие, долгожданные, новые гости.

Циклоп развернулся —

и уставил на Цахилганова своё лунное око.

— Ну! Прощай! — прокричал санитару Цахилганов. — Люба — и я. Я — и она. Либо то — либо другое. Принадлежащие разным мирам, мы должны были… найти общую форму существованья! Увы!.. Циклоп, друг, это трудно. И уже невозможно теперь. Невозможно, как чудо… Но скрепляет всё — я понял — она! Любовь! Я слишком далеко отошёл от неё… И всё же, ради неё, ради Любы моей…

Выброшу спицу завтра утром! Отмычку для газировки… Обещаю!..

— Ради неё… Мы с Патрикеич идём искать лаз, — уверял он санитара. — Я попробую совершить нечто. Ради всех порядочных — я и ради порядочных! — людей на земле. Смех!.. Но ты меня понял?

Тот ощерился и прорычал нечто нечленораздельное. Рябое лицо санитара затем отразило тупое, животное неудовольствие

— от того, что Циклоп слишком долго смотрит на живого и даже разговаривающего ещё человека.

Оглядываясь на санитара с опаской, Цахилганов сделал пару неверных шагов в сторону больничного корпуса:

— Прощай, братец… Я попрошу, чтобы меня благословила Любовь. Я отправляюсь на заданье…

Вдруг он услышал трудный, клокочущий, злорадный хрип.

— До сви-дань-я!!! — внятно выговорил Циклоп ему в спину.

Цахилганов остановился. Мужик сверлил его одиноким оком и скалился.

— Да ты, Циклопка, не такой уж и болван… — похолодел Цахилганов от его рокового «до свиданья». — А раз так, то вот и не пойду я никуда. Не видать тебе моего трупа… Буду сидеть в вашем подвале и ждать Сашку. Более того, я велю Сашке выгнать тебя! Выгнать вон!.. Так что, никакого следующего «свиданья» у нас с тобой не будет!.. При-бить бы тебя на месте, истре-бить бы, да ладно: дуй на все четыре стороны… Расстанешься скоро ты со своей покойницей. Извини.

Цахилганов резко повернулся, едва не упав при этом от сильного волненья, и решительно двинулся назад, в морг.

— Я сразу понял, кто ты, шельма! — сказал Цахилганов, задевая санитара плечом. — Ты — тот, который устроился в морг, чтобы сбросить меня в преисподнюю. И не дать мне совершить великое дело спасения мира! Но — шалишь. Ничего у тебя не выйдет: ты будешь уволен!.

Одинокое, бессмысленно выпученное око санитара не отразило ровным счётом ничего.

Оно млечно мерцало, похожее на бельмо.

— Да, это так, привратник ада, — сказал уже для себя Цахилганов, спускаясь в подвал. — А мой ангел сейчас… Мой ангел…

Он уселся на ступенях и снова заплакал, вспомнив, как истончились Любины веки и как потемнела кожа на её висках.

Или это падал тогда на её лицо коричневый отсвет от охряного полукруга в изголовьи?

— …Мой ангел будет жить! — решил он опять, вставая. — Да! Я этого добьюсь! Люба! Я… не хорош для тебя. Я не имел права приближаться к тебе. Прости! Я больше не буду тебе мешать… жить! Своим присутствием я всё время убивал тебя. Только — убивал. Я превращал твою жизнь в ад. Но теперь я иду против ада… Отрекаюсь от ада!..

— Я отрекаюсь от ада! — рыдал Цахилганов, покачиваясь. — …Ключи от неправедных денег выброшены Сашкой. Выброшены они и мной,

в ночь, в грязь, в темень…

В кабинете у Самохвалова он долго искал, чего бы ещё выпить — но нашёл только бутылёк с нашатырным спиртом и понюхал его коротко,

а потом натёр себе виски,

расплёскивая вонючее содержимое флакона.

— Циклоп! — заорал он. — Сашка всё ещё тебя не выкинул отсюда?.. Пока ты не уволен, изволь принести… водки. Водка — это адский напиток. Значит, доставка её — за тобой. Быстро, давай!

Невнятное враждебное мычанье донеслось из покойницкой. И Цахилганов направился туда.

— Однако, тут хорошее эхо!.. Эхо вибрирует… Слышь, Циклотрон? Где ты,

— ускоритель — протонов — и — ионов — при — условии — резонанса…

Санитар стаскивал покойницу в простыне с тележки. Он зарычал по-звериному, закрывая труп собой, и одинокое око его стало зловеще отливать

огнём.

— Ну! Ты — не балуй! — строго прикрикнул на санитара Цахилганов, усаживаясь на кафельный пол. — Засовывай её туда! Вон, в импортную ячейку. Пусть лежит смирно там,

где все остальные…

усопшие,

— мертвец — мертвецу — глаз — не — выклюет…

И захлопни дверцу, чтоб не подглядывала! Будет тут ещё всякая мёртвая баба следить за мной. Привязалась. Думает, если мой организм вырабатывает только мёртвые… Но это ещё не значит, что она, мертвячка,

имеет на меня все свои, полные, права!

— …Зря она меня гипнотизирует, — уверял Цахилганов санитара. — Я не собираюсь отправляться на тот свет — с ней под ручку. У меня другие задачи. Ишь, притягивает, шельма. Увлекает баба —

скрипичный — ключ —

в свой мёртвый стан…

— Туда — её. Понимаешь? — громко, как глухому, приказывал он санитару, показывая на ряд распахнутых металлических дверок с номерами. — Циклоп! У тебя до изгнания осталась часть ночи! Так что, шевелись. Работай, Циклотрон! Марш за водкой… Но учти: утром главврач тебя выпрет отсюда! И…

Цикл, круг то есть, на этом замкнётся. Конец!..

Санитар не сводил с Цахилганова своего одинокого насторожённого глаза. Держа покойницу, как держат грудных детей, он тоже, медленно и неловко, усаживался на пол и, ёрзая, двигая сапожищами, отодвигался потихоньку к дальнему углу зала.

— А всё-таки Ботвич — дрянь! Я не говорил тебе, Циклотрон, как она мою Любу обидела? Смертельно… Горюнова — не в счёт. Горюнова — так, замужняя потаскушка, безобидная дешёвая хвас-тушка,

— тушка — розовая — да — и — всё — хоть — за — ней — и — стоит — некая — страшная — идея — неотвратимой — жестокости — новых — нарождающихся — элит…

Санитар в ответ зарычал утробно. И это оскорбило Цахилганова до невозможности:

— А может ты, рябая рожа, думаешь, будто я — нетрезв?!

Обхватив покойницу, санитар неспокойно мычал, забиваясь в угол.

— Да брось ты её! — посоветовал Цахилганов. — У тебя же такого добра навалом!..Или тебе эта конкретно нравится? Не слышу!.. Ах, да, это же твоя последняя ночь здесь. С первым утренним лучом Сашка тебя выставит за дверь, навсегда… Цикл есть цикл! Ладно, расцелуйся со своей мертвячкой по-быстрому и… пошли-ка в кабинет. Обмоем окончание твоей трудовой деятельности,

— обмоем — бр-р-р — как — дико — это — звучит — в — покойницкой…

Тихо поскуливая, санитар следил из угла за каждым движеньем Цахилганова.

— Мы должны спрыснуть наше с тобой расставанье, образина, — продолжал Цахилганов. — Я уже выскочил, считай, из цикла… Слышишь? Я отрёкся от прежнего себя, Циклоп! Но…

— но — джаз — единственно — джаз — останется — со — мной — из — всех — прежних — отрад — и — с — этой — своей — страстью — я — не — в — силах — расстаться — даже — теперь —