Айрис Мердок - Честный проигрыш
Добавив к зажженным свечам еще две, она сбегала в кухню и принесла отвертку. Перевернув аппарат, открутила донышко. В темном ящике обнаружилась масса прихотливо сплетенных, похожих на червяков разноцветных тоненьких проводов. Что происходит в аппарате, когда ты набираешь номер? Ведь это не волшебство. И значит, есть способ выполнить ту работу, которую производит крутящийся диск. Что-то сломалось. Нельзя ли понять, что именно, и выправить поломку? Только бы найти способ добраться до телефонистки! Она положила аппарат на стол, и он раскрылся, обнажив массу розовых проводов. Так не годится, решила Хильда, нужно снова собрать его. Но проводов оказалось уже слишком много. Жирные кольца и сплетенные шнуры торчали во все стороны, отказываясь встать на место. Диск, словно вывалившийся глаз, болтался отдельно. Она начала подтягивать провода изнутри, надеясь, что таким образом удастся довести диск до места. Вроде бы так и получилось. Только теперь подвижная часть диска, крутясь, закрывала часть цифр. Застонав от изнеможения, Хильда сжала наружную часть и постаралась отвести ее назад. Что-то хрустнуло, и металлический диск остался у нее в ладони. Швырнув его на пол, она залилась слезами. Ей нужно поговорить с Рупертом, ей нужно поговорить с ним немедленно, нужно сказать ему, что все в порядке, что ничто не изменилось и она просит у него прощения. Как она только могла вдруг начать судить Руперта? Почему у нее не нашлось достаточно доверия к своему мужу и своей сестре? Долгие годы, прожитые в любви и понимании, должны были подсказать ей, что нужно как минимум сохранить спокойствие и подождать. Хильда схватила плащ. Нужно поехать в деревню и позвонить из тамошней телефонной кабины.
Под густо сеющим дождем Хильда прошлепала до машины, взобралась на водительское место и зажгла фары, высветившие струи дождя, неровные желтоватые камни, крапиву. Ключ зажигания так и торчал из панели. Она повернула его. Стартер коротко и бессильно фыркнул. Выключив фары и воздушную заслонку, она попробовала еще раз. Тот же сухой бессмысленный треск. Еще раз. Еще. Еще. Нет, только не это, пронеслось в голове, крупные слезы запрыгали по щекам. Просидев неподвижно минуту, она еще раз попробовала завести стартер. Он снова фыркнул впустую. Мотор не заводился. «Руперт! — крикнула она в полный голос. — Руперт!» Выскочив из машины, она отыскала фонарик и, собираясь протереть головку распределения передач, открыла капот. Может быть, туда попал дождь. Но ее фонарь сразу же высветил такие потоки хлынувших внутрь, подстегиваемых ветром струй, что она тут же поспешно закрыла его. К тому же мотор показался таким непонятным и сложным, что она уже просто не понимала, что именно собиралась сделать.
Бросив все, Хильда пустилась бежать, спотыкаясь на скользкой каменистой дорожке и жалобно причитая на бегу. Фонарь, мигая и подпрыгивая, высвечивал блестящую гальку и черные лужи, кустики куманики, мох, вереск, жгуты старой колючей проволоки. Все время взывая к Руперту, она пробиралась сквозь темноту, и полуосвещенный квадрат окна у нее за спиной становился все меньше и меньше.
20
Морган звонила в дверь на Прайори-гроув. Половина одиннадцатого утра. Руперт должен быть на работе. Никакого ответа. Она попробовала открыть дверь. Заперта.
Свое «ничто нас не разлучит» Морган писала с холодной уверенностью. Ее любовью двигала решительность и целеустремленность. Она не позволит сломать себя, проберется сквозь всю эту кашу, вернет сестру. В конце концов, все объяснимо, и Хильда должна понять, что она, Морган, не виновата. Сев за второе письмо и покрывая страницу за страницей подробными разъяснениями, она чувствовала, что клубок уже начинает разматываться. Рассказав Хильде всю правду, она успокоилась и поверила, что все кончится хорошо. Поздно вечером она сама донесла это письмо.
Но наутро уверенность пошатнулась. Попытки дозвониться до Прайори-гроув оказались безрезультатны. Рискуя столкнуться с Рупертом, она дошла до дома и постучала. Никто не ответил. Некоторое время спустя от Хильды пришла открытка, лаконично сообщавшая об ее отъезде в Париж. К Морган подкрался страх. Добежав до библиотеки, она попросила парижскую телефонную книгу. Там было несколько абонентов с фамилией Руабон. Обзвонив всех, она обнаружила, что никто из них не знаком с Хильдой. Париж. Но возможно, речь идет о каком-нибудь пригороде Парижа. Соблюдая всяческие предосторожности, Морган поговорила по телефону с двумя приятельницами Хильды по благотворительным делам, но те ничем ей не помогли. Потребность увидеть сестру делалась все нестерпимее. Ехать на поиски во Францию было, конечно же, идиотством, но Морган уже была близка к этому: так жгла потребность сделать хоть что-то. Снова и снова она объясняла себе, что Хильда скоро вернется. Она была не из тех, кто способен бросить все и сбежать. Она может вернуться в любой момент. Растерянность перед лицом бесчисленных вариантов мучила. Беспокойно ворочаясь с боку на бок, она пролежала без сна до рассвета, а потом наконец забылась тревожным сном и сразу увидела милое лицо Хильды — воплощение доброты и заботы, светившееся всегда ей навстречу с любовью, большей чем материнская. Проснувшись, она опять оказалась во власти чудовищной яви. Если бы только увидеть Хильду, взять ее за руку и все ей объясните.
Узнавать адрес Хильды у Руперта было для Морган немыслимо. Возможно, он и не знал его. Но в любом случае ни о каких контактах с ним не могло быть и речи. Руперт виделся ей теперь просто бездушным инструментом разрушения. Легкомысленным отношением к жене он сокрушил гораздо больше, чем догадывался. Его великая любовь была лишь поверхностным увлечением, во всяком случае сейчас это было вполне очевидно. Морган ругала себя за то, что не пресекла его чувство в зародыше. Необходимо было просто осмеять эту так называемую любовь.
Теперь было даже не вспомнить, как же оно воспринималось тогда, в самом начале. Растроганность, нежность, открытость чувств соединялись, кажется, с возбуждением и азартом. Бессильное сожаление вырвало из ее груди стон. Вид Руперта вызывал бы теперь тошноту, мысли о том, как общаться с ним в будущем, она просто откидывала. Без конца упрекая себя, слышала эти упреки, произносимые голосом Хильды, и страстно молила ее о прощении.
Поступки, которые я совершала в последние годы, все приводили к несчастью, думала Морган, но поначалу каждый из них казался таким естественным. Естественно было влюбиться в Джулиуса, естественно было расчувствоваться от слов Руперта. Как можно разумно выстроить свою жизнь, если вначале все представляется оправданным и неизбежным, а в конце неожиданно оборачивается чем-то непредсказуемым? Единственный мой неестественный поступок, сообразила вдруг она, — это брак с Таллисом. Но и он обернулся несчастьем. А поначалу казался неестественным и неизбежным. На что она тогда надеялась? Наверняка какие-то надежды были. Неужели она их просто забыла? Время от времени приходило на ум пойти к Таллису и рассказать ему о Руперте и Хильде, рассказать ему все, все, все. Если бы только Таллис был потверже, поувереннее и повнушительнее, она приникла бы к его коленям. Такой, как есть, он не мог притянуть ее. А кроме того, исповедаться Таллису означало бы предать Хильду.
Пройдя вдоль бокового фасада, Морган открыла деревянную калитку и вошла в сад. Необходимо было найти способ попасть в дом и где-нибудь в записных книжках Хильды отыскать адрес и телефон этой таинственной Руабон.
Шел легкий дождь, и ветер бил о решетку головки роз. Мокрые лепестки цветов устилали плиты, складывали прихотливые узоры из белых пятнышек и розовых сердечек. Струи дождя кололи поверхность бассейна, и она выглядела металлической решеткой. Морган толкнулась в кухонную дверь, но та была заперта. Теряя надежду, попробовала стеклянные двери — и здесь оказалось открыто. Она на цыпочках вошла в дом, тщательно затворила за собой створки, удерживая дыхание, замерла и так постояла какое-то время в гостиной. Тик-так, говорили часы. Дом казался задумчивым, погруженным в себя, таинственным. Морган вздохнула с облегчением, но потом сразу же себя одернула: нет-нет, все изменилось, просто стены еще не знают об этом, и дом сохраняет все расцветавшие мне навстречу улыбки Хильды. А может, случившееся совсем и не так ужасно? Хильда, конечно же, простит Руперта. Но теперь я буду ей самым близким человеком.
Морган открыла шкафчик, в котором хранилось спиртное. Виски выпито до последней капли, немного джина еще сохранилось. Она налила себе. В эти два дня она вообще пила очень много. Прихватив стакан и инстинктивно пытаясь ступать бесшумно, она поднялась на второй этаж и вошла в будуар Хильды. Комната была очень опрятной, мебель обита бархатом и удачно подобранным ситцем, в серебряной вазочке — увядшие розы. Выбросив их в мусорную корзину, Морган занялась письменным столом. Пачки деловых писем, счета, каталоги, проспекты. Она быстро нашла записную книжку и в радостном нетерпении открыла ее на букве «Р». Но Руабон отсутствовала. Морган в недоумении опустила книжку на стол. Хильда всегда так аккуратна в своих записях. Но тут же ей пришло в голову, что, если Руабон замужем, а Хильда знает ее с давних пор, в записной книжке она может быть обозначена под своей девичьей фамилией. Опустившись в кресло, Морган стала внимательно просматривать страницу за страницей. Но ни Антуанетты, ни вообще французских адресов в ней не было. В записке Хильды было сказано: «к старой подруге». Может быть, они вместе учились в школе? Может, имеет смысл позвонить в школу? Из-за разницы в возрасте Морган не знала многих Хильдиных школьных подруг. И не помнила разговоров об Антуанетте. Или нет, была речь о какой-то французской девочке. Давным-давно, так, между прочим. Морган подумала, что отсутствие адреса в книжке могло быть связано с тем, что Хильда отлично помнила его наизусть. Антуанетта Руабон… Морган задумалась.
