Таня Валько - Арабская жена
Вечерами мы прячемся в спальне, так как это единственное место, где мы с мужем и детьми можем быть одни. До поздней ночи мы играем в нашем оазисе с Марысей и Дарьей, прыгаем весело на кровати, а потом у нас «тихие» дни с мамой, которая утверждает, что мы избегаем ее.
— Если я вам мешаю или меня слишком много, то просто скажите, — именно так она формулирует свое отношение к происходящему. — Я ведь каждую минуту могу уехать. Нет никакой проблемы.
— Нет, мама, почему же, — отвечаю я.
Знаю, что это только разговоры, и боюсь, что она уже никогда от нас не отстанет. У меня слипаются глаза.
Ахмед тяжело работает — знаю, что хочет сдержать слово и вытянуть нас из этой глуши. Казалось бы, осень, а по-прежнему очень тепло. Тяжело выдерживать целыми месяцами летнюю жару, но теперь начинается наихудшее — период адских пустынных ветров из глубины континента, которые несут облака пыли и песка. Gibli.
— Настоящая печка, — жалуется мама. — Жара невыносимая. Выйди наружу, увидишь, что творится.
— Так не выходи, мама. Никто в такие дни, как сегодня, не гуляет.
— Но дети же должны двигаться. Их не удержишь в доме.
— Они даже во двор не выходят из чувства самосохранения.
Марыся уже переживала это не раз и знает, что в это время самое лучшее — лежать под кондиционером.
— Я должна выйти, иначе с ума сойду в четырех стенах.
— Делай что хочешь, ты уже настоящая арабка.
— Тебе бы только мать обижать!
— Снова одно и то же! Сколько раз мне еще повторять? Это называется предусмотрительность. Не взбираться на вершины гор, когда есть опасность схода лавин, не заплывать в море во время шторма, потому я и сижу в укрытии, когда дует gibli. Кроме пыли он несет с собой магнитные бури, клубы высохших кустов и провоцирует бешеные скачки давления. И вообще, не будь ребенком! Во время тайфуна люди спускаются в подвалы, а не прогуливаются, потому что им скучно.
— Девочки тоже хотят выйти, — упрямо продолжает она, как всегда, настаивая на своем. — А ты вылеживайся и толстей перед телевизором.
— Решительно не согласна. — Я преграждаю ей путь.
Мать фыркает и выходит на террасу. Марыся, с палкой в руке, в одних трусах и тоненькой майке, качается от порывов ветра. Я вытаращила глаза, заметив дорожную коляску с Дарьей, готовую к прогулке. Какая же моя мать упрямая! И в голову ей не приходит, что она подвергает маленьких детей, своих внучек, опасности только ради того, чтобы настоять на своем.
— Ты, если хочешь, можешь идти даже в пекло, но прочь от моих детей! — кричу я, выбегая на террасу и преграждая ей дорогу. — Марыся, домой!
Девочка разворачивается и мигом бежит в дом.
— Глупая коза! — восклицает мать. — Иногда я задумываюсь, почему у меня такая тупая дочка. — Она едва говорит, так как от ветра у нее сбивается дыхание. — Выйду хотя бы на десять минут. — Мать хватается за ручку коляски и старается меня объехать.
— Если хочешь, иди хоть на час! Дорога свободна, я уже тебе сказала! Но мои дети останутся дома. В особенности малютка Дарья. — Я упрямо топаю, потому что мать доводит меня до бешенства.
— Я забираю ее с собой. — Она тянет коляску в свою сторону, а я в свою.
Ребенок смотрит на нас своими маленькими, как пуговички, глазами, поочередно переводя взгляд с меня на сумасшедшую бабку с растрепанными волосами. Затем Дарья кривит личико, думая заплакать, но звука пока не слышно.
— Видишь, чего ты добилась?! — Мать кивает на малышку. — Была спокойная и довольная, а ты, как всегда, делаешь все, чтобы ее расстроить. В конце концов ты всех доводишь до бешенства.
Это уже было слишком. Я не буду выслушивать ее грубости.
— Хватит! — кричу я и резко дергаю коляску к себе.
Мать утрачивает равновесие, и ручка выскальзывает из ее вспотевших рук. Я падаю на спину и с испугом смотрю на то, что происходит. Вижу, как непривязанная Дарья, высвободившись из тоненького одеяльца, словно мячик пролетает надо мной и приземляется в кустах, покрытых толстым слоем серой пыли. Мы с матерью застываем. Через минуту, которая длится вечность, малютка заходится от плача. Мы вскакиваем. Я первой хватаю мою бедную доченьку и со злостью отталкиваю мать локтем.
— Довольна, теперь тебе не скучно?! — истерично выкрикиваю я срывающимся голосом.
Я вбегаю в дом, кладу ребенка на канапе и осматриваю ее тельце. Сопящая мать, всхлипывающая от страха Марыся и тихая Джойси стоят за моей спиной. Потная, вся в пыли, Дарья продолжает кричать и все никак не успокоится.
— Что с тобой? — спрашиваю я у малышки, как будто она может ответить мне. — Скажи мамочке.
Осторожно прикасаюсь лбом к ее животику, так как боюсь нажать сильнее.
Как узнать, сломано ли у нее что-нибудь или, что еще хуже, повреждено внутри?
— Мадам, я принесу воды. — Джойси высказывает здравую мысль. — Отмоем ее — лучше будет видно.
Мы смыли с малютки грязь и пыль. Теперь видно несколько небольших царапин на личике и ручках. Острые ветки не попали ей в глаза, но в нескольких местах содрали кожу на голове. Из ранок среди реденьких волос тонкой ниткой течет кровь. Трясущимися руками раздвигаю кудряшки и промываю раны. Плач Дарьи переходит в рев, она бьет ручками и ножками. По очереди хватаю их своей рукой и осторожно провожу по ним, пытаясь прощупать. Я не вижу никаких изменений, но много ли я в этом понимаю? Я ведь не врач. Как сейчас, при таком вихре, попасть в амбулаторию? Ахмеду добираться в одну сторону около двух часов, так как на улице, несмотря на то что только двенадцать дня, серо, как в сумерки, и видимости никакой. Пустынная буря. Если я расскажу ему о том, что случилось, он так разнервничается, что не сможет думать о безопасности, и жди тогда беды.
— В городе можно было бы даже пешком пойти к доктору, — гробовым голосом произносит мать. — На этом безлюдье всем придется сдохнуть.
— Заткнись! — Я поворачиваюсь к ней лицом и шлю ей взгляд, полный ненависти.
— Как ты со мной разговариваешь? Ты думаешь, я твоя служанка?!
— Повторяю тебе, заткнись, потому что у меня нет больше сил выдерживать это! — предостерегаю я ее, доведенная до крайности. — Если бы не твоя глупая затея насчет прогулки, ничего бы не произошло. Как же, тебе надо было пререкаться со мной и во что бы то ни стало настоять на своем! Жили мы тут себе спокойно и счастливо, — добавила я в конце.
— Ах, значит так?
— Да. — У меня нет охоты дольше скрывать, что ее пребывание у нас пора бы закончить.
— Выбрасываешь собственную мать! Твои дети отплатят тебе тем же, ждать недолго.
— Не пугай меня, не боюсь. — Я запеленала Дарью в тонкое одеяльце и крепко прижала ее к себе. — Мое отношение к детям совершенно другое. У меня печальный опыт, и поверь, они отплатят мне сторицей.
Мать поворачивается ко мне спиной и хлопает дверью. Я звоню Ахмеду и как можно осторожнее сообщаю ему о том, что произошло.
— Думаю, все в порядке. Дуракам везет.
— У твоей матери нет мозгов, — холодно бросает Ахмед.
— Извини, но…
— Я не злюсь. Это горькая правда. Приеду раньше. Постараюсь договориться с каким-нибудь доктором, чтобы он приехал к нам домой. Если получится, счет, как всегда, оплатит Малика.
— Нет ничего страшного, — успокаиваю я его. — Маленькая спит на моем плече и тихонечко посапывает. Она уже спокойна и довольна. Если бы у нее было что-нибудь сломано, то наверняка мы бы об этом знали. Поедем в больницу утром, — убеждаю я его. — Может, погода будет лучше.
— Ну, если ты так считаешь. Доверяю твоему материнскому инстинкту. В конце концов, это ведь девочка… — Ахмед слишком поздно сообразил, что сказал лишнее, и добавил: — Они более выносливые… я в этом смысле.
Воцаряется молчание.
— Да, твоя правда, это всего лишь девочка. Но мы должны как можно скорее переехать в город. — На этот раз я ставлю вопрос ребром. — С двумя маленькими детьми…
— Сделаю что-нибудь, — резко прерывает он меня. — Значит…
— Подожди! — кричу я срывающимся голосом. — Осталось утрясти еще одно дело. — От волнения у меня перехватывает дыхание. — Забронируй один авиационный билет до Польши на будущую неделю, — говорю я напоследок.
— Ты точно решила?
— Да, самое время отослать мать домой.
Сидим с мамой и девочками, бездумно тараща глаза в телевизор. Не говорим ни слова. Между нами снова возведена высокая стена непонимания, и я с нетерпением жду ее отъезда.
Действие в теленовелле становится все более напряженным, и я с интересом всматриваюсь в экран. Вдруг что-то мигнуло и появилось лицо польского ведущего в США, Макса Колонского.
— Холера ясная, Марыся, верни мне фильм! — кричу я, недолго думая над словами. — Знаешь ведь, что это мой любимый сериал, я столько раз тебе говорила, чтобы не переключала каналы, когда я его смотрю.
